О ВЫСОЦКОМ, О «БИТЛЗ», О ЖУКОВЕ… И О СЕБЕ

В целях профилактики нездоровых настроений нам сразу же объясняют, что убежать отсюда нельзя: кругом, на сотни километров – непроходимая, первозданная тайга, изобилующая не столько ягодами и грибами, сколько волками и медведями. Для наглядности даётся пример двух неофитов «призывом раньше»: бедолаги рискнули – и на свою голову… без которой каждый из них остался уже через сотню километру от «точки». Пример даётся максимально наглядно: в виде двух скелетов в шкафу. Последнее – без кавычек: обезглавленные скелеты действительно находятся в стеклянном шкафу.

Тут же выясняется, что «благотворительность» по переброске живого груза через океан – это классический «сыр в мышеловке». Каждый из нас к моменту прилёта оказывается должен почему-то по три тысячи канадских долларов. При этом опять же почему-то не принимается во внимание, например, тот факт, что я прилетел один и без багажа. Приказным тоном новоприбывшим объясняют, что в общине – как в армии: один – за всех, все – за одного, а «время фиксируется по последнему». Ничего своего у нас теперь нет – только общее. В том числе – и долги… поделённые на всех поровну.

Я – убеждённый большевик, но категорически против уравниловки. Особенно такого рода. Разумеется, «против» я – исключительно про себя: давать глас вопиющего в пустыне и искать приключения на свою задницу не входит в мои планы…

А дальше… Чувствую по лицам попутчиков, а еще больше по тому, что «иных уж нет, а те далече». Ряды «выбравших свободу» изрядно поредели: доказательством – местное кладбище. Я уже видел его в тот приезд», «в альтернативе». Тогда этот «приют спокойствия» был значительно компактней. Сейчас же он прирос, минимум, полусотней новых могил.

Хожу вдоль рядов ещё только начавших темнеть восьмиугольных крестов. На них, само собой – никаких фотографий: не в традициях староверов. Зато ниже «общинных кличек» типа «брат Иван» или «сестра Мария» – вполне гражданские реквизиты в скобках: «Петров Николай Васильевич» или «Сидорова Татьяна Михайловна». И традиционный «прочерк между датами».

Я помню имена и фамилии некоторых из моих попутчиков. Удивительно, но они (имена и фамилии) не законспирированными стоят на полутора десятках крестов. А ещё на таком же количестве – реквизиты тех, кого я «на законных основаниях подозреваю в причастности к соратникам по несчастью». Какие это «законные основания»? Ну, у всех – свои, разные. У кого-то – специфические имена, у кого-то – такие же отчества, у кого-то запомнились годы – и даже месяцы и дни рождения. Лично моих реквизитов нет ни на одном из встреченных крестов.

Я вижу себя, «альтернативного»: осунувшийся, сгорбившийся, почерневший лицом, исхудавший до скелета, наполовину седой, наполовину лысый. На мне, как на вешалке, висит давно истраченное обмундирование, «на все сто» напоминающее гардероб «кацет». У меня – мозолистые руки, чёрные и грязные, расплющенные «систематическими упражнениями» с лопатой, кайлом и пилой. Я стою в строю таких же, как и сам, «кацет»… пардон: «братьев во Христе». Идёт перекличка: вероятно, нас только что пригнали с работы. Всё идёт рапидом, но ощущение времени от этого не пропадает.