Крах дипломатического «Согласия»

– Большевики отказываются платить по старым царским долгам, об этом есть официальные сообщения в большевистских газетах, – продолжил атташе, – они называют это аннулированием всех долгов и считают одним из непременных условий выхода России из войны и подписания мирного договора.

– По-моему, это называется просто ограбление, – заметил Нуланс.

– Газеты пишут, что отказ платить по долгам должен стать наказанием для французского империализма.

– Да, но пострадает не только Франция, англичане, голландцы также потеряют свои деньги.

– Почти все страны Европы оказались заложниками решения большевиков: Швеция, Норвегия, Дания, Бельгия и даже Швейцария.

– Возмутительно, – Нуланс с силой загнал карандаш в серебряный футляр и бросил его на письменный стол. – Мы должны на это реагировать. Мы и так слишком долго терпели, но на наше молчание большевики отвечают всё новыми провокациями.

Русский народ, – Нуланс заложил руки за голову, – я пытаюсь понять его, но не могу. Русские сами себя губят. Политические группировки съедают друг друга, в то время как необходим союз демократических сил. Бороться нужно совместно и вместе создавать мир, где политики будут уважать права людей и служить интересам народа. Франция надеется, что Россия поймет эти непреложные истины, и только тогда будет возможно противостоять большевизму. Но, – посол сделал паузу, – мы не хотим вмешиваться во внутренние дела России, – Нуланс смерил взглядом де Робиена, – и не подумайте, граф.

Атташе, выслушав монолог начальника, переменил тему:

– Англичане, по своему обыкновению, решают вопросы самостоятельно, но это также имеет для них негативные последствия. Двое активных социал-демократов Чичерин и Петров задержаны в Лондоне за антивоенную пропаганду. Большевики в ответ отказались выдать разрешение на выезд из России ряду британских подданных. Посол Бьюкенен был взбешен, но что он может сделать? Так или иначе, англичане будут вынуждены пойти на уступки и выпустить этих двоих.

Нуланс не придал значения этому сообщению. Откуда ему было знать, что через каких то пару-тройку месяцев от решения этих людей будет зависеть судьба сотен иностранных граждан, которых революция застала в России, и отчасти его собственная судьба.

– Я полаю, что ситуацию изменят выборы в Учредительное собрание. Мы будем ждать начала работы законно избранной власти. Надеюсь, она сформирует правительство, имеющее народное доверие.

– Я согласен с Вами, господин посол, – наклонил голову граф де Робиен, – вот только как на это посмотрят большевики, ведь реальная власть в их руках. Не думаю, что они добровольно отдадут то, что взяли силой оружия.

– Мы не должны об этом думать, власть может быть только у законно избранного органа власти. Мы поддержим только его.

– Господин посол, – в кабинет заглянул встревоженный «Пети», – взгляните на набережную.

Посол и атташе де Робиен подошли к окну. Вдоль Невы мимо здания посольства группа матросов в черных шинелях тащила куда-то офицера. Он, вероятно, только что прибыл в столицу, не понимал особенности новых порядков и был при погонах. Это считалось нарушением завоеваний революции, великой дерзостью и было достаточным для всплеска революционного гнева.

С офицера содрали шинель, под ней оказался китель с наградами. Это еще больше разозлило матросов. Они стали срывать ордена, бросать их через парапет в Неву. Офицер отчаянно сопротивлялся. Кто-то крикнул: «Кончай контру»! Раздался выстрел, и тело в разодранном мундире сползло на мостовую. «За борт его, братва»!

Еще минута, и все было закончено. Труп перекинули через парапет и довольной ватагой двинулись дальше в направлении Дворцовой площади.

– Страшно, – сказал Нуланс де Робиену, отведя глаза.

– Я почему-то вспоминаю времена Великой французской революции, – не без иронии ответил граф, – тогда мои предки тоже пострадали из-за своего высокого происхождения.

– Когда это было, сто с лишним лет назад, – отозвался Нуланс, – а здесь варварство в просвещенном XX веке, в центре столицы европейской державы. И никто не осмелится встать на пути этого ужаса. «Horreur inexprimable»[3 - Непередаваемый ужас], по-французски это звучит особенно мрачно. Вот поэтому мы и должны сделать все, чтобы противостоять царству Хама, теперь я в этом еще более уверен.

– Да, господин посол, – согласился атташе, – сотрудники посольства солидарны с Вами, и Вы можете рассчитывать на нас в это трудное время.

– Дядя, говорят под окнами посольства только что убили человека? – в комнате появилась молодая дама весьма привлекательной наружности. Граф де Робиен учтиво поклонился и, казалось, был смущен появлением девушки.

– Что мы можем сделать, мадемуазель Фесса? – печально ответил Нуланс, – в этой ужасной стране в эти мрачные темные дни мы всего лишь сторонние наблюдатели.

– Позвонить в полицию?

– Милая девочка, здесь нет полиции. Порядки устанавливают такие же матросы, как и эти, или классово близкие им элементы.

– Пойдемте, мадемуазель, – галантно предложил граф де Робиен, – я провожу вас к мадам Нуланс.

– Да-да, пожалуйста, – согласился посол.

– Ко мне никого не пускать, – приказал он своему «пети», мне необходимо осмыслить все происходящее, чтобы изложить наше видение ситуации правительству. В Париже должны знать правду о том, что здесь происходит.

На следующий день в столицу Франции было отправлено объемное донесение о положение дел в России. Нуланс спрашивал совета, что предпринять в создавшейся ситуации.

Через некоторое время пришел ответ. В нем говорилось, что нужно ждать и всеми мерами пытаться сохранить Восточный фронт против немцев. Для посольства это было приоритетной задачей. На демарши Троцкого и лозунги большевистского правительства рекомендовалось не реагировать.

«Легко им советовать, – подумал Нуланс, – попробовали бы лучше договориться с большевиками и прекратить эти преступные разговоры о переговорах с врагом».

Глава 3

Подпоручик Иван Петрович Смыслов в начале декабря 1917 года выехал в столицу в командировку вместе со своим начальником, командиром роты. Необходимо было срочно прояснить ситуацию и намерения новых властей относительно действующей армии.

Их полк, входивший в состав Восьмой Армии, на фронте очень долго считался благополучным. Немалая заслуга в этом была командующего армией генерала Корнилова, известного поборника дисциплины и противника разного рода агитаторов. Еще в начале мая двоих пропагандистов, кричавших о том, что солдаты-германцы – это такие же рабочие и крестьяне, с которыми надлежит немедленно заключить перемирие, стрелки подняли на штык.

Армия стала готовиться к наступлению. Смыслов тогда еще был прапорщиком, недавно окончившим офицерские курсы, и желал послужить родине. Он записался в добровольческий ударный отряд и проявил себя в боях за город Калуш, за что был представлен к георгиевскому кресту четвертой степени. Наступление русской армии было бы успешным, если бы все полки воевали так же, как ударные части. Но большинство солдат упорно не желало больше громить немцев, и когда противник, собрав силы, нанес контрудар, фронт рухнул, и целые соединения побежали, оставляя вооружение и военное имущество. Началось вынужденное отступление и тех, кто мог и хотел защищать республику.

Вскоре генерал Корнилов получил новое назначение – главнокомандующий вооруженными силами. В короткий срок была восстановлена боеспособность армии, введена смертная казнь за дезертирство. Офицеры воспряли духом.

Смыслов получил звание подпоручика и, как и многие, надеялся, что генерал Корнилов наведет в войсках окончательный порядок и армия победоносно закончит войну. Но усиление Верховного не входило в планы Временного правительства. Корнилов и части, двигавшиеся к столице, были объявлены мятежниками, генерал был смещен с должности, арестован и заключен в тюрьму.

Войска, участвовавшие в июньском наступлении, понесли значительные потери и были пополнены новобранцами. Те прибывали уже распропагандированными и воевать категорически не желали.

После того, как в расположение полка пришли бумаги от новой большевистской власти, где говорилось о близком мире без аннексий и контрибуций, по шеренгам солдат прокатился шепот.

– Мир, скоро будет мир!

– За что воевали, за что кровь проливали? – возмутился было старослужащий, фельдфебель, дослужившийся до высокого солдатского чина из рядовых.

Ему быстро заткнули рот. Воевать дальше рядовые чины не хотели.

– Брататься надо, братцы, – закричал кто-то из толпы, немцы такие же как и мы крестьяне и заводские, что нам делить?

Но призыв остался без ответа. Служивые не могли себе представить, что при новой власти с немцем и австрияком, которых еще недавно в ходе летнего наступления били без всякой жалости, теперь надлежало мириться. Конечно, мира хотели все. За три с лишним года в окопах война не оставила камня на камне от былого патриотизма 1914 года. Большинство из первых военных призывов было убито или ранено. Пополнение, призванное по мобилизации 1917 года, значительно уступало старослужащим не только в умении вести бой, но и в желании погибать во имя победы. И таких в полку теперь большинство. Солдаты, которые хранили верность присяге и понимали необходимость сражаться до победы, молчали и поглядывали на офицеров.

А что те? Еще при Временном правительстве Керенского русский офицер был морально уничтожен. Принцип единоначалия, на котором основана любая боеспособная армия, оказался попран, установлено равенство и верховодство советов даже по военным вопросам. К чему это привело армию? Конечно к утрате боеспособности, череде поражений и угрозе развала. Устранение Корнилова довершило развал армии. Новый главнокомандующий генерал Духонин был не в состоянии обеспечить даже собственную безопасность и в конце ноября 1917 года был убит толпой.

Что ждать от новой большевистской власти в полках не знали. Надо ли стоять на позициях или можно собираться домой, было не понятно. Если же мир, так конечно, домой, но если вдруг немец попрет, тогда что?

Война сильно выкосила полковой младший офицерский состав. Взводные, ротные и даже командиры полков часто гибли на поле боя. На их место, в низовой офицерской иерархии приходили молодые, недостаточно обученные вчерашние юнкера. «Зеленые», как называли их старослужащие. Смыслов как выпускник ускоренных курсов военного училища 1916 года тоже недавно был «зеленым». Но участие в июньском наступлении в составе добровольческой ударной группы быстро сделало из него опытного командира.

Еще два года назад он учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, мечтал о карьере ученого. Не закончив всего год полного курса, Иван был призван на службу и отправлен в военное училище для подготовки к офицерскому званию. Потом был фронт, наступление, и теперь подпоручик Смыслов даже представить не мог, что когда-то он был студентом, проводившим все дни в аудиториях и библиотеке.

В университет сына Ивана направил отец, зажиточный мужик-лесопромышленник из-под города Кадникова Вологодской губернии, желавший сделать из сына образованного человека, юриста. Но право было не интересно молодому Смыслову, он подал документы на историко-филологический, выдержал экзамен и поставил родителя перед фактом, что будет историком.

Отец вздохнул и согласился. Среди общественных деятелей России было немало историков. Втайне он думал, что сын когда-нибудь станет губернатором или даже министром. Летом 1917 года, когда Иван сражался на фронте, какой-то негодяй ночью подпалил дом Смысловых. Оба родителя и младшая сестра сгорели в пожаре. Сын узнал о несчастье только спустя два месяца. Поджигателя так и не нашли, хотя вся деревня косилась на дезертира, вернувшегося с фронта и грозившего всем богатеям расправой.