Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

– … и не только у него.

– Слушаю Вас, – непочтительно покосился на часы Иванов, столь же непочтительно не испугавшись «потолочных» намёков собеседника. Но и при наличии оснований Завотделом опять не изменил амплуа: улыбнулся якобы смущённо, правда, глаза его при этом отработали автономно от улыбки. Глаза были правильные, начальственные: «будет и на нашей улице праздник, сукин ты сын!».

– Я хотел узнать у Вас, уважаемый Александр Сергеевич, как там «наш» зам по транспорту?

И опять прилагательное, звучно ударенное голосом, шло в сопровождении многозначительного взгляда. Иванов слегка удивлённо выдул губы, и пожал плечами.

– Насколько мне известно, по состоянию на сегодняшнее утро он был ещё жив.

– Смешно, – не улыбнулся Завотделом. – Если я верно понял Вас, он звонил Вам сегодня утром?

– Вы меня верно поняли.

– Звонил по поводу сегодняшней встречи?

– Нашей с ним, – художественно приподнял бровь Иванов.

Лицо Городецкого расцвело одной из бесчисленных улыбок.

– Конечно, конечно, уважаемый Александр Сергеевич: не нашей же с Вами!

Погасив улыбку, завотделом выдержал многозначительную паузу. Классически многозначительную: в её образовании участвовало не только отсутствие слов, но и присутствие мимики.

– А, кстати, он не в курсе нашей встречи? Нашей с Вами?

Классическое «я возвращаю Ваш портрет» состоялось, и Иванов почти одобрительно усмехнулся.

– Вы хотите знать, не ввёл ли я его в курс? Нет, не ввёл.

Лицо Завотделом максимально прибавило в приятности. Он даже закряхтел, то ли от удовольствия, то ли от другой мажорной причины.

– И как он Вам показался, Александр Сергеевич?

– Сегодня утром?

Городецкий рассмеялся и опять шутливо погрозил визави пальцем.

– Ну, Александр Сергеевич! «Сегодня утром?»! И такая стопроцентная невинность на лице! Как говорят некоторые из наших общих клиентов: «Перший сорт!».

Насчёт «общности клиентов» товарищ Городецкий преувеличивал совсем немного. «В детстве», правда, уже далёком, он окончил юрфак ЛГУ, и некоторое время работал следователем прокуратуры. Правда, совсем недолго: партийный долг обязал служению партии в буквальном смысле – и перспективного товарища определили в инструкторы райкома. Оттуда ему уже не было исхода, да и быть не могло. Разве что, «ногами вперёд».

– Нет, Александр Сергеевич, меня интересует то, как он чувствует себя… ну, вообще, что ли?

Улыбка исчезла с лица Городецкого так же быстро, как и появилась. Глаза его смотрели по-прежнему доброжелательно, но сквозь эту доброжелательность заметно пробивалось что-то от кобры. Именно от кобры. Не от гюрзы, не от эфы, не от гремучника – от змеи не столь прямолинейной, деликатной… и ещё более ядовитой. Да и в глаза визави завотделом «пополз» аналогичным манером.

– Это – в качестве «назначенного в козлы отпущения», что ли? – «по традиции отдерзился» Иванов. Надерзил, то есть: не дерзнул на дерзость.

– Можно и так.

На этот раз Зав даже не улыбнулся, по причине чего Иванову оставалось… тоже остаться без улыбки.

– Н, что ж… Мне показалось, товарищ понимает… что недолго ему осталось ходить в товарищах. Правда, не понимает, за что.

– А Вы не пытались ему объяснить? – частично вернулся к улыбке Городецкий.

– «Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать»?

Иванов не только не убрал глаз с дороги начальственной улыбки, но даже спрямил неделикатный взгляд. Зав усмехнулся, и покачал головой.

– Ох, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич… Хороший Вы человек… и следователь хороший… Но помяните моё слово: не умрёте Вы своей смертью. Поверьте на слово партийному бюрократу: даже в эпоху развитого социализма нельзя быть таким… не по годам развитым. Это очень плохо отражается на состоянии.

– Карьеры?

– Здоровья.

Городецкий уже совсем не улыбался. Расхотелось улыбаться и Иванову. К легковесной мимике не располагал и характер – колючий, неуживчивый и прямолинейный. Характер, он которого он не мог избавиться так же, как верблюд – от горба: судьба, что ли, такая.

Правда, судьба судьбой, а он и не хотел избавляться. Потому не хотел, что имел неправильные взгляды на жизнь и её составляющие. И такими неправильными они были у него, что даже сама жизнь не смогла не то, что исправить их: хотя бы поправить. Недаром сказано: «…посеешь характер – пожнёшь судьбу». «Сказка – ложь, да в ней намёк…». Только для Иванова уроком она никак не становилась. В свете этой минорной констатации перспективы старшего следователя районной прокуратуры выглядели незавидными. А, если совсем точно – отсутствующими. Да, он не собирался делать карьеры, но другие-то собирались! В том числе, и за его счёт…

– Возможно, – «испортился» лицом Иванов: не счёл нужным притворяться, или не нашёл резервов. – Но «раз пошла такая пьянка», вот Вам «последний огурец»: я намерен прекратить уголовное дело в отношении замдиректора.

– Почему?

Бровями заведующий отработал предельно экономно: большое дело – опыт.

– Я никогда не привлекал «стрелочников», особенно тех, которых «спускали» «сверху».

– Благородно…

Городецкий с усталым видом откинулся на спинку кресла.

– … и глупо… Жаль, уважаемый Александр Сергеевич… Очень жаль… Выходит, напрасно я звонил Вашему прокурору…

– Звонили?!

Хотя ситуация располагала, Иванов не стал кривить лицом, а всего лишь экономно двинул щекой.

– Зачем Вам понадобилось это? Я хотел сказать: зачем нужно было пугать старичка? Не ровён час, «даст дуба»… Он хватается за валидол уже от звонка из райкома, а тут «целый» обком!.. И зачем же Вы ему звонили, позвольте узнать? Неужели всерьёз рассчитывали на то, что он «даст мне ц. у.», и я немедленно «возьму под козырёк»?!

– Нет, – мило улыбнулся завотделом. – На это я и не рассчитывал.

Я всего лишь хотел узнать о Ваших настроениях из первоисточника.

– А в итоге нагнали страху на старичка.

Под всё ту же милую улыбку и без отрыва от спинки кресла Городецкий якобы с сожалением развёл руками.

– Так получилось…. Только я не виноват: в отличие от Вас, Александр Сергеевич, Пётр Николаевич «политику партии и правительства понимает правильно»… Но на «ниве устрашения» я отработал не напрасно. Кое-что о Ваших настроениях мне стало известно… в дополнение к информации о Ваших «антиобщественных взглядах».