Русский плен. Невыдуманные истории

Несколько лет на краю пустыря жил человек. Знавшие о нём гаражане поначалу называли его бомжом, – но какой же это был бомж? В землянке дедок прожил недолго. Где-то на детской площадке отделилась от своего основания сфера: решётка широт и меридианов из сваренных труб; он перекатил её на облюбованное место и обшил изнутри – картонными, снаружи – жестяными и алюминиевыми листами. Получилось двухметровое подобие осиного гнезда с окошечком и дверью, вполне защищавшее от дождя и ветра. Судя по трубе, внутри стояла буржуйка, так что в этом коконе можно было пережидать сильные морозы и даже готовить пищу – для умеренной погоды под навесом стояла другая печка. На дрова он разбирал деревянные ящики и складывал дощечки в аккуратную поленницу. Под черёмухой выкопал колодец. Сотки три-четыре окружил изгородью из кроватных спинок, арматурных прутьев и прочего хлама, с которым охотно срослись крапива и шиповник. В огороде же старик сажал картошку. И привечал собак, так что нередко там дремало два-три пса, таких же лохматых, как и он сам. Живой притягивал живое!

И потому исчезновение старичка я заметил не сразу. Сторож ближней автостоянки сказал, что по весне он умер. Ни разу я не поздоровался с ним, понятия не имел, как его зовут – но опечалился, будто тот был добрым знакомым…

А жизнь продолжалась. Однажды перед выходом на нужной остановке я вдруг услышал от кондукторши:

– На зорьке кто сходит?

На «Зорьке»? На какой «Зорьке»? Кинотеатр «Заря» находился в совсем другом месте! А неподалёку действительно был подобный, по которому именовалась и остановка… Как же он назывался? Ах, да речь же о Зорге, об улице Рихарда Зорге! Фамилия разведчика-антифашиста в устах молодой и едва ли эрудированной женщины, недавно попавшей на маршрут, ненароком превратилось в «Зорьку»… Жизнь, жизнь! Здесь она ещё идёт самотёком, просачиваясь сквозь сито порядков и правил, здесь бетон ещё не подчинил её себе, как в кварталах, где обретаемся мы…

Это всё живое!..

Анатолий Иванович Мальцев был великим математиком, одним из крупнейших чистых математиков прошлого века. То, что по специфике своих научных интересов он не был связан с триумфами прикладной науки – с ядерными и аэрокосмическими исследованиями или чем-либо подобным – никак не умаляет значения его работ для развития математики и информатики. А его монументальное телосложение даже чисто внешне соответствовало роли основателя Сибирской алгебраической школы.

Прежде чем переехать в Новосибирский Академгородок, Анатолий Иванович, тогда ещё член-корреспондент АН СССР, работал в Иванове. К тому времени относится небольшая история, которую я услышал от профессора Валерия Матвеевича Копытова, а он – от её непосредственного участника, Асана Дабсовича Тайманова, академика Казахской Академии наук, а в ту пору – сотрудника мальцевского логического семинара.

Будучи страстным охотником и рыбаком, Анатолий Иванович не упускал случая и просто побродить по окрестностям Иванова. Однажды они отправились на прогулку вместе с Таймановым, увлеклись обсуждением логических проблем и, в конце концов, засиделись у костерка на берегу одного из несчётных озёр. Времени прошло немало, вечер был не за горами, и Асан Дабсович заметил:

– Анатолий Иванович, наверное, пора возвращаться? Я уже и пить хочу…

Мальцев, не отвлекаясь от темы, кивнул на озеро:

– Так вот же!

Но Тайманов, подойдя к кромке берега, усмотрел за ней ряску, водоросли, водомерок, чьих-то личинок, чего полно в любом водоёме и что мало вяжется с представлением о питье… И отвечал в смущении:

– Да тут столько всякого плавает….

– Да-а? – Мальцев разулся, закатал штаны и, войдя в воду, зачерпнул её большущим ковшом своих ладоней. Поднеся всё, что в них угодило, к лицу, он произнёс:

– Асан Дабсович, это же всё – живое!

И с удовольствием выпил.

Самому мне уже не довелось увидеть Анатолия Ивановича. А вот Асана Дабсовича я встречал много раз и с радостью вспоминаю этого оригинальнейшего человека.

Верите ли, однажды я одолжил ему – академику! – деньги. Повод прост. Мы встретились в книжном магазине торгового центра; он увидел в продаже свежевышедший сборник Анри Пуанкаре «О науке» и подосадовал об оставленном дома кошельке. А статьи Пуанкаре вызывали острый читательский зуд. И, заметив знакомое лицо, он сказал:

– Молодой человек, мы же с вами частенько видимся. Дайте мне десять рублей; я вам верну при первой возможности.

У аспиранта всё своё было с собой. Я вынул десятку, которая мне и была возвращена недели через две. Но в каком виде!

На этот раз мы встретились возле гардероба Института математики. Асан Дабсович разулыбался и, когда мы поздоровались, вынул из кармана и протянул мне что-то вроде сапожной иглы или тоненького прутика. Я с изумлением взял это и услышал:

– Я, как вернулся домой, сразу приготовил вам десятку, чтобы случайно её не потратить…

Игла оказалась скатанной в тонюсенькую трубочку десятирублёвой купюрой!

Таковы настоящие математики – вопреки легендам и анекдотам, очень живые.

А в качестве постскриптума – ещё одна ремарка от Валерия Матвеевича. Уже в последние годы академик Мальцев, давно забросивший рояль, на спор выучил «Турецкий марш» Моцарта…

Дурацкий детектив

Началось всё с того, что Н., дальняя родственница и подруга моей жены, попросила её посодействовать доставке отделочных материалов в свою новую квартиру. Что означало поездку вместе с хозяйкой в строительный супермаркет, покупку там некоторого количества сухой штукатурки и тому подобного и отвоз всего груза в двадцатичетырёхэтажную свечку. Не могу сказать, что я взялся за это доброе дело с большой охотой; я не завистлив – но когда ближний покупает квартиру, то пусть уж сам её и отделывает, не правда ли?

В силу некоторых причин, в которые я особенно не вдавался, помочь действительно было нужно, и свободным вечером мы отправились. Причём выехали, во-первых, не рано – дабы избежать транспортных пробок, во-вторых, втроём – но чтобы взять побольше штукатурки и большое пластиковое ведро с грунтовкой, возвращаться решили порознь: мы с М. везём груз, а Н. следует за нами на автобусе: «Пока вы там разгружаетесь, я и подъеду…» Всё-таки по весу пассажир – это почти три мешка со строительными смесями!

Вот мы возле тёмного ещё дома: во всей семидесятиметровой махине светится несколько окон. К счастью, асфальт проложен, и подрулить можно буквально к лестнице у подъезда. М. прикладывает ключ к магнитному замку, я начинаю разгрузку с пластикового ведра и ставлю его в междверный проём грузового лифта. Тот пищит, а я переношу мешки из машины в кабину. Неожиданно раздаётся голос из динамика: «Не застряли?» – «Нет, – отвечаю, – сейчас закончим погрузку и поедем». – «Не блокируйте двери», – требует невидимый диспетчер. – «Хорошо, постараемся побыстрее».

И вот наш груз на четырнадцатом этаже. М. отпирает лестничную площадку, я с ведром пропитки в руках жду рядом. Входим, и от наших шагов зажигается свет – до чего, однако, техника дошла! Видимо, вот квартира Н. – номеров на дверях пока что нет. Немного повозившись с ключом, М. её открывает, а я возвращаюсь к лифту и обнаруживаю, что он уехал. Куда – неизвестно: индикатора этажа, где сейчас находится кабина, здесь нет. Несколько раз нажимаю на кнопку вызова, как будто от этого что-то зависит. Из недр внутриквартирной тьмы М. осведомляется, где я, – откликаюсь, что лифт уехал.

– Кто его вызвал в незаселённом доме? – резонно спрашивает М.

– Ну, приедет, – говорю я, и минут через семь кабина действительно приезжает.

Пустой.

Дурной сон и только.

Я в недоумении смотрю на соседнюю дверь – пассажирского лифта. Нет, вне всяких сомнений, мы грузились в этот. Бросаюсь в квартиру и выпаливаю М.:

– Кто-то вынес наши мешки!

– Вот как, – отвечает она. Наверное, мы думаем о том, что принадлежат они не нам, а Н. – а вот прошляпили-то их мы. Но кто, кто мог умыкнуть их в здании, где нет жильцов?! Да, жильцов нет, зато отделкой наверняка занимаются…

– Ну кто-то же есть в доме!

Сам я соображаю судорожно и никакого плана не предлагаю. Понятно, что груз по-прежнему здесь, в единственном подъезде безлюдного дома; вынести мешки куда бы то ни было нереально.

Ну что делать, если не носиться по этажам словно в расчёте на то, что злоумышленник просто вынес мешки на площадку, лишь бы отпустить лифт поскорее и дать возможность застукать себя с поличным? Затея нелепая, но несколько минут я от неё не отказываюсь: лифтовая и лестничная шахты рядом, с лифтовой площадки я выскакиваю на общий балкон, с него – на лестничную, взбегаю на этаж выше по ступенькам (не кабину же вызывать!), и снова заглядываю на лифтовую площадку: никого. Дурной сон продолжается, пока я не пробуждаюсь, задыхаясь, на двадцать пятом – техническом…

К квартире H. возвращаюсь на лифте. Тем временем М. нашла соседа и поговорила с ним, вызнав пару этажей, где работы идут; правда, оба ниже – но что ещё делать? М. закрывает квартиру, и мы быстро спускаемся, стучась на первом из названных во все двери поочерёдно. Никого.

Спускаемся, она на лифте, я по лестнице – и с балкона вижу свет в окне; сообразить, в какой он квартире, нетрудно, так что мы стучимся туда, где люди заведомо есть. Одиннадцатый час вечера, и кто-то неохотно откликается из-за двери.

– Откройте, пожалуйста! – просит М., а я думаю, что женский голос в такой ситуации лучше, чем мужской.

Открывает мужчина в трусах. За его спиной в конце отделанного начерно коридора – женщина в халатике с ребёнком на руках. Мы на два голоса объясняем ситуацию, и он, подумав, говорит, что отделкой как будто занимаются на восьмом и семнадцатом этажах. Едем на восьмой, он рядом – и там история повторяется как во сне, только с парой отличий: квартира отделана не без шика, а ребёнок сидит в колясочке при матери… Семнадцатый выше нашего четырнадцатого, он у меня на большем подозрении, мы едем туда, но сначала я выглядываю на балкон: одно из окон светится!

И дверная ручка в цементной пыли; ну, такое мы видели не раз – может ли быть иначе? Стук, пожалуй, слишком нервный. После второй серии ударов из-за двери раздаётся: «Чего надо?»

– Откройте, пожалуйста, надо поговорить!

– О чём говорить? Что вам надо? Я не открою.

– Мы ваши соседи, дело буквально на минуту! – включается М., а я продолжаю:

– Вам нечего бояться, мы здесь вдвоём с женой!