Три мушкетера

Потом, обращаясь к де Тревилю и направляясь с ним к окну, он продолжал:

– Итак, сударь, вы говорите, что это гвардейцы его высокопреосвященства задели ваших мушкетёров?

– Да, ваше величество, как и всегда.

– А как дело началось? Вы знаете, любезный капитан, судья должен выслушать обе стороны.

– Ах, боже мой, самым простым и естественным образом. Трое из лучших моих солдат, имена которых известны вашему величеству и преданностью которых вы изволили неоднократно быть довольны и которые, могу уверить ваше величество, весьма усердны в службе, трое лучших солдат моих, господа Атос, Портос и Арамис, отправились прогуляться с молодым гасконским дворянином, которого я им отрекомендовал вчера утром. Прогулка эта должна была состояться в Сен-Жермене, кажется. Они условились встретиться у Кармелиток, как вдруг там же появились господа де Жюссак, Каюзак, Бикара и ещё два гвардейца, которые пришли туда такой многочисленной компанией, очевидно, не без дурного умысла нарушить существующий указ.

– А, а! В самом деле, – воскликнул король, – они, вероятно, пришли туда, чтобы самим драться на дуэли.

– Я их не обвиняю, государь, но предоставляю вашему величеству судить, зачем могут являться пять вооружённых человек в столь пустынное место, как окрестности монастыря Кармелиток.

– Вы правы, Тревиль, вы правы.

– Увидев моих мушкетёров, они переменили своё намерение и забыли свою личную вражду ради вражды полковой. Вашему величеству известно, что мушкетёры, повинующиеся королю, и только королю, – исконные враги гвардейцев, повинующихся господину кардиналу.

– Да, Тревиль, да, – печально сказал король, – и это весьма грустно, поверьте, видеть во Франции две партии, две головы у королевства. Но всему этому наступит конец, Тревиль, наступит конец. Так вы говорите, что гвардейцы задели мушкетёров?

– Я говорю, что, вероятно, дело случилось так, но не присягну в этом. Вашему величеству известно, как трудно бывает узнать истину, и разве только обладая чудесною прозорливостью, за которую Людовик XIII прозван Справедливым…

– Вы правы, Тревиль; но ваши мушкетёры были не одни, с ними был юноша, почти ребёнок.

– Да, государь, и один раненый; так что три королевских мушкетёра – из них один раненый – и, как вы говорите, ребёнок не только устояли против пятерых самых отчаянных гвардейцев господина кардинала, но и уложили четверых из них на месте.

– Да ведь это победа! – воскликнул восхищённый король. – Полная победа!

– Да, государь, столь же полная, как при Сэ.

– Четыре человека, в том числе один раненый и один почти ребёнок, говорите вы?

– Едва достигший юношеских лет. В этом случае он вёл себя так превосходно, что я беру на себя смелость рекомендовать его вашему величеству.

– Как зовут его?

– Д’Артаньян, ваше величество: он сын одного из давних моих друзей, сын человека, который с блаженной памяти родителем вашего величества участвовал в войне добровольцем.

– И вы говорите, что он хорошо показал себя, этот молодой человек? Расскажите поподробнее, Тревиль. Вы знаете, как я люблю рассказы о войнах и сражениях.

При этих словах Людовик XIII гордо покрутил ус и упёрся рукою в бок.

– Государь, – продолжал де Тревиль, – как я уже сказал вашему величеству, этот д’Артаньян почти ребёнок, а так как он не имеет чести состоять в мушкетёрах, то был в партикулярном платье. Гвардейцы господина кардинала, видя его юный возраст, а также то, что он не принадлежит к полку, просили его удалиться, прежде чем они нападут.

– Так вот как было, Тревиль, – прервал капитана король, – напали-то, значит, они.

– Точно так, ваше величество. Следовательно, на этот счёт уже не остаётся сомнений. Итак, они просили его удалиться, но он отвечал, что он сердцем мушкетёр и всецело предан вашему величеству и что он остаётся с господами мушкетёрами.

– Славный молодой человек! – прошептал король.

– И действительно, он остался с ними. И в его лице ваше величество имеет столь прекрасного воина, что это ему господин де Жюссак обязан своей ужасной раной, которая привела в бешенство господина кардинала.

– Это он ранил Жюссака? – воскликнул король. – Он, ребёнок! Тревиль, это невозможно.

– Это было так, как я имел честь доложить вашему величеству.

– Жюссак – один из лучших фехтовальщиков королевства!

– Да, государь! И он встретил достойного противника.

– Я хочу видеть этого молодого человека, Тревиль, я хочу его видеть, и если для него можно что-нибудь сделать, то мы этим займёмся.

– Когда вашему величеству угодно будет принять его?

– Завтра в полдень, Тревиль.

– Привести его одного?

– Нет, приведите мне всех четверых. Я хочу их поблагодарить всех вместе. Преданных людей теперь нечасто встретишь, Тревиль, и преданность должна быть вознаграждена.

– В полдень мы будем в Лувре, ваше величество.

– Ах да! С малого подъезда, Тревиль, с малого подъезда. Не нужно, чтобы кардинал знал…

– Да, ваше величество.

– Вы понимаете, Тревиль, закон всегда закон, ведь дуэли как-никак запрещены.

– Но эта стычка, государь, совершенно не подходит под условия обыкновенной дуэли. И доказательством служит то, что их было пятеро гвардейцев против трёх моих мушкетёров и господина д’Артаньяна.

– Это верно, – сказал король, – но всё равно, Тревиль, приходите всё-таки с малого подъезда.

Тревиль улыбнулся. Но так как он и без того достиг весьма многого, восстановив питомца против опекуна, то он почтительно поклонился королю и с его дозволения удалился. В тот же вечер три мушкетёра были уведомлены о чести, их ожидавшей. Но так как короля они знали уже давно, то это приглашение их не слишком взволновало. Но д’Артаньян, со своим гасконским воображением, видел в нём залог своего будущего счастья, и всю ночь ему грезились золотые сны. Поэтому в восемь часов утра он уже был у Атоса.

Д’Артаньян застал мушкетёра уже одетым и готовым к выходу. Так как у короля надо было быть только в полдень, то он сговорился с Портосом и Арамисом отправиться играть в мяч вблизи Люксембургских конюшен. Атос предложил д’Артаньяну отправиться вместе с ним. Д’Артаньян хоть и не знал этой игры, всё же принял предложение, не зная, чем себя занять от девяти без малого утра до полудня.

Портос и Арамис были уже на месте и играли между собою. Атос, весьма искусный во всех упражнениях, составил партию с д’Артаньяном и стал играть против них. Но при первом же движении, хоть он и играл левою рукою, он понял, что рана его недостаточно зажила для подобных упражнений. Д’Артаньян остался один и объявил, что он ещё слишком неопытен, чтобы играть по правилам, поэтому продолжали только кидать мячи, не считая очков. Но один из мячей, пущенных геркулесовской рукой Портоса, пролетел в такой опасной близости от лица д’Артаньяна, что тот подумал, что если бы мяч не пролетел мимо, а попал ему в лицо, аудиенция, вероятно, не могла бы состояться, ибо невозможно было бы в таком состоянии явиться к королю. А так как, по его гасконскому воображению, от этой аудиенции зависела вся его будущность, д’Артаньян учтиво поклонился Портосу и Арамису, сказав, что примется за игру только тогда, когда почувствует себя достаточно искусным, чтобы противостоять им. С этими словами он отошёл за верёвку и присоединился к зрителям.

К несчастью д’Артаньяна, среди зрителей находился один из гвардейцев кардинала, который, разгорячённый вчерашним поражением своих товарищей, дал себе слово при первом же случае отомстить за них. Полагая, что случай этот удачно представился, он обратился к своему соседу:

– Неудивительно, что этот молодой человек испугался мяча: это, наверное, ученик мушкетёров.

Д’Артаньян стремительно обернулся, словно его укусила змея, и посмотрел прямо в глаза гвардейцу, произнёсшему эти обидные слова.

– Смотрите на меня сколько хотите, милейший, – сказал гвардеец, – я сказал то, что хотел сказать.

– А так как сказанное вами вполне ясно и не нуждается в разъяснении, – отвечал вполголоса д’Артаньян, – то я вас попрошу последовать за мною.

– И когда же? – спросил гвардеец с тем же насмешливым видом.