Коммунальная квартира. Новеллы коммунального быта

Ближе к вечеру Лёшка весь в слезах и соплях захлебываясь и рыдая сам всё рассказал маме. Мама, успокаивая, нежно поглаживала его по голове и приговаривала:

– Успокойся заинька, успокойся. Это ты очень хорошо сделал, что во всем признался. Я надеюсь ты больше никогда не будишь присваивать чужие деньги, вещи.

– Никогда, мамочка, никогда!

– Ну, и очень хорошо. Ты знаешь, приходила доктор Радченко. Она осмотрела наших больных и сказала, что они уже не заразные. Так что можешь идти на коридор и играть с ними.

Лёшка радостный выскочил в коридор «на новенького», где народ с азартом играл в прятки.

Кстати, Барсуков уже в перестроечное время заглянул в Вику и узнал, что Силин, в честь которого назвали деревянный мост через Карповку, был кабатчиком. Он около моста держал питейное заведение. А заинтересовался Барсуков этой личностью по той причине, что либералы-демократы переименовали Пионерский мост. Теперь он снова зовется Силиным мостом, то есть кабатчик для либералов оказался более приятной фигурой, чем вся советская пионерия. Каз-з-злы!

Каждый мост в Петербурге историей дышит.

Каждый мост весь в легендах, в стальных кружевах

Но чиновников это сосем не колышет

Им, что Силин, что Мылин, что бес олигарх.

Комсомольский мост стал Харламовым мостом, Пионерский мост стал Силиным мостом. Мост Гриневицкого – Конюшенным мостом. Кировский мост стал Троицким мостом.

ВАСО-КОЛБАСО

На всех этажах красуются греческие вазы

В комнате возле кухни проживала грузинка Кукуладзе с сыном Васо. Разумеется, на коридоре и во дворе сын Кукуладзе был никакой не Васо, а Васо-колбасо, гога, а еще – гоголь-моголь. Ребенок любил это кушанье, и мама каждое утро сбивала ему два желтка.

Может от избытка белков и углеводов, а может из-за наследственности был Васо не то чтобы жиртрестом, но довольно пухленьким мальчиком. Мама одевала сына в просторные белые рубашки, а на шею повязывала черный бант, из-за которого изливались на бедного гогу потоки мальчишеского ехидства.

Васо несколько раз пытался избавиться от банта, но мама такие попытки резко пресекала. Она видела своего сына поэтом или писателем, а для таких людей бант – это то, что надо.

Мамины надежды на поэтическое будущее сына зиждились не на пустом месте. Васо посещал детскую секцию Творческой студии при Промке. Он, побуждаемый мамой, сочинял стихи типа:

На улице дождик идет.
Мама мне кушать даёт.
Чаю немного попью,
Лягу в кроватку свою.

Мама взахлеб читала стихи сына на общественной кухне и женщины солидно соглашались: «Да, у мальчика есть талант».

Год от года навыки стихосложения крепли и однажды Васо выдал стихотворение о своей коммуналке. Понимая, что оно не вполне совершенно, он отнес его для правки к Зинаиде Яковлевне. Она считалась в квартире большим филологом и интеллектуальным авторитетом.

После правки стихи не потянули на классику, а очарование детскости потеряли. Тем не мене жильцы с интересом знакомились с виршами, которые начинались с описания потолочной лепнины:

Сел на стул, как барин, глянул в потолок

Слева голый парень, справа пара ног

Стены из фанеры – это не уют:

Слева жрут эклеры, справа водку пьют.

Заглянул на кухню, примусы ревут.

Слева рыба тухнет, справа редьку трут.

Руки не помыты: двое держат кран.

Слева дед Никита, справа Марь Иванн…

Коридор покатый, весь исшаркан пол.

Слева самокаты, справа бой в футбол.

Потерпи немного, занят туалет.

Слева мнется Гога, справа – Лисабет.

Раз, два, три, четыре.

Нечего тужить.

Хорошо в квартире коммунальной жить.

Васо хоть и не очень поэтично, но кратко и точно выразил суть коммуналки, созданной в бывшей генеральской квартире и вместившей в себя четырнадцать трудовых семей.

Коммунисты путем «уплотнений» и выселения «лишенцев» образовали в Ленинграде тьму коммунальных квартир. К 1926 году только 24% отдельных квартир занимала одна семья, остальные квартиры были коммунальными. Хотя в народе все эти квартиры назывались одним словом – коммуналки, все они были разными, каждая имела свой характер. Однако, грубо их можно было разделить на две группы: злокачественные коммуналки и доброкачественные коммуналки.

Символом злокачественной коммуналки, где все против всех, была кастрюля, крышка которой крепилась к корпусу с помощью петли. В передней части кастрюли имелись накладка и пробой для навешивания замка. Такая кастрюля защищала суп от плевка соседки или от подсыпания «доброжелателем» какой-нибудь гадости.

Признаком злокачественной коммуналки было большое количество электрических лампочек на общественной кухне (по числу семей). Каждый, входя на кухню, зажигал свою лампочку, даже если на кухне уже горело несколько лампочек.

Символом доброкачественной коммуналки, где все против одного, служила одинокая кнопка на входной двери, которую визитеры, для вызывания звонка, нажимали столько раз, сколько хотели.

Признаком доброкачественной квартиры были дети, играющие на коридоре.

Жизнь показала, что чем больше семей живет в коммуналке, тем коммуналка доброкачественнее.

Генеральская коммунальная квартира была очень доброкачественная. Главным достоинством этой доброкачественной квартиры было то, что жильцы не лезли во внутреннюю жизнь своих соседей. Например: Зак Лев Моисеевич хранил в своей комнате в трех посылочных ящиках двухсотграммовые толовые шашки и никому до этого дела не было. Или Витька Иванов, который сооружал в своей комнате разборный плотик для побега из СССР, совершенно никого не интересовал.

Не обращали внимания жильцы генеральской коммуналки и на гостей Наны Кукуладзе. Усатые дяди прибывали по одному. Нана представляла их как своих двоюродных братьев.

Прибывший брат гостил два-три дня и исчезал. Гость никому не мешал. Он уходил рано утром, а приходил поздно вечером. Чем он занимался в течение дня, никто не знал. После отъезда гостя Васо угощал детей коммуналки чудными фруктами: хурмой, инжиром, виноградом без косточек.

В коммунальной квартире вся жизнь на виду, особенно на кухне. Там всем было известно, кто, что варит, кто чем питается. Наверное, лучше всех в квартире питалась Кукуладзе. Она очень часто готовила грузинские мясные кушанья, от которых аппетитный дух витал не только на кухне, но и в коридоре. Женщины интересовались:

– Нана, что ты такое душистое варишь?