Три мушкетера

– Да, да, – сказал Фельтон, проводя рукой по лбу, как будто для того, чтоб уничтожить последнее сомнение, – да, я узнаю голос, говоривший мне во сне; да, я узнаю черты ангела, который является мне каждую ночь и говорит: Спаси Англию, спаси самого себя. Говорите, говорите! – вскричал Фельтон. – теперь я могу понимать вас.

Ужасная радость быстро, как молния, сверкнула в глазах миледи.

Как ни мимолетна была эта искра зверской радости, Фельтон заметил ее и вздрогнул, как будто при этом свет заглянул в бездну сердца этой женщины.

Фельтон вдруг припомнил предупреждения лорда Винтера, обольщения миледи, первые попытки ее по приезде; он отступил назад и опустил голову, не переставая смотреть на нее; как будто обвороженный этим странным созданием, он не мог отвести от нее глаз.

Миледи тотчас поняла причину этой нерешимости. Несмотря на видимое волнение, ледяное хладнокровие ее не покидало ее.

Прежде чем Фельтон успел ответить и тем заставить ее продолжать этот разговор, который трудно было уже поддерживать в том же восторженном тоне, она опустила руки, как будто женская слабость взяла верх над энтузиазмом вдохновения.

Нет, – сказала она, – не мне быть Юдифью, которая освободит Бетулию от этого Олоферна. Меч судьбы слишком тяжел для руки моей. Дайте же мне избегнуть бесчестия смертью, позвольте мне искать спасения в мученичестве. Я не прошу у вас ни свободы, как бы сделала виновная, ни мщения, как язычница. Дайте мне только умереть – я прошу вас, умоляю вас на коленях; дайте мне умереть, и мой последний вздох будет благословлять моего избавителя.

При звуках этого нежного, умоляющего голоса, при виде этого робкого и печального взгляда Фельтон снова подошел. Мало-помалу обольстительница снова окружила себя очарованием, действие которого она могла усиливать и уменьшать по произволу; эта волшебная сила ее заключалась в красоте, смирении, слезах и в особенности в неотразимой прелести таинственного сладострастия, увлекательного самою таинственностью.

– К несчастью, – сказал Фельтон, – я могу только сожалеть о вас, если вы докажете мне, что вы жертва! Но лорд Винтер взводит на вас ужасные обвинения. Вы христианка, вы сестра моя по вере; я чувствую влечение к вам; я никогда не любил никого, кроме моего благодетеля и встречал в жизни только изменников и нечестивых. Но вы, несмотря на то, что так прекрасны и, по-видимому, так беспорочны, вы верно совершили преступление, что лорд Винтер так преследует вас.

– У них есть глаза, – повторила миледи с невыразимою печалью, – и они не увидят; у них есть уши, и они не услышат.

– В таком случае говорите же! сказал офицер.

– Доверить вам позор? – сказала миледи с румянцем стыдливости; – часто бывает, что преступление одного покрывает стыдом другого; мне, женщине, доверить мой позор вам, мужчине! – Продолжала она, стыдливо закрывая рукой свои прекрасные глаза; – о, никогда! никогда! я не могу.

– Мне, брату! – сказал Фельтон.

Миледи долго смотрела на него с выражением, которое он принял за колебание, но которое, в самом деле, было только наблюдение и желание очаровать.

Фельтон сложил руки с умоляющим видом.

– Хорошо, – сказала миледи, – я решусь ввериться брату.

В эту минуту послышались шаги лорда Винтера; но на этот раз страшный зять миледи не прошел мимо двери; он остановился, сказал несколько слов часовому, потом отворил дверь и вошел.

Во время краткого разговора его с часовым, Фельтон быстро отошел от миледи и когда вошел лорд Винтер, он был уже в нескольких шагах от нее.

Барон вошел медленно и окинул испытующим взором пленницу и офицера.

– Вы давно уже здесь, Джон, – сказал он! – Не рассказывала ли вам эта женщина о своих преступлениях? в таком случае очень понятно, что разговор ваш был продолжителен.

Фельтон вздрогнул; миледи поняла, что она погибла, если не подоспеет на помощь смущенному пуританину.

– А! вы боитесь, чтоб от вас не ускользнула ваша пленница, – сказала она: – спросите же вашего достойного тюремщика, о какой милости я просила сейчас его.

– Вы просили о милости? – сказал подозрительный барон.

– Да, милорд, – отвечал сконфуженный Фельтон.

– О какой же это милости? – спросил лорд Винтер.

– Она просила у меня нож, который обещала через минуту возвратить мне через дверную форточку, – отвечал Фельтон.

– Разве здесь спрятан кто-нибудь, кого эта милая особа хочет зарезать? – спросил лорд Винтер насмешливо и презрительно.

– Здесь я, – отвечала миледи.

– Я предоставил вам на выбор Америку и Тибюрн, сказал лорд Винтер, – выберите Тибюрн, миледи; поверьте мне, что веревка еще вернее ножа.

Фельтон побледнел и сделал шаг вперед, вспомнив, что когда он входил, миледи держала в руках веревку.

– Это правда, – сказала она, – я уже об этом думала; потом прибавила глухим голосом: – и еще подумаю.

Фельтон почувствовал дрожь во всем теле; вероятно, лорд Винтер заметил это.

– Не верь, друг мой, Джон, я положился на тебя, будь же осторожен, – я предупреждал тебя. Впрочем, будь спокоен, дитя мое, через три дня мы избавимся от этой твари, и там, куда я пошлю ее, она никому больше не будет вредить.

– Ты слышишь, – сказала миледи громко, так что барон думал, что она обращалась к небу, а Фельтон понял, что к нему.

Фельтон опустил голову и задумался.

Барон взял его под руку, и, поворотив назад голову, чтобы не терять из виду миледи, вышел вместе с Фельтоном.

– О, я сделала еще не такой большой успех, как полагала, – подумала миледи, когда дверь затворилась. – Глупый Винтер сделался как будто умнее; вот что значит желание мщения, как оно изменяет человека! Что же касается до Фельтона, то он еще колеблется. О, это не такой человек, как проклятый д’Артаньян. Пуританин обожает только целомудренных дев, и любовь его робка и покорна. Мушкетер любит женщин, и любит их не очень церемонно.

Миледи ожидала с нетерпением возвращения Фельтона; она была уверена, что увидится с ним в продолжение дня. Наконец, через час после описанной нами сцены, она услышала, что кто-то тихо разговаривал у дверей, потом дверь отворилась, и вошел Фельтон. Он быстро вошел в комнату, оставив за собою дверь отворенною и делая знаки миледи, чтоб она молчала; по лицу его видно было, что он очень встревожен.

Чего вы хотите? – спросила она.

– Послушайте, – тихо отвечал Фельтон, – я отослал часового, чтобы никто не знал, что я здесь, и чтобы не слыхали нашего разговора: барон сейчас рассказал мне ужасную историю.

Миледи улыбнулась как покорная жертва, и покачала головой.

– Или вы демон, – сказал Фельтон, – или барон, мой благодетель, мой отец, – чудовище. Я знаю вас только четыре дня, а его люблю уже два года, поэтому мне простительно колебаться между вами и им; не пугайтесь слов моих, я должен, наконец, узнать истину. Сегодня после полуночи я приду к вам, и вы расскажете мне все.

– Нет, Фельтон, нет, брат мой, – сказала она, – ваша жертва слишком велика; я понимаю, чего она вам стоит. Нет, я погибла, не губите же себя вместе со мной; смерть моя будет гораздо красноречивее моей жизни, и безмолвие трупа убедит вас лучше слов моих.

– Молчите, – сказал Фельтон, – и не говорите мне таких вещей; я пришел за тем, чтобы вы дали мне честное слово, чтобы вы поклялись мне всем, что для вас священно, что не будете посягать на свою жизнь.

– Я не хочу обещать, – сказала миледи, – потому что никто так не уважает клятвы, как я, а дав клятву, я должна исполнить ее.

– Обещайте мне, по крайней мере, подождать до тех пор, пока еще раз увидитесь со мной, – сказал Фельтон. – Если вы и после того не измените своего намерения, тогда вы свободны, и я сам дам вам оружие, которого вы просили.

– Хорошо; для вас я подожду, – сказала миледи.

– Поклянитесь.

– Клянусь. Довольны ли вы?

– Хорошо, – сказал Фельтон; – до свидания!