Три мушкетера

– Тотчас, если вам угодно.

– А вы знаете, кто я?

– Нет, не знаю, да и знать не хочу.

– Напрасно! Узнав моё имя, вы бы, верно, не так торопились.

– Как вас зовут?

– Бернажу, к вашим услугам.

– Отлично, господин Бернажу, – спокойно сказал д’Артаньян, – я вас буду ждать у дверей.

– Ступайте, я за вами следую.

– Не слишком торопитесь, чтобы не заметили, что мы выходим вместе. Вы понимаете, что при нашем деле лишние свидетели были бы некстати.

– Хорошо, – отвечал гвардеец, удивляясь, что его имя произвело так мало впечатления на молодого человека.

Действительно, имя Бернажу было известно всем, за исключением, может быть, лишь д’Артаньяна, ибо чаще всех других называлось как имя участника ежедневных схваток, которых никакие указы короля и кардинала не могли искоренить.

Портос и Арамис так были заняты своей партией, а Атос смотрел на них с таким вниманием, что они и не заметили, как вышел их молодой товарищ. Д’Артаньян, как он и сказал гвардейцу, остановился у дверей. Минуту спустя вышел и гвардеец. Д’Артаньяну нельзя было терять время, поскольку аудиенция у короля была назначена в полдень. Он огляделся по сторонам и, видя, что улица пуста, сказал своему противнику:

– Хоть вы и называетесь Бернажу, ваше счастье, что имеете дело только с учеником мушкетёров. Впрочем, будьте покойны, я приложу все старания. Защищайтесь!

– Но, – отвечал тот, к кому был обращён этот вызов, – мне кажется, что место выбрано довольно неудачно и что нам было бы лучше вступить в поединок за Сен-Жерменским аббатством или на Пре-о-Клер.

– Ваше замечание вполне справедливо, – согласился д’Артаньян, – но, к сожалению, у меня мало времени, потому что ровно в полдень у меня важное свидание. Защищайтесь же, сударь, защищайтесь!

Бернажу не нужно было повторять дважды такое приглашение. В тот же миг шпага сверкнула в его руке, и он напал на своего противника, которого по молодости его он надеялся испугать.

Но д’Артаньян уже получил хороший урок накануне и, преисполненный гордостью от недавней победы и предвкушая предстоящее ему счастье, решил не отступать ни на шаг. Обе шпаги скрестились до эфесов, а так как д’Артаньян оставался неподвижен, то противник его должен был отступить на шаг. Но д’Артаньян воспользовался мгновением, когда при этом движении шпага Бернажу немного отклонилась в сторону. Он отвел её, сделал выпад и ранил противника в плечо. Тотчас же д’Артаньян в свою очередь отступил на шаг и поднял вверх шпагу. Но Бернажу крикнул ему, что это пустяки, и, слепо ринувшись вперёд, сам наткнулся на шпагу д’Артаньяна. Однако он не упал и не признал себя побеждённым, а только отступал к особняку де Ла Тремуля, где служил один из его родственников. Д’Артаньян, не представляя, насколько тяжела последняя рана, полученная его противником, упорно напирал на него и, наверно, доканал бы его третьим ударом, но вдруг на шум с улицы выскочили двое приятелей гвардейца, видевшие, что он говорил с д’Артаньяном и вслед за тем поспешно вышел. У них в руках были шпаги, которыми они не преминули воспользоваться. Но в эту минуту тут показались Атос, Портос и Арамис и, когда оба гвардейца напали на их молодого товарища, принудили их обороняться. Тут Бернажу упал, а так как гвардейцев было только двое против четверых, то они огласили окрестности криками: «К нам, люди де Ла Тремуля!» На эти крики все бывшие в доме выскочили и бросились на четырёх товарищей, которые в свою очередь прокричали: «К нам, мушкетёры!»

На этот крик всегда отзывались, потому что все знали, что мушкетёры – враги его высокопреосвященства, и по этой причине принимали их сторону. Так гвардейцы других частей, кроме тех, что были под началом самого Красного Герцога, как называл его Арамис, в подобного рода стычках обычно принимали сторону королевских мушкетёров. Из трёх гвардейцев роты господина Дезессара, проходивших мимо, двое поспешили на подмогу приятелям, а третий бросился к дому де Тревиля с криком: «На помощь, мушкетёры, на помощь!» В доме де Тревиля, как и всегда, было полно солдат этого полка, которые и поспешили на помощь товарищам. Сражение сделалось общим, но мушкетёры превосходили своих противников числом. Гвардейцы кардинала и люди де Ла Тремуля отступили к особняку и едва успели запереть ворота, чтобы не дать противникам ворваться вместе с ними во двор. Раненого Бернажу отнесли в дом раньше, и, как мы уже сказали, он был в тяжёлом положении.

Возбуждение мушкетёров и их союзников дошло до крайности, и уже обсуждали, не следует ли, дабы наказать за дерзость людей де Ла Тремуля, посмевших напасть на королевских мушкетёров, поджечь его дом. Предложение это было принято с восторгом, но, к счастью, пробило одиннадцать часов. Д’Артаньян и его товарищи вспомнили об аудиенции, и так как им не хотелось, чтобы такую шутку сыграли без них, то они утихомирили остальных. Удовольствовались тем, что запустили в ворота несколько камней. Ворота устояли. Все быстро успокоились, к тому же главные зачинщики уже успели оставить сборище и направились к дому господина де Тревиля, который с нетерпением ждал их, уже осведомлённый о происшествии.

– Скорее в Лувр, – сказал он, – в Лувр, не теряя ни минуты, и постараемся увидеть короля, пока его не успел предупредить кардинал. Мы представим ему это дело как продолжение вчерашнего, и оба сойдут за одно.

И де Тревиль в сопровождении четырёх молодых людей поспешил в Лувр. Но, к величайшему удивлению капитана мушкетёров, ему объявили, что король уехал на оленью охоту в Сен-Жерменский лес. Господин де Тревиль заставил дважды повторить эту новость. Его спутники видели, как лицо его всё больше мрачнело.

– Его величество уже вчера собирался на эту охоту? – спросил он.

– Нет, ваше превосходительство, – отвечал камердинер. – Сегодня утром старший ловчий донёс, что ночью подняли оленя. Сначала король сказал, что не поедет, но не смог устоять против удовольствия, которое обещала ему эта охота, и потом всё же поехал.

– А виделся ли король с кардиналом? – спросил де Тревиль.

– По всей вероятности, – отвечал камердинер, – утром я видел запряжённую карету кардинала. Я спросил, куда он едет, и мне отвечали: в Сен-Жермен.

– Нас опередили, господа! – воскликнул де Тревиль. – Я увижу короля сегодня вечером, но вам не советую попадаться ему на глаза.

Совет был благоразумен и притом исходил от человека, который так хорошо знал короля, что молодые люди вряд ли вздумали бы ослушаться. Де Тревиль велел молодым людям отправляться домой и ждать от него дальнейших известий.

Возвратясь к себе, де Тревиль решил, что следует опередить противника и первым подать жалобу. Он послал одного из своих слуг к де Ла Тремулю с письмом, в котором просил удалить из дома гвардейца господина кардинала и сделать выговор своим людям за их дерзкую вылазку против мушкетёров. Но де Ла Тремуль, извещённый о случившемся своим конюшим, приходившимся, как мы уже упоминали, родственником Бернажу, отвечал, что жаловаться должны не господин де Тревиль и его мушкетёры, а он, потому что мушкетёры ранили его людей и хотели поджечь его дом. Так как спор между обоими вельможами мог затянуться надолго, потому что каждый из них стал бы упорствовать в своём мнении, то де Тревиль придумал ход, который должен был положить всему этому конец: он решил отправиться к господину де Ла Тремулю лично.

Тотчас же он поехал к нему и велел доложить о себе.

Оба вельможи учтиво поклонились друг другу; хотя они и не были друзьями, но питали взаимное уважение. Оба были люди благородные, и так как господин де Ла Тремуль, протестант, редко видевшийся с королем, не принадлежал ни к какой партии, то и в отношениях с людьми был чужд каких бы то ни было предубеждений. На этот раз, однако, приём его, хоть и вполне учтивый, был холоднее обыкновенного.

– Милостивый государь, – сказал де Тревиль, – нам обоим кажется, что мы обижены, и я приехал сам, чтобы совместно с вами разъяснить это дело.

– Охотно, – отвечал де Ла Тремуль, – но предупреждаю вас, что мне всё хорошо известно и, по моему мнению, вся вина лежит на ваших мушкетёрах.

– Вы слишком справедливый и благоразумный человек, чтобы не принять предложения, которое я намерен вам сделать, – сказал де Тревиль.

– Сделайте одолжение, я вас слушаю.

– Как себя чувствует господин Бернажу, родственник вашего конюшего?

– Очень плохо. Кроме раны в руку, которая не опасна, при втором ударе у него ещё задето лёгкое, и доктор подает мало надежды.

– Раненый в памяти ли?

– Совершенно.

– Он говорит?

– С трудом, но говорит.

– Так поспешим к нему, попросим его именем Бога, перед которым он, может быть, скоро предстанет, сказать истину. Я беру его судьёй в его собственном деле: что он скажет, тому я и поверю.

Господин де Ла Тремуль подумал минуту, потом, так как трудно было сделать предложение более разумное, он согласился.

Оба отправились в комнату раненого; тот, видя входящих к нему двух вельмож, попытался приподняться на постели. Но он был слишком слаб и, истощённый сделанным усилием, упал на подушки почти без чувств.

Де Ла Тремуль подошёл к нему и, дав понюхать солей, привёл его в сознание. Тогда де Тревиль, не желая, чтобы сказали, что он воздействовал на несчастного, попросил Тремуля допросить его.

Случилось то, что и предвидел де Тревиль. Находясь между жизнью и смертью, Бернажу и не подумал утаивать истину и рассказал обо всём точно так, как оно и случилось.

Де Тревиль только этого и хотел. Он пожелал Бернажу скорого выздоровления, простился с де Ла Тремулем, возвратился домой и послал сказать четырём приятелям, что ждёт их к обеду.

У де Тревиля собиралось самое лучшее общество, впрочем, все были противниками кардинала. Понятно, что за столом только и было речи, что о двух поражениях, понесённых гвардейцами его высокопреосвященства. Так как д’Артаньян был героем обоих этих сражений, то его осыпали поздравлениями, которых Атос, Портос и Арамис у него не оспаривали не только как добрые товарищи, но и как люди, которых хвалили так часто, что на этот раз они могли уступить ему свои доли.

Около шести часов де Тревиль объявил, что ему необходимо отправиться в Лувр. Так как время аудиенции, назначенное его величеством, прошло, то, вместо того чтобы войти с малого подъезда, он с четырьмя молодыми людьми расположился в приёмной. Король ещё не возвратился с охоты. Наша молодёжь вместе с толпою придворных ждала не более получаса, как вдруг отворились все двери и возвестили о прибытии его величества.

При этом возгласе д’Артаньян затрепетал. Следующая минута должна была, по всей вероятности, решить всю его дальнейшую судьбу. Глаза его были со страхом устремлены на дверь, в которую должен был войти король.

Людовик XIII вошёл первым. Он был в охотничьем костюме, ещё запылённом, в высоких сапогах и с арапником в руке. С первого же взгляда д’Артаньяну стало ясно, что король разгневан.