Глаза Младенца

– Я ещё конкретно её об этом не спрашивал, но думаю, что она согласна.

– Конечно, согласна, – вздохнув, сказал руководитель.

Я удивлённо посмотрел на отца Лили. Но почему так получается, что профессор чаще удивляет меня, чем я его. Что он знает всегда больше, чем я думаю о нём.

– Вы всё знаете, – больше утвердительно, чем вопросительно сказал я.

– Мать Лили умерла в научной экспедиции около десяти лет назад. Поэтому я давно стал заботливым отцом и учёным одновременно, а учёные отцы наблюдательны. И я вижу то, чего даже вы с Лили не видите.

– И как вы видите нашу будущую семейную жизнь? – спросил я. Я сам её не мог прочувствовать и представить. Иногда мне казалось, что я сумею подарить Лили семейное счастье, а иногда казалось, что не сумею. Из-за глаз Младенца.

– Сложный вопрос. Лили я хорошо знаю, а вот ты – для меня загадка. И дело даже не в том, что ты кого-то убил или был виновен в смерти, и сейчас совесть не даёт тебе покоя. Ты относишься к редкому типу людей, который в любой момент может выкинуть что-то неординарное – вдохновенное, жертвенное и, по большому счёту, понятное только тебе. И к этому ты можешь идти постепенно или выплеснуться сразу. У тебя другие ценности в жизни, чем у большинства людей. Нет, я скажу даже так, у тебя нет никаких ценностей в жизни.

Я не понял последнюю фразу профессора, упрёк это был или похвала. – Но я знаю, что значит свобода, любовь, честь, – решил поспорить я.

– Не знаешь, потому что запросто пожертвуешь понятной для всех свободой, любовью и честью ради понятной только тебе свободы, любви и чести. Не понимаешь?

Я кивнул головой.

– Что такое человеческие ценности? Общепринятые вещи, понятия, стремление людей к которым развивает и самих людей и общество в целом. Вот я стремлюсь достигнуть научного понимания, как зарождается жизнь на планетах, какие жизненные формы могут существовать и тому подобное. Я изучаю материальный мир, люблю свою дочь, поощряю научные стремления молодёжи. Ты мне нравишься, и я хотел бы, чтобы у тебя и моей дочери была счастливая семья с детишками, – профессор улыбнулся. – Вот мои простые ценности. Правда, ты втянул меня в дело с осмием, которое не входило в мои обычные стремления, но я понимал, что раз так случилось, то я обязан помочь тебе, твоим соратникам, другим людям и сделать всё от меня зависящее так, как подсказывает мне мой разум.

А какие ценности у тебя? Десантная служба на благо общества? Ты в ней разочаровался. Осмий? Тоже случай, который тебя, как и меня, волнует только временно. Любовь к Лилии? Да. Но насколько она глубока? А может, я чего-то ещё не знаю? Подскажи.

– Вы правы, у меня ничего нет, кроме любви Лили и дружбы Тома, – печально сказал я и про себя добавил, – и глаз Младенца.

– А вот неправ теперь ты, у тебя есть что-то ещё. Ты способен, повторюсь, на неординарные поступки. Почему Лили выбрала тебя, а допустим не Тома? Том – замечательный парень, и он надёжен и предсказуем.

Я сначала хотел ответить. – Потому что так захотел Том, – но промолчал.

Тогда профессор продолжил. – Потому что Лили чувствует это что-то в тебе. Она способная. И верит, что эта твоя особенность сделает её счастливой. У тебя нет стремления к общепринятым ценностям, но у тебя есть что-то вроде дара Мировой гармонии. Раскрой его и поверь в себя.

– Вы не первый, кто советует мне раскрыть свои способности, а я и не знаю, в чём они заключаются.

– Тебе нет даже тридцати лет, вся жизнь впереди. Главное верь в себя и в Мировую гармонию.

Мы прилетели к месту хранения осмия и занялись погрузкой. Когда летели назад, то больше молчали или обменивались несущественными фразами. Каждый больше думал о чём-то своём. Профессор, наверное, переживал за предстоящую разлуку с дочерью и нашу дальнейшую жизнь и в душе надеялся, что всё сложится хорошо. А я думал, о том, что для меня начинается новая жизнь. Да, глаза Младенца убили меня, а теперь медленно и мучительно перерождают, превращая в другого человека, с новым мироощущением и миропониманием.

Когда я сказал Лили, что не смогу без неё жить и прошу полететь её со мной, она легко согласилась, не требуя никаких обещаний. Без нашей обоюдной чистой светлой любви я просто пропал бы, а она бы затосковала. И мы это понимали, и это понимал её отец. При прощании профессор был весел и много шутил, говоря, что в этом ледяном климате Европы Лили превратилась бы со временем в снежную королеву, и я, словно сказочный герой, спасаю её из этого ледяного плена. Я не совсем понимал профессора, действительно он был очень рад, что Лили улетает со мной, или это искусная попытка не дать проявиться всё-таки печали, чтобы не омрачить отлёт.

Я как всегда просто не знал того, что знал профессор. Отец Лили был тогда при прощании действительно счастлив. Полёт назад к Марсу прошёл спокойно. Нам с Лили выделили отдельную каюту, где мы много времени проводили вдвоём. Но только в середине полёта благодаря некоторым особенностям в поведении Лили, хотя она их умело скрывала, и благодаря моей внимательности десантника (а может отсутствию глубокой человеческой внимательности), я узнал, что она уже три месяца как беременна. Она сама окончательно утвердилась в этом только перед самым вылетом на Марс. Что же получается? Первым понял, что Лили беременна, её отец. Удивительный человек, всё замечает, обосновывает, принимает и помогает другим принять самые верные решения. Как силён и гармоничен разум у него. Интеллект, чувства, интуиция, духовность – всё на высоком уровне. Он очень любит свою дочь, но понимает, что только разлука с ним может сделать её по-настоящему счастливой.

Теперь нас уже было трое. Нет четверо, я забыл про Тома. Когда мы уже прилетели на Марс, и нашей дальнейшей судьбой занялись ответственные люди, как обещал учёный, Том спросил, что это я какой-то странно грустный и счастливый одновременно. Я сказал, что стал отцом, и поэтому счастлив, а озабочен, потому что теперь отвечаю не только за Лили, но и за ребёнка. Том от всей души поздравил меня. Он был тоже счастлив за меня и… озабочен, озабочен моим будущим и поиском своего места в нашей с Лили семейной жизни.

Когда все проблемы были решены – нам, бывшим десантникам, поменяли, точнее, искусственно исказили биокод, создали новые легенды прошлой жизни, выплатили обещанные деньги и предоставили возможность выбрать будущий путь, наступил момент прощания.

Бортмеханик, благодаря совету и участию профессора, решил продолжить деятельность в научных космических экспедициях. Работа та же, только вместо десантного челнока научный корабль, а вместо патрулирования и военных операций длительные полёты к дальним планетам. Он об этом как раз и мечтал.

Манго-10 решил вложить деньги в хороший бизнес, а пока поразвлечься после продолжительных невзгод.

Я обнял бортмеханика, пожелав успехов в дальних странствиях. Пожал руку Манго-10, пожелав удачных капиталовложений. Том обнял бортмеханика, а к Манго-10 даже не подошёл, они просто обменялись ненавистными взглядами. И мне так сильно захотелось, чтобы они никогда больше не встречались по жизни и постепенно забыли о существовании друг друга и своей ненависти.

– Том, полетим со мной на Землю? – предложил я ему, когда мы остались вдвоём. – Найдёшь хорошую девушку, я и Лили, если надо будет, всегда поможем тебе. Женишься. Будем вместе вести бизнес, и радоваться жизни. Мы же с тобой друзья, нам нельзя расставаться.

Том посмотрел мне в глаза, словно заглянул в душу. А в душе у меня были глаза Младенца. Нет, он их не увидел, но он почувствовал, что их вижу я.

– Я вполне возможно прилечу на Землю, и вполне возможно мы будем вместе вести бизнес и радоваться жизни, но не сейчас. Давай немного отдохнём друг от друга. Наша дружба от этого, я думаю, не пострадает, а только укрепится. Лексис, у тебя есть Лили и скоро родится ребёнок, поживи для них. Начни новую жизнь, как тебе советовал наш пилот, – Том сделал паузу, и мы оба подумали, что самоотверженным геройским поступком он не просто советовал, а больше завещал. – Забудь прошлое, а я буду иногда выходить на связь, а позже приеду в гости.

Я подумал, что Том, наверное, прав. И дело даже не в том, что он не хотел помешать мне в новой семейной жизни. Он не хотел напоминать своим присутствием о прошлом. Когда приходит любовь, дружба должна немного уступить место. А чтобы началась новая жизнь, надо постараться оставить всё старое в прошлой жизни.

Да, я посчитал тогда, что Том был прав. Я очень сильно любил Лили и своего ребёнка, и мне хотелось жить только новыми стремлениями, чтобы на меня перестали смотреть глаза Младенца. Но потом, через год, я понял, что настоящая дружба ничем не уступает настоящей любви. И в новую жизнь необходимо всегда брать самое чистое и светлое из старой. С пустого места ничего не может начаться. Жаль, что я в тот момент по-настоящему это не осознал.

– Чем же ты хочешь заняться? – грустно спросил я.

– Толком не знаю, но есть советы хороших людей. Вполне возможно я их приму.

– Значит, ты останешься на Марсе? – спросил я, немного догадываясь об этих советах.

– Да, останусь.

– Том, береги себя. Пообещай мне, что мы через некоторое время обязательно встретимся.

– Обещаю, – ответил он.

– Смотри, не нарушь своё обещание, данное другу, – сказал я.

– Конечно, Лексис, – Том улыбнулся, и мы сердечно обнялись.

Мы с Лили вернулись на Землю. В полном смысле слова. Мы решили заняться по совету профессора садоводческим бизнесом, так как далёкие предки Лили по его словам были фермерами. Нам предложили хороший вариант покупки, и мы, не долго раздумывая, его приняли. Выбирала больше Лили, а я с ней просто соглашался, иногда только высказывая некоторые соображения. Мягкий климат, красивый большой дом с хозяйственными постройками, а вокруг прекрасные сады. Недалеко от усадьбы находился небольшой населённый пункт, где можно было нанимать людей на сезонные работы. Лили всё понравилось, как и мне. Земля со всеми насаждениями и постройками, конечно, стоила дорого, но у меня была относительно приличная сумма вознаграждения, а у Лили – вообще большая. Отец все свои накопленные за многие годы деньги перевёл Лили в качестве подарка.

Лили меня удивляла всё больше и больше. Почти десять лет провести на ледяной Европе, редко посещая Марс, свыкнуться с неземными суровыми условиями, сковывающим комбинезоном и шлемом, а потом вернуться на Землю и запросто освоиться в новых условиях. Только сила тяжести Земли некоторое время пыталась бороться с Лили. Но Лили победила, интенсивно заставляя работать своё тело. Она легко и полностью поменяла свои профессиональные обязанности. Прощай ненайденная внеземная жизнь Европы, здравствуй флора Земли. Она часами сидела в Сети, изучая ботанику, генетику выращивания фруктовых деревьев, защиту от насекомых, технологии ухода, сбора урожая и многое другое. Познакомилась с другими фермерами, находящимися не очень далеко от нашей усадьбы, и часто советовалась с ними. А меня просила больше изучать используемую технику в садоводстве, а также рынок и сезонные особенности продажи фруктов.

Я старался превратиться из десантника в садовода, но не очень получалось. Мне нравилось заботиться о Лили и сыне, который должен был уже скоро появиться на свет. Это волновало меня больше всего. Лили видела моё особое внимание к ней, и говорила, что она чувствует себя замечательно, и не надо мне излишне волноваться. Но и она заботилась обо мне, пытаясь заглянуть в мой мир и понять, затягивается моя рана или ещё сильно болит. Она старалась чаще находиться рядом со мной или занять меня каким-нибудь делом, чтобы отвлечь от воспоминаний. Но глаза Младенца продолжали смотреть на меня. И я в поту просыпался среди ночи, стараясь в последний момент не разбудить Лили, или неожиданно уходил в себя среди белого дня, отключаясь от всего происходящего вокруг.

У меня родился сын – Поль. Славный мальчик, похожий глазами и некоторыми чертами лица на Лили. Но Лили говорила, что рот и нос мой, и характер, похоже, будет, тоже, как у меня. Лили предложила назвать его в честь дедушки, а я – в честь пилота, благодаря которому я не погиб и встретился с ней. Лили не спорила и сразу согласилась со мной. В те дни мы были очень счастливы. Вокруг была только любовь, красота и созидание – что ещё надо человеку?

Сын подрастал, сад процветал. О Лили уже знала вся округа. Она заражала своим счастьем и жизненной энергией всех людей – и нанимаемых рабочих, которым хорошо платили, и соседей, которых очень уважали, и партнёров по бизнесу, которых ценили. Короче, всех, с кем общалась или вела дела. Ко мне тоже относились хорошо, но считали немного странным. Иногда казалось, что те, кто не мог меня ближе узнать, судили обо мне просто – раз я являюсь мужем Лили, значит, наверное, тоже человек неплохой. А меня, в общем, устраивало такое отношение людей.

Меня всё устраивало, если подходить с точки зрения общепринятых человеческих ценностей. Но если во внутреннем мире человека, как сказал отец Лили, нет таких общепринятых ценностей, а есть взгляд Младенца, как быть ему? Я хотел быть счастливым, как Лили и другие многие люди, но эйфория счастья рождения сына постепенно улетучивалась. Я смотрел на закат солнца, и непонятные думы лезли мне в голову. Бывший десантник, защищавший справедливость и мир, но оказавшийся на самом деле убийцей, превратился в хозяйственника, который выращивает вкусные и полезные фрукты для людей. Но можно ли фруктами откупиться от взгляда Младенца, от страхов и несправедливости, которые ещё правят в человеческом обществе? Замкнуться в своём красивом мирке рядом с самыми любимыми людьми и быть счастливым? Я смотрел в глаза Младенца, пытаясь найти ответ, но они снова глубоко смотрели в меня и не давали ответа. Просто смотрели, но внутри души что-то рвалось, точно так же, как в первый раз на том транспорте, когда ребёнок умирал.

Я надеялся, всматриваясь в глаза Поля, забыть глаза Младенца. Но глаза сына были обыкновенными. Умными, весёлыми, плаксивыми, но обыкновенными глазами маленького ребёнка. Взгляд Младенца был сильнее, невозможно сильней своей проницательностью, глубиной, жалостью, болью. Не могут обыкновенные люди так смотреть, да и не надо так смотреть обыкновенным людям. Никому так не надо смотреть. Нельзя доводить даже особенного живого существа до состояния, чтобы его глаза так смотрели.

Лили меня чувствовала, и её счастье омрачалось. Она очень сильно надеялась, что рождение сына вылечит меня. Что Поль сумеет сделать меня таким же счастливым, как и она. И вот чего мне больше всего не хотелось, так это расстраивать Лили. Я старался быть счастливым, но как можно обмануть себя, как можно обмануть глаза Младенца? Никак нельзя. Это всё равно, что обмануть Мировую гармонию. Но я пытался, ради Лили. Я принимал активное участие в жизни усадьбы, выезжал в командировки для заключения новых договоров, управлял в саду роботами-комбайнами, вечерами общался с местными жителями. Ради Лили я готов был на всё. Но она меня чувствовала. И мой во многом искусственный энтузиазм не вдохновлял её. Она знала, что счастлив я только тогда, когда держу в своих объятиях её и сына.

Однажды я случайно услышал, что наша домохозяйка, замечательная добрая женщина, работавшая по дому с самой покупки фермы, посоветовала Лили обратиться к психологу. Она слышала, что хороший психолог может вылечить человека, имелся в виду, конечно, я, от последствий сильных переживаний и потрясений. Но Лили только поблагодарила её. Лили понимала, что если её любовь и рождение сына не смогли помочь, то никто не поможет, разве что только время. А ей надо просто меня горячо любить, верить и надеяться, а не искать хорошего психолога.

И я скучал по Тому. Он связывался со мной. Но нечасто и ненадолго. Мы смотрели друг на друга и всё понимали. Даже слова были не нужны. Том, конечно, говорил, что Лили после рождения сына стала ещё красивей, как смышлён и симпатичен мой мальчик, как прекрасен наш сад и многое другое, но совсем несущественное. А я спрашивал, когда он прилетит к нам? Он смущённо смотрел и отвечал, что попозже, сейчас у него важная работа. Я спрашивал, чем же он занимается, и он снова уклончиво отвечал, что ведёт бизнес и много разъезжает по Марсу, поэтому выходит на связь с разных мест. Тогда я перестал расспрашивать о его жизни и просто просил беречь себя и с любовью смотрел на него. А он смотрел с любовью на меня, и повторял, что он обещал встретиться со мной, и выполнит обещание, но надо подождать.

Том чувствовал, что счастливая семейная жизнь не залечила кровоточащую рану в моей душе. Но он не мог мне помочь, и больше боялся разбередить её ещё больше. А я понимал, что Том примкнул к тем, кого лейтенант называл повстанцами, и что он нечасто выходит на связь и тем более не прилетает к нам по главной причине, чтобы не вызвать подозрений ко мне и не раскрыть своё местопребывание.