Кайкки лоппи

– Аминь, – сказал дед.

– Аминь, – согласился урка.

«Боже мой, да это же двадцать второй псалом Давида!» – узнал, наконец-то, Джон. Не успел он поинтересоваться в столь необычных в таком месте словах, как Макута показал пальцем куда-то вбок:

– Смотри!

Там по носу судна, ближе к правому борту стоял еще один из этих рефконтейнеров-изгоев. Джон, уставился на него, чувствуя подвох, но, не понимая пока, в чем именно. Белый ящик, ничем не примечательный, разве только вполне работающий: на панели были различимы «минус двадцать восемь». Все, как и положено. Поворачивая голову к Макуте, дабы выяснить, в чем же дело, он замер на полуобороте.

Есть обычное зрение, которым нормальный человек видит вполне хорошо. А есть еще и какое-то боковое, кое часто упоминается при описании конфликтов: будь то война или свирепая драка возле ресторана «Дружба» совсем незнакомых между собой людей. Им тоже владеют все, только степень детализации и, стало быть, ясности, зависит от врожденных способностей или тренировки, если хотите. Вот этим самым пресловутым боковым зрением Джон и увидел на той самой пустой крыше то, отчего зашевелились у него волосы не только на голове, но и на всем теле, и тоже захотелось, подобно Макуте, произнести Слово Божье. Однако никаких подобающих случаю в памяти, почему-то не оказалось, только одни маты.

Если не присматриваться напрямую, а задумчиво уставиться, например, на фальшборт, то хорошо освещенные лунным светом, словно пронзаемые им, на крыше контейнера проступали две фигуры. Эти силуэты не были статичны, они меняли позы, словно поудобнее устраиваясь на рифленой поверхности контейнера, они жестикулировали руками, они разговаривали между собой. Правда, ветер не доносил ни одного слова, только урчание компрессоров и шелест волн за бортом.

Джон мигом вспотел и, непроизвольно сложив пальцы правой руки в крестное знамение, перекрестился. То же самое сделал и Макута. Фигурам это никак не повредило, они продолжали общаться между собой.

– Что это? – спросил почему-то шепотом Джон.

– Души, – ответил Макута. – Неприкаянные души.

– Вот поэтому и хлопнулся в обморок наш босс. Подлец, даже нас не предупредил, – продолжил дед.

– Это плохо, очень плохо, – сказал старпом, и по его тону можно было судить: чувак на пределе, если не обморок, то истерика.

– Ладно, Макута, нас-то не трогают, – предложил Джон. – Как-то мне отец мой покойный рассказывал про деда, то есть его отца. Во время второй мировой войны дед Володя служил в обозе. Русским владел не то, чтобы очень хорошо, вот и не доверили ему пулемета. Разбомбили тот обоз одним прекрасным днем. То ли немцы, то ли наши – случалось всякое. Многих поубивало в клочья, деда здорово контузило. Живые и легко раненные ушли по своим делам, неподающих признаков жизни оставили. Дед пришел в себя ночью: вокруг искореженные повозки, мертвые тела. Ни ветерка, ни облачка на небе. Луна светит, переливается. Долго смотрел дед Володя перед собой, не в силах осознать, что живой, голова кругом идет, живот начинает готовиться к бунту. Вдруг, сбоку возникло движение, потом еще и еще. Как ни пытался он скосить глаза в ту сторону, ничего не видел. Только отводил взгляд – кто-то шевелился. Постепенно попривык так боком вглядываться: надо же узнать, вдруг финны? Но это были не враги. Точнее, может быть и враги, но неявные. Маленькие, величиной со среднюю собаку, твари перескакивали с одного тела на другое. Они показались деду плоскими, потому что иногда, как-то извернувшись, вообще исчезали. Словно лист бумаги, повернутый ребром. Передвигались эти твари быстро, постоянно наклоняя голову к мертвецам. То ли ели они их, то ли нюхали. Дед их просто видел, нисколько не боясь, воспринимая как данное: есть твари, ну и пес с ними. Однако желудок тоже более-менее ожил и решил избавиться от пищи, которую ввиду общей травмы переварить не мог. Блевать на себя трезвому человеку как-то стыдно, поэтому дед Володя инстинктивно вывернулся, больше не приглядываясь к неведомым существам. Очистившись, организм решительно заявил, что он живой, потому что удалось встать на ноги и, стало быть, передвигаться. Дед ушел, позабыв про странных тварей, прислушиваясь только к звону в ушах. Вспомнил об этом случае уже дома, незадолго после войны, уже смертельно больной. Такая вот история.

– И что же нам делать? Тоже поблевать? – спросил Макута, чуть спокойнее.

– Вообще-то, если мы тут долго пробудем, за этим дело не станет: к такому запаху привыкнуть нельзя, – ответил Джон.

– Надо вызвать помощь, – проговорил старпом. – И свет везде включить.

– Ага, как ты себе это представляешь? – хмыкнул Джон. – Ладно, понятно бы, капитан. Кстати, может это его белая горячка теперь и к нам пристала? На самом деле там и нет никого, а мы, горячие и белые, зрим тут чужой бред.

Но старпом был не настроен шутить, и всем своим видом показывал, что готов присоединиться к беззаботному бессознательному боцману.

– Ладно, – сказал дед. – Коли уж мы здесь столкнулись с неизвестным явлением, пойду поближе. Страшно, конечно, но почему-то уже не очень.

Джон маленькими шажками, как рыбак на весеннем льду, пошел по крышке к контейнеру с призраками. Те на него внимания не обратили, сидели себе и беззвучно беседовали. Подобравшись достаточно, чтобы убедить себя – это не оптический обман, Джон, растеряв весь страх, решил двинуться обратно. Но сразу же наткнулся на Макуту. Тот, оказывается, пошел следом.

– У одного из этих парней полголовы отсутствует, – прошептал он.

– Ну да, а у другого в боку огромная дыра, – согласился дед.

– Я их сейчас перекрещу, может, исчезнут? – предложил старпом.

Джон пожал плечами.

Но едва только Макута попытался обратить к призракам свое крестное знамение, те вмиг повернули свои головы к людям, словно заметили их. Тот, что с дырой в туловище, поднял руку и помахал запрещающим жестом. Другой же выставил руки в знаке, который можно было расценивать, как просьбу: сложил перед собой ладони.

Вся любознательность мигом испарилась, старпом и дед, пятились назад, кивая головами, пока не споткнулись о боцмана. Джон, весь в испарине, не забыл пнуть отказавший контейнер. Последний способ борьбы с неисправностью. Схватив за руки-ноги босса, они слезли на палубу и засеменили к надстройке. Где-то сзади затарахтел оживший холодильный компрессор.

У самого входа они положили тело товарища на палубу, сами присели сверху.

– Вот это да! – смахнул пот со лба дед.

– Страшно! – принялся протирать вспотевшие очки старпом.

– Очень страшно, – согласился Джон.– Одно радует, будет теперь работать ваш морозильник.

Они немного помолчали, стармех никак не мог поймать в голове какую-то мысль. Вдруг, его как осенило.

– Запах! – сказал он и даже потряс сжатым кулаком.

– Что – запах? – не понял Макута.

– Знаешь, как-то однажды, летом, умерла у нашей родни бабушка. Ну не такая ветхая бабулька, а просто уже достаточно взрослая, за семьдесят лет. Перед самыми похоронами случилась ночью гроза. Вот тело Надежды Петровны и начало экстренно разлагаться, к гробу было тяжело подойти.

– Ну и что?

– А то! – дед поднял вверх палец. – Запах у того контейнера был точно такой же. Это трупный смрад, Макута. Мы везем покойников.

Со стороны отдельных контейнеров раздался отчетливый и тягостный стон. Под мужчинами послышался кроткий вздох, и, начавший было приходить в себя боцман, снова отключился.

– Как барышня, право слово, – похлопал его по скуластому лицу стармех.

– Надо бы его водой, что ли, окатить, – предложил старпом.

– Отойдет и так, не маленький, – сказал дед. – Однажды один знакомый мент-лейтенант Гурьин сказал мне, что потеря сознания – явление кратковременное. Две-три минуты, может быть, пять. Дальше человек просто из бессознательного состояния плавно переходит в сон. Или очухивается. У кого какой организм. И бац мне дубиной по голове. Я проснулся очень быстро. Однако за это время мент-лейтенант Гурьин, хоть и был маленького роста, успел сковать мне руки сзади наручниками, а наручники подвесить к самой высокой поперечине камерной решетки.

– Зачем? – удивился старпом.

– И я вот думаю до сих пор: зачем?

– А боцман чего-то поседел немного, – проговорил старпом через некоторое время. – Или мне кажется?

– Да и у меня седины под мышками добавилось, – согласился Джон.

– Что же там так взвыло только что? – спросил Макута.

– Говорят, что так кричит собака Баскервиллей, когда собирается напасть на жертву, – ответил дед.

– Море, сэр, – усмехнувшись, продолжил старпом. – Море способно издавать самые жуткие звуки.

Они подложили под голову боцмана чью-то рабочую куртку и пошли по каютам. Проклятый запах, казалось, пропитал не только всю одежду, но и проник в волосы и кожу.

На трапе случился второй механик, который болтался по пароходу, подыскивая собеседников.

– Ого, дедушка! – обрадовался он. – Хочешь, расскажу, как однажды пароход «БиБиСи Джапан» перевез стовэвэя?