Одиночка в толпе «часов пик», или Я иду убивать

Поэтому в каждом отдельном случае я работаю индивидуально. Приходится учитывать все «входящие», «исходящие» и даже «привходящие»: наличие «во дворе злой собаки», наличие аппаратуры слежения, наличие маленьких буржуинов в доме. Они, хоть и буржуины, а маленькие. Природная интеллигентность не позволит мне отработать папеньку-негодяя на глазах сынка, пусть уже и безнадёжно испорченного, но всё же маленького! Значит, надо соответствовать «вновь открывшимся обстоятельствам»!

И я соответствую. Так, если в доме есть собака или сынок, я стараюсь оптимизировать домовладельца за пределами его владения. Я, конечно, стараюсь работать точечно и даже индивидуально – но «невозможно жить в обществе – и быть свободным от него», как сказал основоположник марксизма. Иногда это общество бестактно навязывает мне «своё общество». И я не могу попросить товарищей оставить нас наедине: ведь не оставлять наедине – это их единственная обязанность. За это им деньги платят: они – «преторианская гвардия» каждого «хозяина жизни».

Как материалист и сторонник закона единства и борьбы противоположностей, я не скажу, что это лишь усложняет задачу: и упрощает – тоже. Оптимизация верного пса хозяина для меня – дело немыслимое. А, вот, оптимизация «верных псов» его – святое! Для человека духа нет большего удовольствия, чем расчищать дорогу к прогрессу, зачищая её вместе со всеми препятствиями, как стоящими, так и лежащими на пути! Эти люди стоят у меня на пути. На пути к благородной цели: неблагородному подонку. И, разве – не благородное дело: устранить это препятствие?! По-моему, даже вопрос – излишен. Потому что эта конструкция возможна только в утвердительном варианте – и без всяких «не»!

Скажу сразу: «ох, нелёгкая это работа»! Убеждён: «из болота тащить бегемота» – много легче, чем воздавать в условиях, максимально приближенных к боевым. В условиях, когда все стратегические преимущества – на стороне клиента. Все, кроме одного: моей решимости довести это благородное дело до конца. До конца моего клиента.

«Через тернии» – не только к звёздам, но и к трупам. А создавать тернии эта публика умеет и любит. «Хозяева жизни» настолько «уверены» в своей безопасности, что даже в туалет ходят строем. В каре из телохранителей. И хоть «нам нет преград», и хоть «нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики» – а это усложняет задачу и отдаляет миг торжества справедливости.

Конечно, можно не ломать голову себе – а сломать её другим. Тем же телохранителям. Если они позволят. Увы, но приходится считаться не только со своим желанием, но и с нежеланием клиентов. Особенно, если это желание подкреплено хоть толикой профессионализма. В таких случаях я поневоле обязан учитывать железобетонный довод «всех не перестреляешь!». Да и мы, интеллектуалы, с пулемётом не работаем: «это – не наш метод»!» Как говорится, «где – человек человеку?». Какие же мы после этого интеллигенты?! Наш метод – точечный удар, и только – по заслуженным головам. Точнее: по заслужившим. Значит, для работы у меня остаются лишь места… общественного пользования. И места – лишь в тех местах, в которых место – лишь «хозяевам жизни»!

Согласен: неэстетично. Я бы и сам предпочёл будуар писсуару. Но лишь там возможно реализовать установку «Только раз бывает в жизни встреча, только раз струною рвётся нить…». Других возможностей «хозяева жизни» мне не оставляют.

Приходится в очередной раз соответствовать, чтобы проникнуть в святая святых бизнеса: закрытые клубы и рестораны. На то, чтобы проникнуть через парадный вход, у меня не хватит ресурсов. Я ведь приватизирую не имущество, а души. В костюмах «с оптовки» меня и до крыльца не допустят. Ну, разве – для того, чтобы спустить с крыльца.

А, вот, на обслуживающий персонал я вполне тяну. Нет, не на обслугу в зале: нет должной гибкости стана и лицевых мышц. Ну, вот, не могу я прогибаться и лыбиться. И надо бы – а не могу. Поэтому вершина обслуги для меня – её низина. Я говорю о сантехниках и уборщиках. До уборщика я ещё не упал – а, вот, до сантехника уже поднялся! Могу соответствовать – и не только оснащением! К техническим причиндалам я могу приложить определённые навыки. Я ведь не «хозяин жизни»: я – всего лишь хозяин квартиры. А, значит – обязан уметь починить кран, подтянуть гайки, заменить трубы. Так, что, если меня окунуть в… нет: всего лишь в машинное масло, я вполне ещё очень даже… сантехник! Или – слесарь-ассенизатор. Главное – чтобы от меня за версту пахло специальностью.

Вот и сегодня я – сантехник. Излишне говорить, что засор я сам же и устроил: пришлось навестить ближайший коллектор. Я ведь не могу засорить его «с парадного входа»: из закрытого помещения «закрытого» клуба. Туда допускается лишь «высочайшее» дерьмо «высочайших» лиц. Поэтому и на дело я иду не с парадного крыльца, а с заднего хода. Мой «сантехнический вид» в условиях надвигающейся угрозы фекализации заведения вызывает не только доверие, но и всеобщий энтузиазм. О каком, тут, истребовании паспорта может идти речь: все мои реквизиты – на физиономии, перемазанной и благоухающей отнюдь не французским одеколоном!

Во мне трудно опознать конкретную личность – зато не составляет труда опознать хрестоматийного сантехника. Поэтому я без труда получаю допуск во все «протекающие» и «грозящие протечь» помещения. Я почти квалифицированно имитирую кипучую деятельность на подступах к туалету, а дальше уже – «дело техники». И на этот раз: не сантехники.

Я не сомневаюсь, что по заведённой привычке, давно уже ставшей традицией, мой клиент первым делом навестит «заведение для мужчин». Пить сегодня предстоит много – а, значит, надо «освободить местечко». Охрана сопровождает «подзащитного» до самых дверей. И не до дверей туалета: до двери кабинки. Я заранее успеваю «предъявить паспорт» «в лице» благоухающей канализацией спецовки, а также слесарного набора из чемоданчика и проволочного «ерша». Поэтому моё присутствие, оживляемое длинными заковыристыми пожеланиями «засранцам, уделавшим туалет», не вызывает никаких вопросов. Тем более что разводным ключом я стучу по трубам не хуже профессионала. Проверяя соседние кабинки, товарищи убеждаются в том, что это – всего лишь я, и милостиво разрешают мне продолжить «копаться в дерьме».

«Подзащитный» – он же клиент – осваивается на стульчаке в кабинке по соседству. Он, конечно, предпочитает дистанцироваться от пролетария – да некуда: все остальные места «исключены из списка». Лично мной: это я «вывел их из обращения», «удобрив» и «освежив». Они не готовы к работе с клиентами – зато готовы к работе с клиентом. Точнее, обеспечивают мне возможность такой работы. В таком деле, как наше, полагаться на случай – что головой на плаху! Во всяком случае, я полагаюсь лишь на такой случай, который сам же и подготовил, сам же сдал и принял в эксплуатацию. Мой клиент должен был зайти именно в заготовленное для него место – и он зашёл туда. Мы с ним должны были стать добрыми соседями – пусть и ненадолго. И мы стали ими.

Небольшая справка. На тему «мальчики кровавые в глазах». Так, вот: никаких «мальчиков»! За перегородкой кряхтит и тужится заслуженный деятель всяких дел и делишек, народный борец с народом, заслуженный мастер грехов всякой масти и почётный донор «в обратную сторону». Кровопивец, одним словом. На него уже покушались – но исключительно с негодными средствами в виде жалоб и доносов. Несмотря на всю их убедительность, проверяющих они не убедили. Потому что «а судьи кто?!». Глупый народ: «караси предали щуку суду щук»! Да, и потом: такого мортирой не прошибёшь – не то, что бумажками. Ну, разве что – моим ножичком.

Поэтому насчёт спокойствия я могу не беспокоиться: за меня уже побеспокоился клиент. И, как только он кряхтит, я «открываю окошко». Маленькое, такое, кругленькое. Как «глазок». Открываю я его с лёгким скрипом, услышать который может только клиент. Мне нужна площадь «обстрела». Когда удивлённо-настороженный глаз клиента совмещается с дыркой и «выходит на линию огня», я «спускаю затвор». «Товарищ» хрюкает – и «крякает». Из-за двери это наверняка воспринимается как очередная потуга.

Убеждаюсь в надлежащем положении клиента, матерюсь напоследок – «по-нашему, по-слесарному» – и выхожу из кабинки.

– Тут ещё – на день работы! – решительно «нападаю» я на телохранителей, попутно домогаясь сочувствия и понимания. Ибо сказано: «важно уметь войти в разговор – но куда важнее уметь из него выйти!». Я выхожу – и не только из разговора, но и победителем. Потому что ещё в детстве усвоил другую полезную истину: «одолеть наглеца можно лишь одним способом: ещё большей наглостью». Я беру их нахрапом – вместе с их инициативой. Попутно я домогаюсь того, чего вымогал: подобия сочувствия. Растерявшись, «слуги хозяина» понимающе кивают мне бритыми головами. Их высокомерие беззащитно против моей наглости.

По рабоче-крестьянски сплёвываю на пол, обдаю надушенных «холопов» ароматом канализации – и был таков. Таков, каков и был: «никаков». Инкогнито в камуфляже. Даже самый бдительный страж может теперь «сконструировать» лишь среднестатистический «фоторобот» среднестатистического сантехника: «без лица», чумазый, с «беломориной» в зубах, в промасленном берете и таких же усах. Особые приметы: невыносимая канализационная вонь. Других примет нет».

Я спокойно направляюсь в подсобку, зная, что холопы не потревожат хозяина. А не то хозяин потревожит чубы холопов: так полагается не только в литературе, но и в жизни. Из подсобки – выход во двор, за которым начинается лес домов. Быстренько скидываю камуфляж, под которым у меня – «адидасовский» костюм, стягиваю «кирзачи», замещаю их кроссовками, «сбрасываю» усы, стираю грим – и на воздух!