Бастард де Молеон

Бастард де Молеон
Александр Дюма

Жесточайшая и кровавая борьба за корону Кастилии между братьями доном Педро и доном Энрике в конце XIV века, в которую вмешивается Франция, а также драматическая любовь французского рыцаря де Молеона к мавританской принцессе Аиссе составляет основную сюжетную линию романа «Бастард де Молеон».

Александр Дюма

Бастард де Молеон

Часть первая

I. Каким образом мессир Жан Фруассар[1 - Фруассар, Жан (около 1337 – после 1404) – французский хронист и поэт, именуемый в историографии средних веков «певцом рыцарства»; с 1381 г. каноник аббатства в г. Шиме. В 1388 г. жил при дворе графа де Фуа, Гастона III Феба, которому посвятил свой рыцарский роман в стихах «Мелиадор». Его знаменитая четырехтомная «Хроника Франции, Англии, Шотландии и Испании», охватывающая период с 1325 по 1400 г., – бесценный источник сведений о жизни феодального общества. Дюма широко использовал «Хронику» Фруассара в романах «Изабелла Баварская», «Графиня Солсбери», «Бастард де Молеон» и в других произведениях.] услышал историю, которую мы намереваемся поведать

Путешественник, проезжающий сегодня ту часть Бигора,[2 - Бигор – область в Юго-Западной Франции на границе с Испанией; в XIII–XIV вв. принадлежала попеременно герцогам Аквитанским англичанам, Наварре; с воцарением на французском престоле Генриха IV, который был королем Наварры, в конце XVI в. присоединена к Французскому королевству.] что лежит между истоками рек Жер и Адур, а ныне зовется департаментом Верхние Пиренеи, может выбирать из двух дорог, ведущих из Турне в Тарб. Одна, совсем недавно проложенная по равнине, через два часа приведет его в бывшую столицу графства Бигор; другая, идущая вдоль гор, представляет собой путь древних римлян и длиннее на девять льё. Но за объезд и излишнюю усталость путника вознаградит красота местности, по которой ему придется ехать: великолепный вид на Баньер,[3 - Баньер точнее: Баньер-де-Люшон) – французский городок на границе с Испанией.] Монгайар и Лурд,[4 - Лурд – небольшой город на юго-западе Франции.] а на горизонте – широкая синяя стена Пиренеев, посреди которых высится грациозный Пик-дю-Миди, увенчанный снегом. Именно эту дорогу предпочитают художники, поэты и любители древности. Поэтому на нее мы и попросим читателя обратить вместе с нами свой взор.

В первые дни марта 1388 года, в начале царствования короля Карла VI,[5 - Карл VI (Блаженный или Безумный; 1368–1422) – король Франции с 1380 г. Клисон, Оливье де (1336–1407) – коннетабль (главнокомандующий) Франции; сын Оливье III де Клисона, который был обезглавлен в 1343 г. по приказу французского короля Филиппа VI; во время Столетней войны между Францией и Англией (1337–1453) сначала поддерживал англичан; в 1370 г. перешел на сторону Франции и через десять лет стал преемником Бертрана Дюгеклена на посту коннетабля.] когда островерхие башни замков, чьи руины теперь поросли травой, взмывались над кронами самых высоких дубов и надменных сосен, когда мужи в железных доспехах и с каменными сердцами, носившие имена Оливье де Клисон, Бертран Дюгеклен,[6 - Дюгеклен, Бертран (1320–1380) – французский полководец, коннетабль Франции. Происходил не из слишком высокородного рыцарского семейства в Бретани. В 1356 – 57 гг. стойко оборонял г. Ренн на северо-западе Франции от натиска англичан под командованием герцога Ланкастерского. В 1364 г. разбил наваррцев в битве при Кошереле и стал наместником короля Франции в Нормандии. В битве при Оре в Бретани (1364 г.) попал в плен, но был выкуплен королем французским Карлом V, который поручил Дюгеклену увести отряды наемников, разорявших Францию, в Испанию, где шла война за корону Кастилии между королем Педро Жестоким и графом Энрике де Трастамаре. В 1367 г. Дюгеклен потерпел поражение от испанцев и англичан в битве при Наваррете в Северной Испании, снова попал в плен и опять был выкуплен. В1369 г. в сражении при Монтеле разбил Педро Жестокого и посадил на кастильский трон графа Энрике де Трастамаре, ставшего королем Генрихом II Трастамаре. Когда в 1370 г. Дюгеклен вернулся во Францию, Карл V назначил его коннетаблем. В качестве главнокомандующего французскими войсками Дюгеклен провел несколько успешных кампаний против англичан; он умер при осаде города Шатонёф-де-Рандон в Южной Франции и погребен в усыпальнице королей Франции в Сен-Дени, рядом с Карлом V Мудрым. Благодаря легендарным воинским подвигам во имя Франции Бертран Дюгеклен стал национальным героем; при Карле VI воспринимался как идеал благородного и безупречно честного рыцаря.] Сеньор де Бюш,[7 - Сеньор де Бюш (прозвище Жана Ш де Грейи; 1331–1376) – гасконский воин, сторонник англичан; был разбит Дюгекленом в битве при Кошереле, взят в плен, но отпущен на свободу Карлом V. Однако он остался верен англичанам; король Англии Эдуард Ш назначил его коннетаблем Аквитании, герцогства на юго-западе Франции, в XII–XV вв. принадлежавшего английской короне. В 1372 г. Сеньор де Бюш снова оказался в руках французов и кончил свои дни в парижской тюрьме.] что начали слагать великую Илиаду,[8 - Здесь название поэмы Гомера «Илиада» употребляется для обозначения эпического повествования о героических подвигах народа, защищающего от врагов свою родину.] завершить которую предстояло пастушке,[9 - Имеется в виду национальная героиня Франции Жанна д'Арк (около 1412–1431), в 1429–1430 гг. возглавившая народное движение против английских завоевателей. Однако освобождение Франции завершилось в сер. XV в., уже после гибели Жанны д'Арк. Дюма называет ее пастушкой, потому что Жанна девочкой пасла отцовское стадо в деревне Домреми.] уже обрели покой в своих легендарных могилах, по этой узкой, разбитой дороге, единственной, связывающей тогда главные города юга, ехали два всадника.

За ними, тоже верхом, следовали двое слуг.

Господа были примерно одного возраста, лет пятидесяти пяти-пятидесяти восьми. Но сходство на этом заканчивалось, ибо отличие в одежде указывало, что занимаются они совсем разными делами.

Один из них – вероятно, по привычке он ехал на полкорпуса лошади впереди – был в бархатном, некогда ярко-малиновом жилете, который с тех пор, как хозяин впервые его надел, множество раз побывал под солнцем и дождем, потеряв не только свой глянец, но и цвет. Сильные руки были обтянуты рукавами из буйволовой кожи, принадлежащими куртке, которая в прошлом была желтой, но, подобно жилету, утратила первоначальный цвет, правда, не столько в общении со стихиями, сколько от трения о доспехи, коим, по-видимому, служила подкладкой. Вероятно, по причине жары шлем, вроде тех, что тоща называли «мисками», был привязан к левой луке седла, и это позволяло видеть непокрытую голову всадника, облысевшую на макушке, но на висках и затылке окаймленную длинными седыми волосами, которые гармонировали со слегка тронутыми проседью усами (так всегда бывает у мужчин, на чью долю выпали в жизни большие невзгоды) и ровно подстриженной серебристой бородой, прикрывавшей латный воротник[10 - Латный воротник – часть защитного вооружения, прикрывавшая шею и горло воина.] – единственную часть защитных доспехов, не снятую всадником. Вооружение его составляли длинная шпага, висевшая на широком кожаном поясе, и боевой с треугольным лезвием топорик, которым можно было и рубить и колоть. Это оружие было привязано к правой луке седла, как бы образуя противовес шлему.

У другого господина, того, что чуть отставал, ни в осанке, ни в одежде ничего воинственного не было. Одет он был в длинную черную сутану, на поясе которой вместо меча или кинжала висела чернильница из шагреневой кожи,[11 - Шагреневая кожа (шагрень) – мягкая шероховатая кожа с особым рисунком. Тонзура – остриженное или выбритое место на голове у католических духовных лиц: знак отречения от мирских интересов.] какие тогда носили с собой школяры и студенты; у него были живые, умные глаза, густые брови, массивный нос, несколько толстоватые губы, редкие, короткие волосы; ни усов, ни бороды он не носил; на голове был глубокий, закрывающий уши берет, в каких ходили тогда судьи, церковнослужители и прочие важные персоны. Из карманов торчали пергаментные[12 - Пергамент – в древности и в средние века особым образом обработанная кожа, основной материал для письма до изобретения бумаги.] свитки, исписанные мелким, убористым почерком, который обычно характерен для тех, кто много пишет. Лошадь, казалось, повторяла мирный нрав седока; ее скромный вид, умеренная иноходь, склоненная к земле голова резко контрастировали с четким шагом, раздутыми ноздрями и капризным ржанием боевого коня, который словно гордился тем, что гарцует впереди.

Ехавшие позади слуги были, подобно своим господам, полной противоположностью друг другу. Один, в костюме из зеленого сукна, походил на английского лучника, тем более что за спиной у него болтался лук, а на правом боку – колчан; слева висел, как бы приклеившись к бедру, кинжал с широким лезвием – нечто среднее между ножом и ужасным оружием, называвшимся тогда «бычьим языком».

Позади него при каждом чуть резком шаге лошади побрякивали доспехи, которые хозяин временно снял, так как дорога была безопасной.

Другой слуга, как и его господин, был в черном и, видимо, принадлежал к низшим чинам духовенства, о чем свидетельствовали особым образом подстриженные волосы и тонзура на макушке, которую можно было заметить, когда он приподнимал свою черную суконную скуфейку. Это предположение подтверждал и зажатый под мышкой требник;[13 - Требник – богослужебная книга, сборник описаний священнодействий и молитв.] довольно изящной работы серебряные уголки и застежки книги сохраняли свой блеск, хотя переплет был потрепан.

Так и ехали все четверо – господа пребывая в задумчивости, слуги болтая – до тех пор, пока не оказались на развилке, откуда дорога расходилась на три стороны, и рыцарь не остановил коня, сделав знак спутнику поступить так же.

– Ну вот, метр[14 - Метр (мэтр) – учитель, наставник; во Франции почтительное обращение к деятелям искусства, адвокатам и вообще выдающимся лицам; употребляется также в смысле «господин», «хозяин»; в данном случае это обращение имеет иронический характер.] Жан, – сказал он, – посмотрите хорошенько вокруг и скажите, как вам тут нравится.

Тот, кому адресовалось это предложение, огляделся и, поскольку кругом не было ни души и заброшенность этого места наводила на мысль о засаде, воскликнул:

– Право слово, господин Эспэн, место странное! И смею вас заверить, я не остановился бы здесь даже на то время, что требуется, чтобы трижды прочесть «Pater»,[15 - «Pater» (точнее,»Pater noster») – «Отче наш»; христианская молитва, составленная, по преданию, Иисусом Христом.] и трижды «Ave»[16 - «Aye» (точнее: «Ave, Maria») – «Богородице, дево, радуйся»; христианская молитва, восхваляющая Богоматерь.] не будь я в обществе столь прославленного рыцаря.

– Благодарю за комплимент, в котором узнаю всегдашнюю вашу учтивость, господин Жан, – ответил рыцарь. – А не забыли ли вы, что три дня назад, при выезде из города Памье, спрашивали меня о знаменитой схватке Монаха де Сен-Базиля с Эрнотоном-Биссетом в Ларрском проходе?

– Нет, конечно, не забыл, – ответил церковнослужитель. – Я просил вас предупредить меня, когда мы окажемся в Ларрском проходе, ибо хотел видеть знаменитое место, где погибло столько храбрецов.

– Так вот, мессир, оно перед вами.

– Я полагал, что Ларрский проход в Бигоре.

– Он и есть в Бигоре, мессир, и мы с вами находимся в Бигоре с той минуты, как перешли вброд речушку Лез. Вот уже четверть часа, как мы оставили слева от нас дорогу на Лурд и замок Монгайар; вон там, перед нами, деревушка Сивита, лес сеньора де Барбезана, а за деревьями виден замок де Маршера.

– Вот те на, мессир Эспэн! – удивился метр Жан. – Вы ведь знаете о моем интересе к славным воинским подвигам, которые я записываю по мере того, как сам их вижу или слышу рассказы о них, чтобы память о них не была утрачена, и посему расскажите мне подробно, что же здесь произошло.

– Это сделать нетрудно, – ответил рыцарь. – Лет тридцать тому назад, в тысяча триста пятьдесят восьмом – пятьдесят девятом году, во всех здешних гарнизонах, кроме Лурда, стояли французы. Чтобы прокормить город, лурдские солдаты часто совершали грабежи в окрестностях, хватая все, что попадется под руку, и увозя за крепостные стены, так что, едва в полях разносился слух о набеге, из всех соседних гарнизонов высылались отряды для охоты за ними, а когда противники сходились, разыгрывались жестокие схватки, во время которых совершались столь же блистательные подвиги, как и в настоящих сражениях.

Однажды Монах де Сен-Базиль – так его прозвали потому, что он имел обыкновение переодеваться монахом, чтобы лучше строить свои козни, – вышел из Лурда вместе с сеньором де Карнийяком и примерно ста двадцатью копейщиками: в цитадели не хватало съестного, и было решено выступить в большой поход. Ехали они долго, пока на лугу, примерно в одном льё от Тулузы, не нашли стадо быков, которое было ими захвачено; потом кратчайшей дорогой они отправились домой, но вместо того, чтобы осторожно следовать своим путем, лурдцы сворачивали вправо и влево, прихватывая то гурт овец, то стадо свиней, что позволило слухам об этой вылазке распространиться в округе.

Первым, кто услышал их, был капитан[17 - Капитан (от лат. capitaneus – начальник) – в данном случае командир, предводитель отряда. В средние века во Франции капитанами назывались командующие военными силами какой-либо территории. Появление воинского звания капитана – командира роты – относится к концу XVI в.] из Тарба по имени Эрнотон де Сент-Коломб. Он тотчас покинул свой замок, оставив его на племянника (многие считали, что тот приходится капитану внебрачным сыном, – юношу лет пятнадцати-шестнадцати, который еще не бывал ни в одном бою, ни в одной стычке), и помчался предупредить о налетах лурдцев сеньора де Беррака, сеньора де Барбезана и тех оруженосцев Бигора, кого мог встретить в пути; в тот же вечер он оказался во главе отряда, почти равного по силе отряду Монаха де Сен-Базиля, и ему поручили им командовать.

Он сразу разослал по всей округе своих лазутчиков, чтобы выведать дорогу, по которой намеревались следовать солдаты из лурдского гарнизона, и, узнав, что отряд должен пройти через Ларрский проход, решил ждать его тут. Поскольку он прекрасно знал здешние места, а лошади его совсем не устали, тогда как кони его врагов, напротив, находились в пути уже четыре дня, он успел занять эту позицию; мародеры остановились в трех льё от того места, где их поджидал де Сент-Коломб.

Как вы изволили заметить, место это годится для засады. Люди из Лурда, да и сам Монах, ни о чем не подозревали, потому что стада они гнали перед собой, и животные уже миновали то место, где мы с вами стоим, когда по двум дорогам, что вы видите перед собой, справа и слева, на них галопом понесся орущий во все горло отряд Эрнотона де Сент-Коломба. Что ж, они встретили достойного противника; Монах, человек не робкого десятка, приказал своему отряду занять оборону и ждал удара.

Он был страшен, ведь иного и нельзя было ожидать от лучших воинов здешних краев. Но лурдских солдат привело в ярость главным образом то, что их отсекли от стада, ради которого они претерпели столько невзгод и опасностей; теперь они лишь слышали рев, мычание и блеяние скотины, погоняемой слугами противника, которым под прикрытием своих хозяев оставалось сражаться только с пастухами, но тем было безразлично, кому достанется скот, раз его у них отняли.

Поэтому лурдцы были вдвойне заинтересованы в разгроме врагов: во-первых, они хотели спасти себя, во-вторых, отбить провиант, который, как они знали, был необходим их товарищам, оставшимся в крепости.

Бой начался с обмена ударами копьями; но вскоре у многих копья были сломаны, и те воины, у кого они уцелели, решив, что в таком узком месте копье – оружие непригодное, побросали их, схватившись за топоры, мечи, палицы, за все, что под руку подвернулось, и разгорелась настоящая схватка, столь яростная, жестокая и упорная, что никто не хотел уступать; даже тот, кто получал смертельную рану, рад был пасть, лишь бы не подумали, будто он покинул поле битвы. Сражались они три часа кряду, поэтому те воины, что выбивались из сил, словно по взаимному согласию, отходили в сторону, чтобы перевести дух, отдохнуть в тылу под деревьями на траве, на земле у рва; сняв шлемы, они утирали кровь и пот и, вновь набравшись сил, с еще большим ожесточением бросались врукопашную; я даже думаю, что со времен знаменитого сражения Тридцати,[18 - Речь идет о схватке между англичанами и французами в Пло-Эрмеле (Бретань) в 1351 г., в которой с каждой стороны участвовало по тридцать человек.] вряд ли в какой-либо битве видели столь яростные атаки и такую стойкую оборону.

Случаю было угодно, что все три часа битвы оба командира, то есть Монах де Сен-Базиль и Эрнотон де Сент-Коломб, сражались один справа, другой – слева. Оба разили так сильно и часто, что толпа дерущихся расступилась, и они наконец сошлись лицом к лицу. Поскольку каждый лишь этого и желал, с самого начала боя призывая противника к личному поединку, то, завидев друг друга, они закричали от радости, и все, поняв, что общее сражение должно смениться их единоборством, очистили им место и замерли в ожидании.

– Ах, как жаль, – со вздохом перебил рыцаря метр Жан, – что не довелось мне видеть подобного поединка, который, должно быть, напоминал о прекрасных временах рыцарства, кои, увы, миновали и не вернутся более!

– Да, мессир Жан, вы увидели бы прекрасное и редкое зрелище, – согласился рыцарь. – Оба бойца, истинные воины, могучие телом и искусные в бранном ремесле, сидели на крепких, породистых конях, которые, казалось, не уступали в упорстве своим хозяевам, стремясь растерзать друг друга, и конь Монаха де Сен-Базиля пал первым, сраженный ударом топора, что предназначался его хозяину. Однако Монах был очень опытным воином; хотя конь его стремительно рухнул, он успел отпустить стремена, так что на земле оказался не под конем, а рядом с ним и, вытянув руку, полоснул ножом по под коленку боевого коня Эрнотона; тот, заржав от боли, осел и упал на передние ноги; Эрнотон потерял преимущество и был вынужден спрыгнуть на землю. Когда он соскочил с коня, Монах уже стоял на ногах, и поединок возобновился, причем Эрнотон дрался топором, а Монах – булавой.

– Неужели на этом месте и разыгрался сей дивный ратный подвиг? – спросил церковнослужитель, чьи глаза сверкали так, словно он воочию видел бой, о котором ему рассказывали.

– Именно на этом, мессир Жан! Очевидцы десятки раз передавали мне то, о чем я вам рассказываю. Эрнотон находился на вашем месте, а Монах – на моем; Монах так яростно напирал на Эрнотона, что тот, защищаясь, был вынужден пятиться назад и, отбиваясь, отступил от камня, лежащего между ног вашей лошади, к самому краю рва, куда, вероятно, и свалился бы, если бы юноша, во весь дух примчавшийся к полю боя и наблюдавший за ним с другой стороны рва, увидев, что доброго рыцаря совсем теснят, и поняв, что тот теряет последние силы, одним махом не перепрыгнул через ров к Эрнотону и не подхватил из его слабеющих рук топор.

«Ну-ка, дорогой дядя, – сказал он, – дайте ненадолго ваш топор и не мешайте мне».

Эрнотон большего и желать не мог; он отдал топор и лег на краю рва, куда сбежались слуги и помогли ему снять доспехи, ибо он почти терял сознание.

– Ну, а что же молодой человек? – спросил аббат.

– Как что?! Юноша, хотя его и считали бастардом,[19 - Бастард – внебрачный сын сиятельной особы (короля, герцога, графа и т. д.).] в этом случае доказал, что в его жилах течет благородная кровь и что дядя совершил ошибку, оставив его в старом замке, а не взяв с собой. Ведь едва топор оказался у него в руке, он, ничуть не смущаясь тем, что его противник закован в железо, а на нем лишь простая суконная куртка и бархатный колпак, нанес де Сен-Базилю такой мощный удар по голове, что разбил его шлем; оглушенный Монах покачнулся, еле устояв на ногах. Но он был слишком крепким воином, чтобы пасть от одного удара. Поэтому Монах выпрямился, замахнулся булавой и собрался обрушить на юношу удар такой силы, что, достигни тот цели, не сносить бы малому головы. Но юноша, не отягощенный доспехами, увернулся, отскочил в сторону, и сразу же, бросившись вперед, как легкий и резвый тигренок, обхватил уставшего от долгого боя Монаха, согнув его так, как ветер сгибает деревья, повалил на землю и, подмяв под себя, воскликнул: «Сдавайтесь, Монах де Сен-Базиль! Вам никто не поможет, вы погибли!»

– Неужели он сдался? – воскликнул метр Жан, который слушал рыцаря с таким интересом, что даже дрожал от удовольствия.

– Да нет же, – сказал мессир Эспэн, – на самом деле он ему ответил: «Сдаваться мальчишке? Я покрыл бы себя позором… убивай, если сможешь!»

«Ладно! Тогда сдавайтесь моему дяде Эрнотону де Сент-Коломбу, он храбрый рыцарь, а не мальчишка, вроде меня», – согласился юноша.

«Не сдамся ни твоему дяде, ни тебе, – глухим голосом ответил Монах, – ведь не подоспей ты, на моем месте был бы твой дядя… Наноси же удар! Я ни за что не попрошу пощады!»

«Что ж, раз не хочешь просить пощады, тогда берегись!» – сказал юноша.

«Еще посмотрим, – произнес Монах, пытаясь вырваться, подобно гиганту Энкеладу,[20 - Имеется в виду персонаж греческой мифологии гигант Энкелад. На него во время битвы олимпийских богов со смертными гигантами – так называемой гигантомахии – Афина обрушила остров Сицилию.] который хотел сбросить с себя гору Этну. – Еще посмотрим!»

Но напрасно он напрягал все свои силы: обхватив юношу руками и ногами словно двойным железным кольцом, одолеть его он не смог. Тот не уступал и одной рукой придавил монаха к земле, а другой выхватил из-за пояса длинный узкий нож, который воткнул ему под нагрудник. И все тут же услышали приглушенный хрип. Монах дернулся, напрягся, приподнялся, но так и не смог сбросить вцепившегося в него юношу, все глубже вонзавшего свой нож; вдруг сквозь решетку забрала Монаха противнику в лицо брызнула кровавая пена. И стало ясно, что эти почти сверхчеловеческие усилия Монаха – конвульсии агонии. Но бойцы не отпускали друг друга; казалось, что юноша повторяет все движения умирающего. Словно змея, что, обвив тело жертвы, душит ее, победитель поднимался, обмякал, напрягался вместе с побежденным, дрожал его дрожью, лежал на нем до тех пор, пока Монах не дернулся в последний раз и его хрип не перешел в предсмертный вздох.

Тогда юноша встал, утирая лицо рукавом куртки, а другой рукой стряхивая кровь со своего маленького ножа, похожего на детскую игрушку, которая, однако, позволила столь жестоко убить человека.