Глупые и ненужные

– Ну да, профессор, вот решил навестить Софу в этом милом сердцу местечке. – я повернулся обратно к Софе, а мой тон явно не указывал на продолжение беседы, но дед не унимался.

– С чем вы решили связать вашу жизнь по итогу, в чем нашли свое высшее предназначение?

Нехотя повернувшись, я все -таки ответил:

– Представляете, стал продавцом Библии. – сострил я

Букс видимо не понял иронии:

– И как идут дела?

– Не очень. Знаете, в обществе наметился кризис веры, люди кажется начали что-то подозревать. Да и продолжение этого детектива давно никто не пишет. Говорят, автор в творческом тупике.

– Смею выказать свое воодушевление тем фактом, что как я и предполагал, ничего толкового из вас не выросло. – на его лице появилась самодовольная ухмылочка.

– А может ты уже заткнешься, наконец! – сказал я выше на одну октаву, и вилка с макаронами зависла между ртом и тарелкой в руках у Софы.

Стоит сразу сказать, что по натуре я не отличаюсь ни вспыльчивостью, ни хамством. Но, видимо, этот скрипучий голосок, этот въедливый взгляд и допрос с пристрастием стриггерили внутри ту пружину, которая сжималась более 15 лет. Я ненавидел это старого козла и хотел однажды выпустить весь свой гнев, словно джина из волшебной лампы. И даже оказавшись с ним нос к носу, я попросту решил замять беседу, но он не воспользовался шансом разойтись полюбовно.

– Что-что? – переспросил Букс, словно кашляя этими словами.

– Я сказал, что очень опечален тем фактом, что мне не удалось воплотить все фундаментальные знания, которые получил в стенах вашей кормящей матери.

– Ну-ну – сказал он, хлопая меня по плечу, отчего глаза Софы увеличились чуть ли не вдвое, ожидая что-то очень плохое в моем исполнение – Я уверен что в этом только ваша вина. Ну ладно, молодёжь, мне пора. Удачи вам и приятного аппетита.

– И вам всего хорошего, профессор – быстро сориентировалась Софа. Смотря на меня то ли с просьбой заткнуться, то ли с упреком за мою сдержанность.

Когда Букс отошел на безопасное расстояние, я сказал:

– Не смотри ты на меня так, ты и сама знаешь, что он старый хер, каких мало.

– Знаю, милый, но и его понимаю отчасти. Он таким вредным родился, а в среде университета взрастил в себе эти качества на благодатной почве почтения и иерархии. Я это не принимаю, но понимаю. И самое страшное, с годами все больше и больше. Но давай не будем об этом. Cheers.

– Cheers.

И наши бутылочки наконец поцеловались горлышками, как в старые добрые.

*

Остаток дня у Софы был посвящен двум семинарам по творчеству Камю. Я же решил прогуляться по кампусу и парку рядом с ним, чтобы скоротать время пока она освободится.

Я ходил по местам, где провел добрую часть жизни и все удивлялся, что здесь все по-прежнему. Хотя если задуматься, то по-другому и быть не могло. Все эти высокие каменные здания, увитые плющом, все эти скамейки, на которых зафиксированы юношеские признания в любви, брусчатка под ногами, которая была головной болью для девушек на высоких каблуках, все ровно так, как было, когда я покинул это место.

Вокруг студенты бежали на пары, словно сперматозоиды несясь на встречу светлому будущему. Я стоял в противофазе и наслаждался солнцем, которое щедро грело мое нездорово бледное лицо. Если смотреть сквозь время, то я любил это место, этот культ молодости, эти стены, но уже в студенчестве дошел до одной не самой оптимистичной мысли.

Университеты подобные этому, присвоили себе монополию на высшее знание, зачастую не давая его, а подсовывая плацебо. Устаревшую информацию, которая никак не пригодится в жизни. У общества не было запроса на 80% тех специальностей, которым здесь обучали и обучают до сих пор. Взять хотя бы Софу. Единственным логичным продолжением после окончания философского факультета, являлось то, чтобы остаться на факультете и преподавать философию тем людям, которые после выпуска могут работать по специальности только преподавателями философии в университете. Такой замкнутый порочный круг. На сайтах по поиску работы, уже лет 200 не было вакансий «требуется сертифицированный философ». Эта профессия погрязла в самокопировании и абсолютном паразитизме в институте высшего образования. И так с 80% всех специальностей. Не удивительно, что Софа находится в постоянной депрессии, мир и ее образование не оставили ей шанса. Я не говорю, что миру не нужны философы. Кто-то да должен рефлексировать реальность и наше место в ней, но они не нужны в таком количестве и было бы неплохо, чтобы эти самые философы получали парашют из практичных знаний, которые пригодятся во взрослой «не философской» жизни.

Тем временем я нашел скамейку, где когда-то познакомился с Софой. Она сидела с книгой в руках, а я просто подсел рядом и спросил, что она читает. Мы учились на одном факультете, но не перебросились и парой фраз с момента старта образования. Она, кажется, тогда читала Кафку. С того момента прошло 15 лет с лишним, а скамейка все стояла здесь в тени деревьев и отличным видом на главный корпус.

Я присел, откинул голову на спинку и отдался воспоминаниям. Это почти как медитация. По телу разлилась истома безделия и безвременья. Я закрыл глаза и растворился в ощущениях. На миг, уже проваливаясь в сон, будто стал невесомым, как бывает в тот момент, когда прыгаешь на сноуборде, и сила притяжения еще не поймала тебя и ты готов отдать все на свете, чтобы сохранить это чувство на подольше.

*

Проснулся от того, что кто-то гладит меня по голове, от чего я совсем не чувствую ног. На самом деле это вещи не связанные, а ноги сковал паралич из-за неправильно подобранной позы для сна.

– А, проснулся. Ты бы себя видел. Такой убитый негой бездомный, уснувший в парке.

Передо мной сидела Софа, как будто бы являясь логичным продолжением моего дневного сна.

– Сколько сейчас время?

– В районе пяти.

– Но ты же должна была освободиться в 6?

– Я увидел из окна аудитории твой силуэт и решила закончить пораньше. Я посчитала, что все от этого только выиграют.

Я начал растирать свои ноги, чтобы обеспечить приток крови.

– Затекли?

– Ага.

– Давай поднимайся, разомнешься, да и погода портится. Есть одно место, куда нужно успеть.

– Какое такое место?

– Сюрприз-сюрприз.

Местом оказалась корпус, который сейчас находился на реставрации. Он был надежно спрятан в парке прямо за главным корпусом. Был похож на нелюбимого брата, которого родители стесняются и лишний раз не хотят показывать друзьям. В нашу университетскую юность здесь проходили пары по писательскому мастерству. Никто точно не знал, зачем они в нашей программе, но это была одна из традиций Эббинга. Каждый студент на первом курсе должен был пройти этот курс. Каждый год преподаватель менялся, словно это была позиция преподавателя по защите от темных сил, и на место одного мало известного писателя, приходил другой, такой же никому толком не известный, графоман. Бывали года, когда везло и в Эббинге солировала локальная звезда от литературы или ушедший на покой Пулитцеровский лауреат, но случалось это с вероятностью рождения в високосный год. В наш курс у нас преподавал автор двух рассказов из Нью-Йоркера и одной книжки, которая хоть и была обласкана критиками, но в коммерческом плане провалилась абсолютно. Поэтому он безуспешно пытался пристроить свою следующую книгу хоть куда-нибудь, но все издательства, будто сговорившись, отвергали его. Собственно, так его и вынесло на берег Эббинга, чтобы свести концы с концами. Имя его вылетело из головы и о судьбе вне Эббинга я совсем ничего не знал, во всяком случае книжек за его авторством я на полках магазина я не встречал. Мой друг Ренди был очень дружен с этим преподавателем, что не мудрено, у Ренди был отличный слог и вкус.

Сейчас корпус университета представлял довольно жалкое и удручающее зрелище. Темные коридоры, слой пыли, разбросанные строительные принадлежности, свительствующие о том, что работа остановилась, не успев начаться.

На входе нас встретил сонный охранник и Софа поздоровалась с ним душевно. Он тоже был рад ее видеть, это было видно.

– Что мы тут делаем?

– Да, собственно, ничего особенного. Это мое тайное место. Университет заморозил ремонт до следующего учебного года, и я иногда захожу сюда привести нервы в порядок.

Мы дошли до той самой аудитории, которая находилась в огромной мансарде здания, где и проходили наши пары писательского мастерства. Ремонт еще не добрался до нее, и аудитория была в том виде, какой я ее запомнил. С огромной доской, маленькими столиками из темной породы дерева и таких же стульев. Вся прелесть аудитории в том, что окна установлены в потолке мансарды и свет проходил в аудиторию под диковинным углом преломления. Сейчас солнце ушло за плотные тучи, и аудитория наполнилась уютного цвета сумерками, которые недолго висели в воздухе, так как Софа почти вероломно включила освещение.

Я сел за первый ряд столиков, а Софа согласно неписанной субординации, встала на место преподавателя.

– Преподаватель, а какая сегодня тема лекции? – решил немного подтрунить над ней я.

– Хороший вопрос, как вас там, все забываю ваше имя.

– А вот это обидно, господин преподаватель.