Княжья доля

«И ещё саблей по шее Пречистой с икон киевских в церквях, сожженных скоро крымской татарвой…» – с содроганием, но без всякого внутреннего трепета подумал Мамон. И, не прощаясь с Курицыным, пошел к Ивану Великому и Ивану Младому, поджидающих во дворце своего главного тайного наушника-советчика.

В дверь осторожно скреблись… Отец-государь и сын-соправитель не проронили ни слова при вошедшем бочком Мамоне. Задранный кверху нос с раздувающимися ноздрями и небольшой коричневой бородавкой, на сосредоточенном бородатом лице выражал живейшую готовность сообщить пришедшую на ум первому московскому боярину крамольную идейку, родившуюся входе беседы с дьяком Курицыным.

Государь встретил его мрачным сообщением:

– Слышал, небось, Казимир собрал значительное войско в Смоленске для удара по Москве с запада, и через своих лазутчиков пытается связаться с Ахматовыми сыновьями, Муртазой и Сеид-Ахматом, дабы те ударили с востока…

– Слышал, только ничего у Казимира не выйдет…

– Это почему же? – полюбопытствовал государь.

– Менгли-Гирей разрушит его планы… – самодовольно выдохнул Мамон. – А о царевичах Муртазе и Сеид-Ахмате можно государю пока не беспокоиться… Взаимная ненависть ханов Крымской и Золотой Орды не прекратилась поле изгнания и смерти хана Ахмата. Им даже новый турецкий султан Баязед запретил воевать между собой, пользуясь своим правом верховного мусульманского властителя. – Вспомнил Мамон то, что почерпнул из бесед с государевыми дипломатами, Курицыным, Плещеевым. – … Не до русских земель, не до Москвы волжским царевичам, на хана крымского зубы свои точат…

Ещё что ты узнал насчёт царевичей и хана? – всё так же мрачно спросил государь при напряженно сидящем, натянутым, как струна, сыне.

– Насчёт царевичей всё… Они долго не сунутся на Русь, это точно… Да и договора Казимира с Менгли-Гиреем особо бояться не надо… Султан Баязед не потерпит того, чтобы к его врагу, королю Казимиру, поддался, пускай временно, пускай через подкупленного мурзу Именека, его вассал… Хотя предпринять кое-что надо с предупредительными мерами… Вот мыслишка одна родилась после казни Казимиром бывшего киевского князя Михаила Олельковича и заточения заговорщиков из анти-королевской русской партии

– А иудеев король не тронул?..

– А чего их трогать, они же для короля безвредными оказалась… Не тронь дерьмо – оно и не воняет… Вот он их и не тронул, чтобы вони не пошло… ведь у него рыльце самого в пуху от подношений и даров иудейских… Да и куда иудеям бежать?…Не то, что русские православные князья – те хотели сюда податься со своими землями… Вот король и отыгрался на князе Михаиле…

– Какая же мыслишка у тебя, Григорий Андреевич, родилась в такой ответственный момент, после казни Михаила и измены тайной союзника насчёт хана крымского?..

– А ты, государь, сделай вид, что не знаешь о его тайном сговоре с Казимиром?

– Делать вид не дело государя. Действовать надо в интересах государства Русского. – Сказал громко и решительно Иван Младой и порывисто вскочил со скамьи.

– Вот и предлагаю действовать… – миролюбиво с блаженной улыбкой согласился Мамон.

– Ты же мне предложил делать вид, что не знаю ничего об измене своего союзника, – не так ли?

– Так, государь… – кротко сказал Мамон. – Только при этом послать к хану твоих послов великокняжеских, к примеру, Михайло Кутуза и Юрия Шестака с выгодными предложениями твоими, навеянными Казимировой казнью несчастного киевского князя Михаила… Ведь когда-то после ухода князя Михаила из Новгорода Казимир нарочно отказался отдать град во княжение Михаила или его брату Василию, сыну Симеона. Назло посадил вместо них наместником своего литовского вельможу Мартина Гаштольда… Киевляне не довольны таким наместничеством латинянина, а тут ещё казнь королём их любимого князя Михаила… Есть повод для недовольства… В Киеве ведь сейчас сидит сиднем латинский наместник-узурпатор… Вот и вели своим послам призвать крымского хана напасть на первопрестольный Киев… Казимиру мало не покажется… Да и хан пограбит древнюю столицу Руси в охотку… К тому же новый султан Баязед пальцем не пошевелит – ни за, ни против набега… Но от унижения Казимира только рад будет… А хан за твой совет погромить Киев поймёт, что ты его настоящий союзник… Ведь это наша русская земля, и государь православный велит чинить разор здесь, а не только не латинянин из временщиков… Клюнет хан на такое лестное предложение государя московского и от заключенного союза с Казимиром откажется ради добычи знатной с ведома православного государя… Как хитро?..

У государя от неожиданности пропал дар речи. Он только качал головой и морщился. Потом злыми-презлыми глазами посмотрел на сына и переспросил:

– Ну, как – хитро?..

Тот отвернул глаза от испепеляющего вопросительного взгляда отца: «Ну, как, принимаешь этот план неслыханного коварства сжечь и разграбить древнюю русскую первопрестольную столицу?» и пепельными губами прошелестел еле слышно:

– Это не для победителя татар… это для… – и задохнулся от внутренней боли и гнева. – …Разорителя чужими руками опасного союзника…

Государь ждал продолжения от Мамона. Дождался не скоро. Тот смотрел на Ивана Младого, словно ища его понимания и сочувствия. Потом начал говорить, почему-то с трудом и косноязычно, намекая, мол, и мысли о сожжении и грабеже Киева родились только потому, чтобы перетянуть Менгли-Гирея на сторону новых союзников, сватов господаря Молдавского Стефана и государя Московского Ивана Васильевича…

Государь слушал Мамона с напряженным вниманием. Иван Младой обхватил голову двумя руками, внутри его всё клокотало от ненависти при одной мысли, что древний первопрестольный град Руси может быть спалён и разграблен только потому, чтобы устроить семейный союз двух сватов, молдавского и московского. Когда он в бешенстве встал и хотел выскочить за двери, отец окатил его ледяным взглядом, как ушатом смертельно холодной воды ли, отравы ли, и рявкнул:

– Сиди… Слушай… дело говорит боярин… Крымский хан нам в спину нож наточил… А мы сделаем вид, что этого ножа не видим, только предложим короля подрезать в Киеве, если у хана ножик случайно какой завалялся… Тут он сразу и признается: «Есть у меня такой ножик на короля…» Ещё бы русский государь предложил татарину Киев порезать на куски ножичком, которым Москву король резать хотел… И сват Стефан только рад будет союзу с Москвой и Крымом… Такой триумвират ему в самом сладком сне не снился… А тут такая радость тройственного союза… И турки не страшны, и король Казимир на поводке… И дочка господаря – московская царевна… Каково?.. – Государь оглядел Мамона и сына и довольно хохотнул… – Ай, да Мамон отчебучил… Двум Великим князьям коленце выдал… Если Менгли-Гирея с твоей киевской затеей перетянем снова на свою сторону, если тройственный договор с господарем и с ханом сотворим, поедешь сватать Елену Молдавскую лично во главе великого посольства московского…

– Отец… о-о-тец… – простонал Иван Младой… – Ведь не может быть личного счастья на несчастье своих же единоверцев… Неужели ты не понимаешь, что, обрекая Киев на сожжение руками иноверцев, какими бы политическими мотивами ты не прикрывался, ты обрекаешь и триумвират союзников и венчание сына на…

– Ничего я не обрекаю… – взвился государь. – Наоборот, это новый путь…

…В никуда… к смерти… череде смертей… и ничего больше… – снова простонал Иван Младой с белым от муки лицом. – Ведь мы же прорвались в противостоянии на Угре с ханом Ахматом, и здесь прорвёмся… Только не надо сжигать Киев руками иноверцев…

– Без Менгли-Гирея мы никогда бы не одолели Ахмата, никогда не перехитрили короля Казимира…

– Господи… – простонал Иван. – Мамон, слушай, неужели ты поедешь с посольством к господарю Стефану?..

Тот задумался на секунду и сказал:

– Стар я уже для посольств государевых за невестами для Великого князя… Прав твой сын… Кого помоложе послать надо за невестой… А посредницей избрать нужно не старого боярина Мамона, а великую княгиню Марию Ярославну… А пировать на свадьбу сына, надеюсь, государь, пригласишь… – И хохотнул довольно. – Меда распивать на свадьбах знатным гостем возраст не помеха…

– Ишь, как губы раскатал… – незлобно усмехнулся государь. – Сначала нужно хана нацелить на Киев в ущерб Казимиру-латинянину, тем союз вечный с Менгли-Гиреем укрепить… Да, дьявольские мысли тебя, Мамон, посещают… это ж надо измены союзника не заметить, но предложить ему пожечь и пограбить православную столицу, до которой у самого руки не дотягиваются… Коротки пока государевы руки, да коварства с советчиками Мамонами не занимать… Авось, Господь простит за разоренный Киев… Не за собственную шкуру пекусь, а за всю землю Русскую… И ты, Иван, смотри и на ус наматывай… Знай, горьки хлеб и меда государевы, ибо…

– …ибо что?.. – встрял Мамон.

– …Тебе это не грозит это «ибо»… – успокоил его государь. – …Лукавцев это не касается…

– …А праведников?.. – не успокоился Мамон, легко согласившись с государем, что его при дворе держат за лукавца. – А как быть с праведниками, слушающих советы, государь?

– А праведникам ответ держать за советы и деяния лукавцев… – горько промолвил Иван Младой за отца. – Ибо за труды и свершения государей Господь судит строго, отрядив им свою власть небесную – волю князью превратив в господнюю – предоставив право святое распоряжаться на своей земле, как в господней отчине… Ибо государей не столько современники, сколько потомки судят за «господнюю долю», обращая её в народной памяти в «княжью долю».

Мамон неуклюже в пояс поклонился сначала государю-отцу, потом соправителю-сыну. И несколько ошеломленный, с бегающими мурашками по спине вышел, ибо не ожидал такого поворота темы господней и княжеской доли и воли от юного праведника Ивана Младого, смутившего старого лукавца неожиданными поворотами и прорывами мыслей об ответственности власти перед совестью и потомками.

3. Свадебные подарки хана-союзника

Государь тут же послал послов великокняжеских Юрия Шестака и Михайло Кутуза, чтобы разрушить мирный договор хана и короля предложением Менгли-Гирею воевать Киев уже в качестве неприятеля Казимира.

Послы что-то бубнили о мести королю за казнь киевского князя Михаила Олельковича… Хан слушал толмача вполуха… Менгли-Гирей сразу расколол послов: те нарочито обходили подводный камень заключения мира между Литвой и Крымом и напирали на предложение государя хану идти на Киев. Словно разрешение на разграбление первопрестольной русской столицы требовалось получить не у Казимира, а у Ивана Великого.

Смущало хана, что московский государь ни словом через своих послов не укорил хана за его королевскую измену и разрыв договора с Москвой. А от личной просьбы государя пойти на Киев и опустошить его у хана аж дух спирало, не ожидал он такого «совета» от русских государей.

Зло буркнул, поблескивая узкими заплывшими от жира глазками:

– Неужто не жалко Киева, послы московские?..

Те топтались неуклюже, спрятав голову в плечи, переминались с ноги на ногу, но не отвечали насчёт московской жалости и жестокости. Хан понял, что не получит ответа ни на один интересующий его вопрос ни по поводу московской жалости к Киеву, ни об осведомленности государя относительно ханского мирного договора с Казимиром.

Послам хан сказал, что своё решение идти или не идти опустошать Киев он сообщит завтра. Тут же вызвал одного ученого иудея Моисея, которого рекомендовал в ближний круг советчиков хана ещё с давних времён заключения мирного договора Таврической Орды с Москвой кафский купец Кокоса. Собственно, через Моисея хан Менгли-Гирей осуществлял сношения и с иудейской анти-королевской партией в Литве, и с самим королем Казимиром.

«Пусть иудеи считают, что крутят ханом и королём, – думал хитрый Менгли-Гирей. – Король пусть пляшет под иудейскую дудку, а хан сам возьмёт из рук иудеев их дудку и заставит плясать иудеев, хан любит весёлых плясунов, из иудеев особенно».

Хан спросил пришедшего к нему советника Моисея, знает ли государь Иван о договоре Литвы и Крыма, и почему московский государь натравливает его на Киев – неужто только из-за мести королю после показательной казни бывшего киевского князя Михаила.

Моисей для начала напомнил хану, что Менгли-Гирея на государя Ивана вывели небезызвестные ему Кокоса и Мамон, и что государь Московский не изменял своему устному или письменному слову ни в дни торжеств, ни в дни опалы Менгли-Гирея. Хан кивнул головой, давая понять, что ценит слово государя и усилия иудеев, вообще, и Мамона с Кокосой, в частности, по расположению его, Менгли-Гирея, к дружескому, искреннему союзу с государем Московским.

Относительно того, знает или не знает государь об измене хана и его договоре с королём, Моисей осторожно сказал, что, конечно, знает, но внял мудрому совету Мамона сделать вид, что «знать об этом не хочет, чтобы не разочароваться в старом друге и союзнике».

Хан весело хлопнул кулаком себя по колену и зло подумал про себя, что призывом идти и опустошить Киев государь предоставляет ему последний шанс подвести черту под испытаниями, выпавшими их дружбе и как бы оживить выдохнувшийся мирный договор старых друзей и союзников. Можно было бы этим и удовлетвориться, но хан спросил иудея насчёт стратегических целей государя, где набег на Киев крымских оказывался всего одним, пусть немаловажным звеном, в цепочке сложной восточноевропейской геополитики.