О ВЫСОЦКОМ, О «БИТЛЗ», О ЖУКОВЕ… И О СЕБЕ

Лагерфюрер тоже не удивляется: спокоен и деловит.

– И по её результатам мы очень хотели заполучить именно Вас, уважаемый Александр. Нет, эти скоты тоже нам пригодятся, но в совершенно ином качестве.

Смотрю на лагерфюрера ироническим взглядом, откуда-то снизу: учитывая метр восемьдесят пять мужика и его прочти квадратные габариты, делать это нетрудно.

– Сейчас, конечно, Вы предложите мне должность «капо»?

– «Капо»? – в честном недоумении морщит лоб визави.

– «Кацетполицай», – всё так же «мило» улыбаюсь я. – В фашистских концлагерях – полицейский из числа заключённых. Аналог «отрядов внутреннего порядка» в советских ИТК, только в более жёсткой форме, потому что «кацет» обычно набирались из уголовников-рецидивистов, которым убить человека – что муху прихлопнуть.

Лицо босса сереет, он уже открывает рот для отповеди, но я не даю ему «отработать на перехват».

– А Ваша контора, судя по всему, недалеко ушла от немецкого «шталага»… Что тут у вас? Что-то вроде общины кришнаитов? Муниты? Свидетели Йеговы? Приверженцы сайентологии? Уверен: что-то вроде этого, только в более жёсткой и прямолинейной форме.

Некоторое время лагерфюрер молча качает головой. Наконец, он хмыкает и усмехается. К моему удивлению – которого я, разумеется, не показываю – выглядит он при этом как-то не очень начальственно и даже смущённо.

– Вы сейчас лишний раз доказали, что мы в Вас не ошиблись… Вы – очень опасный… и очень полезный человек. Поэтому я буду с Вами откровенен: другим это откроется в процессе…

– Эксплуатации, – с невинной рожей ставлю я точку – и зарабатываю ещё один благосклонный взгляд лагерфюрера.

– Приобщения, – несмотря на благосклонность, «скромно» уточняет он. – Эта публика ждала манны небесной – и она получит её…

– В виде перловой крупы, – ещё раз вклиниваюсь я с невинным видом.

Лагерфюрер смущённо – смущения в этой мимике гораздо меньше лукавства – теребит кончик носа.

– Видите ли, дорогой Александр… Коль скоро мы – с Вашей подачи – затронули тему концлагерей, Вы должны помнить любопытную надпись над воротами одного из учреждений этой системы.

– «Jedem das Seine»? – не слишком трачусь я на догадку.

– Именно.

Лицо контрагента, только что излучавшее симпатию в мой адрес, внезапно меняет выражение. Черты его ужесточаются, а из-под сдвинутых бровей на меня смотрят холодные колючие глаза совсем не Деда Мороза. Надеюсь, что всё это не по моему адресу.

– Прежде чем фантазировать на тему благотворительности, они лучше бы подумали на другую тему.

– «Бесплатный сыр»?

– Точно! Хотя бы на пальцах считать эта публика должна уметь! Вот и посчитали бы, во что обходится эта благотворительность принимающей стороне. А некоторые ещё прихватили с собой весь домашний скарб: чего ж не прихватить на халяву?

По-русски лагерфюрер говорит не хуже меня, да и выглядит вполне по-русски. Не берусь угадывать, но он явно из эмигрантов третьей волны, если не второй, послевоенной. С эмигрантами времён Горбачёва и Ельцина его не спутаешь. Некоторые слова он интонирует по-другому: так в Союзе – даже бывшем – давно уже не говорят. Да и в манерах его, кроме старорежимности, чувствуется многолетняя оседлость: он уверен в себе, и вместе с тем, не ассимилирован.

– «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения…»? – снова понимающе кривлю я щекой.

Визави утвердительно машет головой.

– За всё в этой жизни надо платить, дорогой Александр. Нас, русских, в Канаде не так уж и мало. Но все они разобщены, многие интегрированы и дерусифицированы – с ними каши не сваришь. В массе своей они давно утратили какую бы то ни было связь с Россией, а многие уже и по-русски не говорят. Среди них есть успешные предприниматели, но б`ольшая часть работает «на дядю».

– То есть, свободных ресурсов в наличии не имеется? – понимающе усмехаюсь я. Знак вопроса здесь присутствует формально – исключительно для порядка: я больше утверждаю, чем спрашиваю.

– Нет.

Контрагент даже не пытается косить в меня взглядом. Никакого осуждения моей прямолинейной сообразительности с его стороны не наблюдается. Кажется, мужику даже нравится то, что ему нет нужды вдаваться в детали.

– И привлечь их можно лишь таким способом?

Я уже не ерничаю: скорее, осуждаю. Бровь начальника выгибается дугой.

– А Вы можете предложить другой способ?

Несмотря на дугу, иронии на вопрос у лагерфюрера набирается. Жму плечами, не столько от неуверенности, сколько подготавливая контрагента.

– Не другой способ, а другую редакцию этого способа.

– То есть?

– Ну, например, можно было предложить – и честно написать об этом – что переброска через океан производится в кредит. Что кредит будет погашаться в льготном порядке, из заработной платы, в рассрочку, ежемесячными платежами без начисления процентов. И людям стало бы понятно, что работой они будут обеспечены. А где работа, там и жильё. Да и кредит – это солидно и надёжно: вроде, всё без обмана. Сразу понятно, что речь идёт не о «бесплатном сыре».

Лицо визави тут же покрывается скепсисом. Он звучно цокает языком – и морщится.

– «Сразу понятно» – это Вы о них?!

Следует презрительный кивок головой в сторону удалившегося «стада». Разумеется, смущаюсь: довод – убойный.

– Ну-у…ф…ф… всё, таки… Так сказать: для очистки совести…

– Нашей?! – ухмыляется лагерфюрер.

И снова он прав, и снова я оказываюсь туш`е. Глаз визави иронически прищуривается.

– И, потом: чем одна неправда лучше другой?

– Но это могло быть правдой!

Я и сам понимаю, что звучу не слишком убедительно.

– Только не в нашем случае!

Лагерфюрер категоричен и императивен.

– Конечно, все понесённые нами затраты, которые Вам больше нравится именовать «кредитом», они отработают. Тут не о чем ни говорить, ни беспокоиться. Но здесь наши представления расходятся, и радикально. Ни о каком трудоустройстве…

Ограничиться усмешкой визави явно не может, да и не хочет – и потому ухмыляется.

– … в цивилизованном или правовом смысле речи нет и быть не может. А это значит, что никакого оформления их деятельности не будет: ни договором, ни, как это было заведено в Союзе, трудовыми книжками.

– Работа за миску супа?