Одиночка в толпе «часов пик», или Я иду убивать

Полагаю, что для первого раза я достаточно осветил себя, хотя и не люблю «светиться». Ведь для «работника ножа и топора» день – ночь. Но «для закрепления пройденного» – ещё раз: я – не «санитар» и не мститель. Я просто не могу сдержаться. Не могу пройти мимо. Вот и сейчас я вышел «не смочь» и «не пройти мимо»…

Глава вторая

…Я вижу его из окна своей квартиры. Его – это наглого хозяина наглого «лексуса». Авто делит надвое пешеходную дорожку. Их с хозяином не смущают мамаши с колясками, старушки с клюками и дети с собачками. Нет, его, может, и смутило бы – да хозяин не позволяет. Вот его ничего не смущает: он – хозяин жизни. Как минимум, заявляет себя таким. Я вижу его не первый день – и не первый день он разгоняет своим «автомонстром» пешеходов – «нарушителей ПДД на пешеходных дорожках». Несколько человек, пытавшихся заступиться за статус пешеходной дорожки, получили немедленный отлуп: были отлуплены.

Таким образом, вопрос перевоспитания уже не стоит – ни передо мной, ни перед «объектом работы». Это уже не поддаётся лечению терапевтическими средствами: здесь нужна «хирургия». Радикальная «хирургия». Своими бесчестными делами «этот» честно заслужил чин «клиента». А, «значит, нам – туда дорога!», как сказал один товарищ.

Я спокойно одеваюсь и выхожу из дома. До встречи мне осталась пара минут, не больше. Ему – тоже. Но, в отличие от меня – не только до встречи: всего. До «двенадцатого удара».

– Здравствуйте.

Я предельно вежлив. Меня не смущает даже то, что я удостаиваюсь лишь четверти полноценного взгляда. Текста, разумеется, и ждать не следует: не дождусь. Я, если и дождусь – то не того, на который рассчитывает среднестатистический гражданин в ответ на своё приветствие.

– Скажите, пожалуйста, Вы разве не видели знак «Проезд запрещён»?

Парадокс – но перед «въездом» на пешеходную дорожку действительно повесили «кирпич»! Как будто и без того неясно, что пешеходная дорожка – это не продолжение шоссе! Что по ней ходят пешеходы, а не автомобили! Как минимум, должны ходить!

«Хозяин жизни» слегка меняется в лице. Но исключительно для того, чтобы следующим в очереди на перемену был я.

– Что ты сказал?!

От «вельможного «ты» меня не спасают даже очки в золотой оправе с фиолетовыми стёклами. Хозяин – и джипа, и жизни – приоткрывает дверцу. Он явно намерен преподать мне «урок жизни». Не исключено, что – последний в ней. В жизни, то есть. Комплекция позволяет ему не только надеяться, но и рассчитывать на это: мужик на голову выше меня и на полкуба толще.

Но он ошибается – как в намерениях, так и в расчётах. Исключительно в своих. Потому что «дача урока» – это моя роль. Пусть даже после этого урока жизнь ему уже не потребуется. Он, конечно, не против ещё пожить – но я уже оппонирую его желанию. Не «от имени и по поручению»: «ради жизни на Земле!». Меня не смущает установка на отъём жизни ради жизни. Потому что лучше он уже не станет. Потому что лучше станет уже всем нам – без него. И хотя я действую от себя и за себя, я уверен, что моё субъективное желание совпадает с объективными потребностями общества. А, значит, я не преступаю: радею!

– Ну, ты…

Я тут же узнаю «всё о себе». Узнаю посредством «дайджеста» с использованием местных идиоматических выражений. На второе явно «подаются» кулаки, «оборудованные» монтировкой. «Товарищ» всё уже понял – и решил «срочно исправиться». Посредством «исправления меня».

Я разжимаю ладонь. Быстро разжимаю: становиться в позу героя нет времени. Глаз «хозяина» съезжает на то, что у меня – в руке. В следующее мгновение его мордастая физиономия расплывается в улыбке. Ему смешно: у меня в руке – маленький складной нож. Это против его-то монтировки и морды, которой убоится и монтировка?!

Он быстро замахивается на меня – и не для того, чтобы попугать. Не для того, чтобы отогнать меня, как назойливую муху: парень явно предпочитает словам дело. Такое дело, которое он привык доводить до конца. До конца таких, как я. Поэтому «мухе» суждено быть не отогнанной, а прихлопнутой.

Но он опять допускает ошибку. Уже вторую за столь короткое время. Я не так беззащитен, как ему хотелось бы. И ещё я не собираюсь исполнять отведённую мне роль: либо удариться в бега, либо удариться о бордюр после нанесённого мне удара. И в дискуссию я вступать не собираюсь: вечная ошибка нашего брата-интеллигента.

Вместо этого я нажимаю одну маленькую кнопочку – и из маленькой ручки маленького, якобы складного ножичка, как молния, вылетает маленькое, всего несколько сантиметров, лезвие. Именно так: вылетает, как пуля из ствола пистолета. И поскольку я целюсь в глаз «хозяину», то «значит, нам – туда дорога»!

Обмен ролями произведён: мой несостоявшийся «убивец» состоялся как жертва. «Получив в глаз», он возвращается на место водителя. Но уже – спиной и поперёк. И в оптимизированном виде: одного глаза у него точно нет. Маленькое лезвие бьёт со страшной силой. Их обоих – и лезвия, и его силы – хватает на то, чтобы отработать не только глаз, но и мозг. «Вид сзади» мне недоступен – но я не сомневаюсь в том, что несколько миллиметров лезвия «оживляют пейзаж». И я не догадываюсь, а знаю: испытывал на металлических и деревянных предметах. Так сказать, «проводил испытания на стенде».

Но второй глаз успевает даже удивиться. Это замечание – не к вопросу патологии: всего лишь «протокол осмотра места происшествия». На какой-то момент я даже задумываюсь над тем, а не поспешил ли я

с выводами. Ну, в плане «окончательного решения вопроса». Ведь человек, способный удивляться – ещё не конченый человек! Но уже в следующий момент мы с сомнениями оставляем друг друга. Во-первых, удивление визави – специфическое: лишь тому, что он оказался на моём месте. Ведь это я должен был сейчас оживлять – или омертвлять – пейзаж своим «присутствием-отсутствием». Во-вторых, ещё не конченый человек был уже… конченым человеком. Точнее: приконченным. Лично мной. Да и как человек он кончился задолго до своего конца. А, может – и вовсе не начинался. А раз так – то так тому и быть! В смысле: не быть. Ему. А, если и быть – то лишь бывшим!

Я оглядываюсь. Не по-шпионски – не до кино. Я заметно нервничаю. Не оттого, что совершил акт оптимизации: ситуация и не притязает на статус «и мальчики кровавые в глазах». Нервничаю я по другой причине: наша улочка – совсем не тихая. Потому что не улочка, а центральная улица. Но мне везёт: как по заказу, улица отрабатывает улочкой. По линии живых душ: ни одной в поле зрения. Надеюсь, что и я – «вне поля». Это ненадолго – но мне хватит, чтобы «выйти из боя без потерь». Везёт. Хотя, почему это «везёт»? Почему обязательно должно быть наоборот? Ведь «наоборот» – и так мой ежедневный «модус вивенди».

На всякий случай я кошу глазами. Вкруговую и во все стороны. Никого. Наверно, бывает и так – потому, что есть. Но, «однако» – пора: шанс «засветиться» готов предоставить себя в любой момент. И – не в моё распоряжение. Поэтому я недолго думаю. Уже в момент отхода меня навещает мысль: а не дать ли знать? Не нарисовать ли кровью «жертвы нападения неизвестных» знак «кирпич» на лобовом стекле? Ну, чтобы поняли – и задумались?

Но в следующий момент на эту мысль «наезжает» другая: а что, если они поймут больше того, чем мне хотелось бы? То есть, возьмут – и догадаются о том, что это – дело рук местного товарища? Простая логика: какое дело «транзитному пассажиру» до «чужого негодяя» и его «негодяйства»? На «транзитника» есть свои негодяи! Значит, «не вынесла душа поэта… по месту жительства его»?! Вот, и получится: вместо того, чтобы обуять страхом потенциальных нарушителей, я обуяю им себя, дав след «товарищам из областного управления»! Конечно, очень хочется вразумить их – но лучше, всё же, вразумить себя.

И я так и делаю: немедленно, хоть и медленно, обращаюсь в прохожего. Одно дело сделано – и теперь мне предстоит заняться другим: осмыслить содеянное. Нет, лучше, так: «сделанное»! И есть, что осмыслить: первое дело. Не хочу вспоминать солдата, который оплакивает свою первую жертву – но даже солдат не может остаться равнодушным! Даже солдат, которому «по штату положено»! Что уже говорить за нас, гражданских?

Я иду домой и предаюсь размышлениям. Нет, я не «возлагаю венки на могилку». «Безвременно павший» пал даже не вовремя, а с явным опозданием. По заслугам ему давно бы уже прорастать червями: какая-никакая польза. Поэтому мысли мои – «на другую сторону»: «что делать?» Не в смысле «бежать – или остаться?». Напротив: вопрос – глобальный. Как у Чернышевского в романе. Я сделал первый шаг – нужно ли делать следующий? Ведь первый шаг был из категории «души прекрасные порывы». Переходить ли мне в другую категорию – вот вопрос! Ставить ли работу с клиентом на поток – или ограничиться тем, что называется «по ситуации»? А, может, ограничиться уже сделанным добром?

Для начала следует разобраться с ощущениями. Что они такое: удовлетворение? Страх? Упадок? Душевный подъём? Пожалуй – всего понемногу. Но «коренной» – подъём: остальные – «пристяжные». Мне хорошо. И не оттого, что пока не поймали: оттого, что одним негодяем стало меньше. Оттого, что я сделал доброе дело. Я не знаю реквизитов нарушителя ПДД, но знаю, что он заслужил свою участь. Участь моего клиента.

Проходит минут десять – и вот, первый прохожий. Теперь можно: я уже «отошёл на заранее подготовленные рубежи». «Первый» ведёт себя «в соответствии с инструкцией»: «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу». Он боязливо косит глазами на «натюрморт», оглядывается по сторонам – и «даёт ходу»! Правильно делает. Всё правильно: и косит, и оглядывается, и даёт. Потому что, не дай, Бог, заметят… что он заметил. Ведь потом «вовлекут и охватят». «Вовлекут» посредством волочения, а «охватят» со всех сторон. И не только руками. «На безрыбье» у нас очень даже просто из понятых угодить в свидетели, чтобы транзитом оттуда – в подозреваемые и обвиняемые.

Но дураков не сеют и не жнут. На десять умных всегда найдётся один д… «другой». Находится и сейчас. Этот «одиннадцатый» – ну, десять умных плюс он – лезет в машину, на американский манер тычет пальцами в сонную артерию клиента, и поднимает тревогу. Проще говоря: хай. Сбегается несколько человек (значительно больше разбегается – и во все стороны). Группа из трёх дураков – все умные уже рассредоточились – домогается полиции, и ей это удаётся. Насколько я разбираюсь в мимике, полиция фиксирует лишь то, что ей нечего зафиксировать. Кроме «тела в ассортименте». Дураков «вовлекают и охватывают», но по глупости они этого ещё не понимают. Понимание к ним придёт чуть позже – вместе с «группой товарищей» с подручными средствами. Уже там – «в отделе».

А сейчас их переполняет чувство гордости от сознания исполненного долга. Вскоре их переполнят другие чувства – и, как минимум, двое из этих общественников уже никогда не поддадутся «зову сердца». Избыток чувств восполнит недостаток мозгов – и все вместе они произведут на свет мысль: «Не лезь, куда не просят! А и просят – не лезь!»

В этот день я больше не вижу постоянных «гаражевладельцев» на нашей пешеходной дорожке. Возможно, их отвращает свежее пятно на асфальте. Даже не одно пятно, а несколько: клиент протёк всеми отверстиями, как естественными, так и дополнительно устроенными мной.

Только один человек сиротливо выписывает круги на месте происшествия: следователь. Судя по тому, что он один, я делаю единственно правильный вывод: товарища бросили. «Под танк». А это значит, что дело уже признано не имеющим перспективы – и товарищ просто «работает на объём»: собирает макулатуру. А уже это значит, что я могу совершенно успокоиться, и даже раньше следователя списать дело в архив. В архив своей памяти.

Но это не отменяет мыслей по Чернышевскому: «Что делать?». Ограничиться локальным успехом – или ступить на скользкую дорожку борьбы за справедливость? Ступая на неё, я должен отдавать себе отчёт в том, что работать мне придётся, как разведчику в тылу врага: кругом – только чужие. И каждый следующий мой шаг может стать последним. А ведь «всех не перестреляешь»! Эта публика растёт, как грибы-поганки: не надо и культивировать. Может, не стоит обременять себя плановыми заданиями, тем паче, взятием повышенных обязательств? Не лучше ли ограничиться работой «по ситуации», когда уже не будет ни терпежу, ни другого выхода, кроме выхода на дело и на клиента? Я ведь – не «сознательный борец за дело революции»: я – просто неравнодушный…

Глава третья

Я щёлкаю кнопкой ножа. Нет, я ещё не «на работе». Я всего лишь осматриваю орудие… И ещё раз «нет»: не преступления, а возмездия. И это – не вопрос терминологии. Это – принципиальное отличие. И осматриваю я не для того, чтобы попрощаться с ним. Надо быть последним дураком: это – не нож, а произведение искусства! Штучная работа. Как говорят в местах «не столь отдалённых» (попросту – далёких): «Перший сорт!». И, если, уж, не в моём кармане, то ему место – в музее! И не в музее истории МВД, а в Оружейной палате!

Достался он мне по случаю. Достался ещё до того, как меня окончательно «достали». Привёз я его из армии, из суровых мест, что «на самом краю Земли». Кстати – очень удобно: ищи концы… на краю! Как случился этот случай? Элементарно: если Шуре Балаганову довелось сидеть в ДОПРе вместе с источником информации о миллионах Корейко, то мне довелось лежать в госпитале вместе с одним доходягой, ни имени, ни лица которого я не помню. И не «уже» – а «сразу же, как только». Как только я вышел за ворота учреждения: «с глаз долой – из сердца вон». Тоже – очень удобно: как вспомнить то, чего и запомнить не успел?! Я и сам всегда стараюсь «так же глубоко западать в душу»: обоюдная короткая память – залог обоюдного долголетия.

Чем, уж, я приглянулся товарищу – не знаю. Но точно приглянулся. В солдатском госпитале скучно. Когда ни водки, ни карт, ни женщин, время коротается исключительно за разговорами. А я был мастер поговорить! Ещё, какой мастер! Я мог разговорить и «дипломированного молчуна»! А этого доходягу и разговаривать не надо было: сам напрашивался. Возможно потому, что недолго ему осталось. Как информировал меня коллектив, товарищ вовсю готовился встретить «тётеньку в белом». И не только вовсю —во всеоружии.

Вот так в одном из наших разговоров, не помню уже, иллюстрацией к чему, и появился этот нож. Нож был сработан умельцем-папой, который заодно числился рецидивистом. Конструкция была по-русски простой и эффективной. Главное, аппарат не давал сбою: проверили «на стенде». А вот спуск он давал отменно – чтобы уже не дать спуска никому. Не помню, как и почему, но я стал обладателем этого сувенира, который вовсе и не сувенир. Но я точно помню, что насилия при обретении прав я к товарищу не применял. Скорее всего, произошёл обоюдовыгодный обмен: моего доброго участия – на часть его добра.

Вскоре я убыл из госпиталя «согласно предписанию». Вместе с подарком убыл. Перед убытием я, как порядочный человек, зашёл попрощаться – и «попрощался»: товарищ намедни приказал всем нам долго жить. Не скажу, чтобы меня слишком огорчило это известие. Скажу больше: оно меня совсем не огорчило. Ведь парень отдал концы не только в землю, но и «в воду». Грех так говорить, но очень верное решение. Теперь – ищи-свищи! Всех сразу: его, меня, нашу связь, нож, изготовителя! А, если так, то ничего не было: ни меня – в связи с ним, ни его – в связи со мной! Не было и всего остального «согласно описи»! Я был свободен на все четыре стороны: ни в одной из них на мне не было «наколки»! А «аппарат» – это его духовное завещание нам всем – в моём лице!..

Я любовно поглаживаю устройство. Я испытываю к нему невыразимую симпатию. Нет, я, конечно, могу выразить – и даже «выразиться» – но по заслугам не воздам. Эта вещица даёт мне то, чего у меня никогда не было: уверенность в себе. Я ощутил её, ещё не видя устройства в деле. Для ощущений мне хватило и того, что я увидел «на стенде». Мне оставалось лишь посочувствовать стенду и тому, кто в будущем окажется на его месте. Ну, это так говорится: «посочувствовать». Мой клиент сочувствия не заслуживает. Он заслуживает лишь то, что получит. Уже получает.

Я проверяю боекомплект. Аппарат рассчитан на пять «выстрелов». «Благодетель» даровал мне устройство с полным боекомплектом и ещё обоймой впридачу. К сожалению, у этого устройства – такой же недостаток, как и у огнестрельного оружия: поражающее средство остаётся в объекте поражения. И, как и пулю, я не могу извлечь лезвие из клиента. А всё – потому, что устройство сработано на совесть. Система передачи усилия и пружина настолько эффективны, что лезвие пробивает грудь человека насквозь! Если бы у него было оперение, то мне пришлось бы хвататься за него, как за хвост жар-птицы! То есть: поди – поймай! Не выковыривать же его, в самом деле – тем более, на месте работы, когда дорога каждая секунда! При всём своём политическом мужестве, я неукоснительно следую девизу одного товарища, который сказал: «В нашем деле главное – вовремя смыться!»

Я так и вижу кривые ухмылки на лицах: так не бывает! Но господа критики плохо знают историю. И не только историю оружия, но и просто историю. Если я не ошибаюсь, фараон Аменхотеп Второй, сын Тутмоса Третьего, с расстояния в сто шагов из простого лука, простой стрелой с медным наконечником пробивал кованую медную пластину в три пальца толщиной! И не так, как это делал папа, который всего лишь «пробивался» наконечником на три пальца. Стрела, пущенная сыном, проходила насквозь и падала! А ведь я работаю с более совершенным устройством и не с расстояния в сто шагов!

Так как «стрелы» мои – расходный материал, передо мной сразу же встала задача: восполнить расход. И я пошёл по ключникам и базарам. Я мог, конечно, обратиться к знакомым слесарям – и мне бы не отказали. Но к ним могла обратиться и полиция – и им бы тоже не отказали. На этот раз – насчёт меня. Почему так мрачно? Ну, хотя бы потому, что при всей недееспособности современной полиции не стоит её совсем, уж, смешивать с дерьмом. Пусть даже она и есть оно. Для того чтобы додуматься до мысли установить изготовителя, не нужно оканчивать юрфак. Я мог быть спокоен за само устройство и «головной» боекомплект – но «местное пополнение» могло дать след ко мне. Как минимум, телевизор сегодняшние полицейские смотрят. А в нём показывают, что можно выяснить из характера сплава и способа изготовления.

Поэтому я и сделал выбор в пользу кустарей: ни я – их, ни они – меня. Тем более что к авансу я прилагал только параметры лезвия. Да и кустарей я выбрал иногородних: навестил соседние области. То есть, сделал всё, чтобы осложнить жизнь нашим, далеко не семи пядей, сыскарям. Потому что бережёного Бог бережёт. Вот так и я пополнился «боеприпасами».

Всё было бы хорошо, если бы не унификация метода. В моём деле унификация – это нехорошо. Даже, если я хорошо сработаю. А всё – потому, что сужается круг поиска. Меня, значит. Мелочь – а, гляди ты: сужает! Значит, нужен дублирующий вариант. И этот вариант мне надлежало выбрать самому. Сделать, то есть. Но спасибо «благодетелю» за то, что избавил меня от мук творчества. И я решительно встал на путь плагиата.

Встал я на него, усевшись за стол. За тот самый, за которым я и разобрал свой «карманный арбалет» на структурные элементы. Пришлось записывать последовательность операций: я не хотел, чтобы после обратной сборки у меня остались «лишние» детали. Почти ничего не меняя, я «переложил» схему на ещё более компактное устройство: пишущую ручку. Наше нехорошее время хорошо тем, что ручек сейчас – на любой вкус. И ни одна из них, как бы идиотски она ни выглядела, не вызывает не то, что подозрений: любопытства.

Мой «вкус» требовал обязательно толстой ручки – я и исполнил его требование. Вряд ли нужно объяснять, почему толстую: Кулибин из меня – … не Кулибин, и поэтому воспроизвести спусковой механизм «один в один» с оригиналом у меня не получилось. Потому что и не могло получиться.

Ну, да я ведь – не первый такой. Вон, даже наши ракетчики не могут воспроизвести «один в один» «американские трофеи»: всё время на выходе – лишние тонны и лишние метры. Так, что, я не только не спешу обсыпаться пеплом, но даже готов уступить его более «достойным товарищам». Весь – без остатка.

Но, как бы там ни было – а «катапульту» в ручку я не только загрузил, но и сделал работающей. При этом я «мимоходом», всё-таки, стал «немножко Кулибиным». Не от большого ума: от необходимости. Мне пришлось кое-что поменять в устройстве. Я ведь собирался использовать в ручке не ножи, а иглы. И не для того, чтобы пробивать ими корпуса. Под это дело я уже запасся «боевыми отравляющими веществами». Как запасся? Маленькая предыстория: когда я пытался стать бизнесменом, за что я только ни брался! Какие только товары не прошли через мои руки! Точнее – сквозь них. Потому, что, в основном – всё мимо. Мимо меня. Всё утекало, как вода – вместе с деньгами. Но кое-что, всё же, «прилипло». В числе этого «кое-чего» оказались «неликвиды» химического и органического происхождения: одно время на рынке «неофициальных услуг» на них был немалый спрос.