Коммунальная квартира. Новеллы коммунального быта

И по мусульманским понятиям, и по великосветским взглядам внебрачный ребенок – позор для семьи. Чтоб избежать позора, генерал отрекся от падшей дочери. Её отделили от остальных членов семьи, поселив в маленькой комнате для прислуги. Любе запрещалось появляться на приемах, которые часто устраивались в доме Давлетшиных. Ей не разрешалось участвовать в семейных трапезах. Она потребляла пищу, которую приносила ей горничная, в своей комнатушке.

Вере и Наде было категорически запрещено общаться с опальной сестрой. Попытался генерал распространить такое запрещение и на жену, но Ксения Азизовна резко отпарировала по-татарски: «Это моя дочь. Здесь ты мне не указ!»

Любе сменили фамилию. Она выбрала для себя фамилию своего погибшего возлюбленного и стал Железновой.

В конце зимы Люба благополучно разрешилась от бремени, родив мальчика. Его назвали Николаем. Презрев отцовский запрет, Вера и Надя массу времени проводили в Любиной комнате забавляясь с малышом и помогая сестре ухаживать за ребенком.

Только три месяца питался Коленька материнским молоком, после чего он был отнят от груди и сдан в сиротский приют.

Для нежной, юной психики такие мощные потрясения как смерть любимого человека, изгнание из семьи, разлука с сыном были непереносимы: Люба стала сходить с ума. Она то сидела в оцепенении, то подолгу разговаривала с Николаем, то напевала Коленьке детские песенки.

Профессор, обследовавший Любу, заявил, что девушку необходимо поместить в психиатрическую лечебницу. Но тут приспела революция. Она, как благодатный дождь смыла черный морок с Любиной души, к тому же исчезла гнетущая власть отца. Он перешел на сторону красных и погиб в 19-ом под Псковом. О чем Люба особенно не жалела. Первым делом Люба вызволила своего Коленьку из сиротского приюта, и они в своей маленькой комнате стали храбро преодолевать послереволюционные трудности. А трудностей было много.

Во-первых, в квартире появилось много чужих людей. Это власти «уплотнили» Давлетшиных в самую большую комнату их бывшей квартиры, а остальные комнаты и помещения перегородили фанерными переборками на четырнадцать пеналов и поселили в них четырнадцать трудовых семей. Генеральской дочке было очень трудно налаживать контакты с женами пролетариев.

Во-вторых, свирепствовала безработица. Но Любе повезло. Поработав на нескольких временных работах, она устроилась на постоянную работу в типографии «Печатный двор», что на Геслеровском проспекте. Коленька был определен в детский очаг, который находился в том же доме, где они и жили. Очаг занимал среднюю часть дома. Там прежде должен был располагаться эмирский гарем.

В третьих, наступил голод. На детскую карточку, как деликатес, выдавали кукурузную муку. Спасибо маме: она сдавала семейные драгоценности в Торгсин в обмен на продовольственные товары, которыми делилась с Любой.

Однако, жизнь постепенно налаживалась и становилась все интересней. В Большом поставили «Красный мак» Глиэра.

Опубликованы три тома «Тихого Дона».

Заработала гигантская Магнитка.

Возвели Днепрогэс.

Вступил в строй Беломорканал.

Страна зачитывалась романом «Как закалялась сталь».

Пышно встретили героев-челюскинцев.

Вышли на экраны «Чапаев» и «Веселые ребята».

Началось стахановское движение.

Мухина создала скульптуру «Рабочий и колхозница».

Чкалов с Байдуковым и Беляковым совершили беспосадочный перелет по маршруту Москва-Северный полюс-Ванкувер.

Страна гостеприимно встретила 2 895 испанских детей.

Отражено вторжение японцев у озера Хасан.

Папанинцы завершили работу на дрейфующей станции «Северный полюс-1».

Жуков разгромил японцев у реки Халкин-Гол.

СССР вернул ранее утерянные российские территории: Прибалтику, Западную Украину, Западную Белоруссию.

Подписан Советско-германский договор о дружбе и границе.

Красная армия вступила в Выборг.

Страна приросла Карельским перешейком.

Все эти яркие события (и многие другие: всех не перечтешь) произошли за какие-то десять лет правления коммунистов. Эти бурные, творческие десять лет являются горьким укором демократической России, где за двадцать пять лет либерального правления ничего заметного кроме войны со своими же гражданами в Чечне и миллиардного ограбления казны не происходило.

Конечно, имелось и исключение из правила – исправление Путиным дурной ошибки Хрущева, что было жарко одобрено и собственно в Крыму и в России.

В эти четверть века особенно жалко выглядела так называемая творческая интеллигенция, которая прежде выпрыгивала из штанов, требуя свободы творчества. Мол при свободе-то мы создадим нетленки, шедевры, классику.

Дали свободу, сняли цензуру, ну и что? А ничего. И в кино, и в литературу, и в драматургию влилась сомнительная струя чернухи, секса, обнажёнки. Чудаки! Разве удивишь Европу голой попой? А при Советах-то имели мы и золотые пальмовые ветви, и золотых львов, и Нобелевские премии.

Налаживалась жизнь в стране, налаживалась она и у Железновых. Люба заочно закончила Полиграфический техникум и стала мастером-бригадиром. Дети в генеральской квартире её просто обожали. Она приносила им вороха детских книжек с цветными картинками. Правда, листы были не сброшюрованы и с типографским браком, но это не портило детям настроения.

Коля Железнов закончил школу и очень захотелось стать военным летчиком. И мама, и сын, из-за непролетарского происхождения Коленьки, очень сомневались в возможности его поступления в военное училище. Однако, все обошлось. В анкете Николай указал, что он выходец из рабочей семьи, что его мать – работница типографии «Печатный двор», а отец погиб на Империалистической войне. И это было чистой правдой.

Это удивительно, но злодейка война благосклонно отнеслась к Железновым.

В первый же день войны самолеты полка, где служил Железнов, были сожжены в результате налета немецкой авиации. В беспорядочном потоке отступающих войск Николай дошел до Минска. Побывав два раза в окружении, он все-таки вышел к своим. Всю войну провоевал он на штурмовиках. Закончил войну командиром авиационного полка.

Люба Железнова избежала ужасов блокады. В июле наиболее ценное оборудование «Печатного двора» и его основные кадры были эвакуированы а город Молотов (ныне Пермь). Была эвакуирована и Люба. В город эвакуированные вернулись после разгрома немцев под Ленинградом.

На фоне трагической судьбы сестер (Вера повесилась, Надя отравилась), судьба Любы – это пригоршня счастья. В пятидесятые годы она переехала в Москву, чтобы быть ближе к Коленьке, который стал какой-то шишкой в военном министерстве. Судьба и дальше была благосклонна к Железновой: она не дожила до проклятых девяностых.

Мы жили в девяностых,
Вернее загибались.
Уж кладбищ не хватало, полезли на поля.
Знамён пропала алость.
Зато «Рояля» вдосталь.
Упало производство почти что до нуля.

ПРИМЕР ОТЦА

Переход на задний двор

Лёшенька подрос настолько, что мама стала посылать его в булочную за хлебом. Поручение не обременительное, тем более, что булочная находилась рядом, в том же квартале, где и дом, в котором жил Лёшка.

И не только не обременительное, но и приятное. В булочной можно было поглазеть на роскошные торты, на аппетитные пирожные, из которых он больше всех любил эклеры, поскольку в них крема много. Однако, мама, когда он стал ходить в школу, покупала ему на школьный завтрак песочное пирожное или глазированную булочку, полагая, что от эклеров он растолстеет.

Воскресение разгоралось. Мама пекла блины. Блины Лёшка тоже любил. Сначала с растопленным маслом, потом со сметаной и в конце с вареньем.

После такого завтрака можно было, взяв самокат, на целый день смыться во двор. В доме 44б двор был очень хороший. Он состоял из трёх дворов: переднего, выходившего на Кировский, среднего двора-колодца и заднего двора. Дворы соединялись друг с другом сводчатыми переходами. Для детворы было полное раздолье.

В ожидании блинов Лёшка представлял какую они сегодня с огольцами устроят чинную войну на самокатах. У большинства Лёшкиных товарищей самокаты были самодельные, у которых роль колёс выполняли большие шарикоподшипники. Самокаты гремели здорово, но большую скорость не развивали. А у Лёшки самокат был покупной на узких колёсах, и на нём можно было развить большую скорость, почему Лёшку всегда и выбирали в разведчики, хотя хотелось ему быть начальником штаба. На роль Чапаева Лёшка не претендовал. Она всегда предназначалась Олегу, так как у него был настоящий авиационный шлем, подаренный ему братом-летчиком, отличившимся на Халкин-Голе.