Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

«Излишек» строительных материалов пришлось списать на «выполненные работы». Но только на бумаге: материалы «заначили» до худших времён. Никакого эксклюзива: все так делали. Потому что в эпоху «развитого социализма» иначе было нельзя. Это лишь Христос мог советовать не думать о дне завтрашнем: жизнь учила другому. Особенно жизнь в условиях сплошного дефицита.

Ревизия подтвердила, что часть материала – в наличии на складе.

Но был ещё и другой склад, о котором узнал только Иванов. Узнал он об этом исключительно по причине симпатии, внезапно вспыхнувшей к нему со стороны товарищей из РСУ. Почувствовав «нестандарт» следователя, который, прежде чем «нагрузить» избранных «козлов» составом преступления, захотел разобраться в заслуженности «груза», люди честно сознались в содеянном.

Содеянное заключалось в том, что часть материалов они «заныкали» «на неофициальное ответхранение». Ну, на тот случай, когда «жареный петух» клюнет. А ведь и случай, и «петух», как установил Иванов, явно не относились к категории «science fiction». Таким, не вполне нормативным созданием ненормативных запасов коллектив избежал бы гарантированного простоя, невыполнения плана, неполучения премии и бестолковых авралов.

Иванов сразу вспомнил армию, когда они вместе с остальными дежурными по роте в ударные темпы создали из «списанных» или «неоприходованных» элементов постельного белья стратегический запас. Создали на тот случай, если несознательные солдаты растащат простыни и полотенца «на хозяйственные нужды». Так и было: нередко простыни работали сырьём для подворотничков. А спрос – с дежурного по роте: «твоя недостача – твои проблемы»! Но сержант сержанту – «друг, товарищ и брат»: «У меня сегодня не хватает столько-то, но ты ведь знаешь, сколько лежит в НЗ. А за мной „не заржавеет“: восполню». И восполняли: «изыскивали возможность». Не от уголовных наклонностей: жизнь заставляла…

Ситуация с РСУ показалась Иванову почти «родственной». Многое

в этом деле «не било» и «не катило». А тут ещё «узналась» деликатная подробность: ещё до проверки КНК товарищ первый секретарь райкома обзавёлся «большим личным зубом» на начальника РСУ. Тот «неправильно понял политику партии и правительства» – и отказался за счёт средств РСУ достраивать шикарную дачу местного «гаулейтера». Такая же участь постигла и дачу начальника Старогородского РОВД, отчего тот не менее активно встал «на защиту социалистической законности».

Просчитав всё «плюсы» и «минусы» дела, Иванов решил прекратить его. А поскольку товарищи из отдела БХСС регулярно интересовались судьбой дела, случилось то, что и должно было случиться: «нет ничего тайного, что не стало бы явным». Узнав о «самоуправстве какого-то, там, следователя», Первый секретарь райкома вызвал к себе обоих – следователя и прокурора – и устроил лекторий на тему статьи шестой конституции СССР о «руководящей и направляющей». Иванов послушал, но не послушался, в результате чего другой «зуб» первого секретаря начал расти уже «в его направлении»…

Но однократного факта «непонимания политики партии и правительства» Иванову, видимо, показалось мало – «и второй раз закинул старик невод». Во второй раз первый секретарь пожелал, чтобы следователь прекратил дело в отношении очень нужного для района человека, обвиняемого в халатности, повлекшей за собой смерть четырёхлетней девочки. Правда, «желал» первый секретарь весьма своеобразно:

– Ты кто такой есть?! Ты думаешь, что я забыл историю с РСУ?! Ты что, на всю партию замахиваешься… в моём лице?! Да ты знаешь, что я могу с тобой сделать… от лица партии?! Ты понял меня?

– Понял, – смиренно опустил очи долу Иванов, – но дела я прекращать не стану. Хватит с меня.

«Хватит с меня» не носило характера политической конфронтации: так далеко «оппозиция» Иванова не заходила. Всё объяснялось много проще. Несколько лет назад он действительно «пошёл навстречу» в аналогичном случае, и отказал в возбуждении дела в отношении очень нужного человека… для другого района. А, пойдя навстречу, сам же и «пошёл в обратном направлении»: попросил отменить постановление об отказе в возбуждении дела.

Настоящее же дело Иванов вёл с самого начала: с того момента, как посадил выловленный из котлована труп девочки рядом с собой на заднее сиденье «уазика». Ну, вот, не на чем было везти труп в морг: «соцдействительность в действии».

– Вот тогда я и решил: будь что будет, а это дело я доведу до конца.

– Тогда я доведу до конца тебя! – взревел первый секретарь. – Вон отсюда!

«Разобравшись» с Ивановым, партбосс развернулся к прокурору района:

– Что за анархию Вы развели у себя в прокуратуре?! Забыли статью шестую Конституции?! Так я, кажется, уже знакомил с ней Вас и этого анархиста! Завтра чтобы лично доложили мне о прекращении дела! Свободны!

«Свободны!» адресовалось только прокурору: Иванова уже «освободили» фразой «Вон отсюда!». В коридоре, трясущимися руками надевая пальто, бедный прокурор не менее трясущимися губами прошептал:

– Александр Сергеевич, придётся тебе прекратить это дело…

– И не подумаю, Пётр Николаевич, – тут же «согласился» Иванов.

– А что мне прикажешь делать?!

Иванов пожал плечами.

– Ну, приказать не могу, но могу посоветовать.

– Ну?!

– Дайте мне письменное указание о прекращении дела, а я письменным же рапортом на Ваше имя откажусь его исполнять! Обе бумажки Вы сдадите завтра этому «козлу» – и с Вас взятки гладки!

– А ты, Александр Сергеевич?!

– А я доведу это дело до конца… а фигуранта – до скамьи подсудимых.

На следующий день прокурор «на полусогнутых» прибыл в райком, и смиренно расписался перед секретарём в бессилии. Разумеется, грехи Иванова тут же были суммированы, и доложены, «куда надо», как по вертикали, так и по горизонтали…

…И, вот – новый «состав преступления». Опять Иванов демонстрировал «вопиющее непонимание политики партии и правительства». Правда, на этот раз «куратор от лица партии» оказался полной противоположностью «товарищу из района». Хотя – уже другая «правда» – «товарищ из района» к тому времени перестал быть не только «товарищем из района», но и просто товарищем. Иначе говоря, перешёл в категорию граждан. Должность-то первого секретаря райкома – выборная! А номенклатура – это не обязательно передвижение между этажами одного учреждения!

Да и характеристику себе первый секретарь заработал соответствующую: «не оправдал высокого доверия». Какого рода было это доверие, насколько высоким оно было, и чем именно его не оправдал товарищ, Иванов не знал, да и не стремился узнать. Главное, что товарища задвинули – и именно на то место, с которого и выдвигали: главным инженером угольной шахты. Спустя всего пять месяцев от «низложения» Первого и произошла их новая встреча с Ивановым.

Как же непохожа была эта встреча на две предыдущие! Прямо, «куда, куда вы удалились весны моей златые дни?». Бывший «Первый» неожиданно попался на «помощи» некоей «артели художественных промыслов и ремёсел». Оказание «помощи» осуществлялось государственным крепёжным лесом и металлом. Тем самым, который предназначался для укрепления лав и штреков. «Помощь» отнюдь не предполагалась бескорыстной. Доказательства этого, как и полагается, в присутствии понятых, были извлечены из карманов и стола главного инженера. Всё это фиксировалось на видео, столь экзотическое по тем временам.

Главный инженер не выдержал такого надругательства над «кристально чистой партийностью»… и упал на колени, орошая слезами ботинки Иванова. Как порядочный человек, Иванов не стал поминать бывшему «первому» былое. Он «вытирал ноги о товарища» молча, и от этого его «греховное» удовольствие не становилось меньше.

И «главный» не привередничал. Больше того: намекни Иванов на «оказание дополнительных услуг» – и бывший Первый отслужил бы не только губами, но и задом…

Глава вторая

Заведующий отделом административных органов обкома партии товарищ Городецкий изрядно «потёрся» на нижних этажах всевозможных «комов», для того чтобы с порога безмозгло объявлять себя: «Мы, Николай Вторый…». Исключительно в силу этой причины Иванова встретила не холодная надменность недалёкого чинуши, а «доброжелательная» улыбка пройдошливого царедворца. И не одна встретила – на пару с протянутой рукой. Да и ту Завотделом протянул первым.

– Здравствуйте, уважаемый Александр Сергеевич!

Заведующий излучал не просто радость – счастье – от лицезрения столь приятного собеседника.

– Чай? Кофе?

Иванов опешил. И то: не иначе, как мир перевернулся?! В жизни своей он не видел столь обходительного партийного чина. А, если совсем точно – не «столь», а любого. За время контактов с чиновниками от КПСС он пришёл к твёрдому убеждению о том, что «обходительность» и «номенклатура» – понятия несовместимые. И вот – первое исключение. Неожиданное, приятное… и настораживающее.

– Благодарю… но я вызвал на сегодня много людей… потому что много дел…

Александр Сергеевич сходу принялся выказывать себя, неприглаженного и не выставочного. Но завотделом не обиделся. Напротив, лицо его только прибавило в улыбке.

– Понимаю, понимаю, уважаемый Александр Сергеевич. И заранее прошу меня простить за то, что отрываю Вас от насущных дел… Сами понимаете – служба… Но я не стану задерживать Вас без нужды. Только один вопрос, Александр Сергеевич: как там наше дело?

– Ваше? – так и не попытался исправиться Иванов.

Если завотделом и опешил, то лишь на мгновение. Уже в следующее мгновение лицо его вновь расцвело дружелюбной, почти открытой, почти беззаботной улыбкой, и он шутливо погрозил визави пальцем:

– Ох, и ёж Вы, Александр Сергеевич!

Шутка показалась Иванову – ибо таковой и была – формата «в каждой шутке – доля шутки». За шутливыми интонациями ему отчётливо послышалось «еж твою мать!». Не зря послышалось: товарищ Городецкий имел репутацию серьёзного человека, приверженца установки «Никто не забыт – и ничто не забыто». Он никому, никогда, ничего не отпускал, и при первой же возможности на вполне законных основаниях, с милейшей улыбкой добряги-людоеда, съедал обидчика не только с кашей, но и с говном. «За обеденным столом» он был принципиальным, но небрезгливым.

– Но Вы, конечно, правы.

Городецкий по роли – или в плановом порядке – решительно посерьёзнел лицом.

– Речь – о деле, которое стоит на контроле у Первого…

Завотделом ткнул «пальцем в небо», и совершил выразительный маневр бровями.