Три мушкетера

Все отступили, и человек в красном плаще остался один на середине комнаты.

– Пощадите! простите! – кричала несчастная, падая на колени.

Когда водворилось молчание, незнакомец сказал:

– Я вам говорил, что она меня узнала! Да, я палач города Лилля и вот моя история.

Все пристально смотрели на этого человека и ждали с жадным любопытством, что он скажет.

– Эта женщина была когда-то молодою девушкой, такою же прекрасной как теперь. Она была монахиней в монастыре тамплемарских бенедиктинок. Молодой священник, с простою и доверчивою душою, служил при церкви этого монастыря; она задумала соблазнить его и успела в этом. Оба они были связаны святою, ненарушимою клятвой: любовь их не могла долго продолжаться, не подвергая их опасности. Она уговорила его бежать куда-нибудь в другую часть Франции, где бы они могли жить спокойно, потому что никто не знал бы их, но чтобы бежать, нужны были деньги, а их не было ни у кого из них. Священник похитил чужие вещи и продал их; но когда они уже готовы были уехать, их задержали.

Неделю спустя она соблазнила сына тюремщика и убежала. Молодой священник был присужден к десятилетнему заключению и к клейму. Я был палачом города Лилля, как сказала эта женщина. Я должен был клеймить виновного, а виновный был мой брат. Тогда я поклялся, что эта женщина, которая погубила больше, нежели участницей в его преступлении, потому что она обольстила его; я поклялся, что она будет наказана так же как он. Я знал, где она скрывалась, отыскал ее, связал ей руки и наложил на нее такое же клеймо, какое было у брата.

На другой день по возвращении моем в Лилль брат мой также убежал из тюрьмы; меня обвинили в участии в побеге его и присудили оставаться вместо его в тюрьме до тех пор, пока он не возвратится. Брат мой не знал об этом; он убежал вместе с этою женщиной в Берри, там ему удалось получить небольшой приход. Она выдавала себя за его сестру.

Владелец поместья, в котором брат служил священником, увидел мнимую сестру его и влюбился в нее до такой степени, что предложил ей выйти за него замуж. Тогда она оставила того, кого погубила, для того, кого должна была погубить и сделалась графиней де ла-Фер.

Все взглянули при этом на Атоса, зная, что это было настоящее имя его, он сделал утвердительный знак головой.

– Тогда, – продолжал палач, – бедный брат мой в отчаянии решился избавиться от жизни, которая сделалась ему в тягость, после того как эта женщина отняла у него и честь и счастье, и возвратился в Лилль; узнав о приговоре, осудившем меня на заключение, он возвратился в тюрьму и в тот же вечер повесился.

Впрочем, надо отдать справедливость осудившим меня; они сдержали слово; как только уверились, что мертвый был действительно мой брат, мне возвратили свободу.

Вот преступление, в котором я обвиняю ее; вот причина, почему она заклеймена.

– Г. д’Артаньян, – сказал Атос, – какого наказания требуете вы для этой женщины?

– Смертной казни, – отвечал д’Артаньян.

– Господа Портос и Арамис, – продолжал Атос; – вы ее судьи, к какому наказанию присуждаете вы ее?

– К смертной казни, – отвечали оба мушкетера мрачным голосом.

Миледи страшно вскрикнула и пала на колени перед своими судьями.

Атос протянул к ней руку.

– Шарлотта Бексон, графиня де ла-Фер, миледи де Винтер, – сказал он, – довольно уже вам злодействовать; молитесь, если вы знаете какую-нибудь молитву, потому что вы осуждены и должны умереть.

При этих словах, лишивших ее всякой надежды, миледи встала и хотела что-то сказать, но силы изменили ей, она почувствовала, что сильная и неумолимая рука схватила ее за волосы и тащила к дверям, она не сопротивлялась более и вышла из домика.

Лорд Винтер, д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис вышли вслед за ней. Слуги пошли за господами, и комната опустела; дверь осталась отворенною и закоптевшая лампа печально догорала на столе.

XVIII. Казнь

Было около полуночи; луна, бывшая в ущербе и будто окровавленная последними следами бури, поднималась над городком д’Армантьер, обрисовывая бледным светом своим его мрачные домики и колокольню, возвышавшуюся над ними. Против него Ли катила свои воды, походившие цветом на расплавленный свинец; а на другом берегу ее виднелась черная масса деревьев, рисовавшая на бурном небе, покрытом облаками медного цвета, составлявшими род сумерек посреди ночи. Налево возвышалась старая покинутая мельница с неподвижными крыльями, в развалинах которой периодически и монотонно раздавались пронзительные крики совы. Кое-где направо и налево от дороги, по которой тянулся печальный кортеж, виднелись низкие приземистые деревья, казавшиеся безобразными великанами, присевшими на корточки, чтобы пугать людей в этот зловещий час.

По временам широкая молния освещала горизонт, извиваясь змейкой над черною массой деревьев и рассекая пополам небо и виду как страшный палаш. Не было ни малейшего ветерка в удушливой атмосфере. Мертвое молчание тяготело над природою. Земля была мокрая и скользкая от дождя, который только что перестал, и освеженная зелень издавала сильный и приятный запах.

Двое слуг вели миледи, держа ее за руки; за ними шел палач, а лорд Винтер, Атос, Портос и Арамис шли за палачом.

Планше и Базен заключали шествие.

Слуги вели миледи к реке. Она молчала, но глаза ее говорили невыразимо красноречиво, умоляя поочередно всех, на кого она обращала их.

Так как она была на несколько шагов впереди, то сказала слугам:

– Я дам по тысяче пистолей каждому из вас, если вы поможете мне убежать; но если отдадите меня в руки своих господ, то у меня есть поблизости мстители, которые заставят вас дорого заплатить за мою смерть.

Гримо колебался. Мускетон дрожал всем телом.

Атос, услышав голос миледи, тотчас подошел к ней; лорд Винтер также.

– Смените этих слуг, – сказал он; – она говорила с ними и потому они уже ненадежны.

Позвали Планше и Базена, которые и заняли место Гримо и Мускетона.

Дойдя до берега реки, палач подошел к миледи и связал ей руки и ноги.

Тогда она закричала:

– Вы низкие, презренные убийцы; вас собралось десятеро, чтобы убить одну женщину, берегитесь. Если не придут мне на помощь, то отомстят за меня…

– Вы не женщина, – сказал хладнокровно Атос, – вы не принадлежите к человеческому роду; вы демон, убежавший из ада, и мы заставим вас возвратиться туда.

– Вы представляетесь добродетельными, – сказала миледи; – но не забудьте, кто тронет хоть один волос с моей головы, будет также убийца.

– Палач может убивать и не быть убийцей, сударыня, – сказал человек в красном плаще, ударяя по широкой шпаге своей; – это последний судья: Nachrichfer, как говорят наши соседи немцы.

А так как он связывал ее, говоря эти слова, то она два или три раза закричала диким голосом, который произвел мрачное и странное впечатление, нарушив тишину ночи и теряясь в глубине леса.

– Если я виновата, если я совершила преступления, в которых вы меня обвиняете, – Сказала с воем миледи, – то отведите меня в суд; вы не судьи, чтобы обвинять меня.

– Я предлагал вам Тибурн, сказал лорд Винтер, – отчего же вы не хотели?

– Потому что я не хочу умирать! – вскричала миледи, стараясь вырваться, – я слишком молода для того, чтобы умереть!

– Женщина, которую вы отравили в Бетюне, была еще моложе вас, сударыня, а между тем она умерла, – сказал д’Артаньян.

– Я пойду в монастырь, постригусь в монахини, – сказала миледи.

– Вы были в монастыре, – сказал палач; – но оставили его, чтобы погубить моего брата. Миледи с ужасом закричала и упала на колени.

Палач поднял ее за руки и хотел отнести к лодке.

– О, Боже мой! – вскричала она, – неужели вы хотите утопить меня?

В этих словах было так много раздирающего душу, что д’Артаньян, бывший до сих пор самым ожесточенным преследователем миледи, сел на пень, опустил голову и заткнул уши обеими руками, но, несмотря на то, он слышал, как она грозила им и кричала.