Глаза Младенца

– Я люблю всё раскладывать по полочкам. Даже людей. Но ты для меня, Лексис, загадка. Я изучил по документам твоё прошлое и уже несколько дней наблюдаю за тобой. Иногда ты мне кажешься примитивным человеком с только-только начинающим развиваться разумом, а иногда глубокомысленным и очень разумным. Но думаю, что теперь при непосредственном контакте, я быстро определюсь с тобой. Даже уже начинаю определяться.

Я презрительно усмехнулся, – смотри не ошибись в своих раскладах.

– Не презирай меня. Это не моя вина. Дело в том, что большинство людей сами лезут на свои полочки, обладая стандартными стремлениями со слабыми восприятиями мироздания. Их разум зажат в общепринятые рамки, поэтому они прямолинейны и предсказуемы. Это их вина, – он задумался. – Но к счастью есть люди, разум которых действительно, а не искусственно, как у хитрецов, выходит за обычные рамки. Интеллектуальные гении, талантливые художники, светлые философы и другие. Они несут прогресс человечеству. И контакт с ними очень полезен и приятен. Может, ты один из таких людей.

– Не важно, какой я. Важно, что у нас не может быть контакта, – резко сказал я.

– Конечно, ты можешь быть немногословен, резок, а я буду много болтать, по твоему мнению, но близкий контакт у нас будет. И я всё равно лучше узнаю тебя по твоей реакции на мои приказы, действия и мысли. Ты человек, и твоё лицо, глаза не смогут ничего от меня скрыть. Я хороший психолог и очень наблюдателен. Если ты, со своей стороны, разумен и тоже способен хорошо разбираться в людях, то непременно лучше узнаешь меня, даже особо не желая этого.

Я молчал, смотря в окно. Антон тоже замолчал, но не надолго.

– Я уверен, что даже при таком странном общении, мы сможем обогатить разум друг друга. Не знаю почему, но я в этом уверен. Обычно люди общаются с целью поделиться мелкими, несущественными для их жизни новостями, похвастаться своими способностями или успехами, повеселиться, расслабиться. По большому счёту, действительно, болтовня. Но между нами будет другой уровень общения – высокопродуктивный.

Антон посмотрел на меня, а я на него, вкладывая в свой взгляд только один смысл, что он пока просто много болтает без никакой продуктивности. Он понял мой взгляд и произнёс, – ладно, отложим разговор на будущее.

Оставшийся путь мы пролетели молча. Аэромобиль сел у одного невзрачного здания, я никогда не бывал в этом районе города. Но внутри здания все помещения были эргономичны и функциональны. Меня провели в комнату с установленным медицинским оборудованием, приказали сесть на стул и застегнули сзади наручники. Через час в комнату вошёл человек в белом халате, подошёл ко мне и быстро сделал в шею укол. Я не смог оказать никакого сопротивления, только с ненавистью посмотрел ему в глаза. Постепенно моё сознание стало проваливаться сквозь пол в какую-то черноту.

Пришёл я в себя, лёжа уже на кровати. Одна рука была прикована к раме наручниками. Болела голова в затылочной области. Я попытался вспомнить, что же со мной произошло, но выплывали из памяти только какие-то кошмары, будто бы в мою голову залезли жучки и стали там копошиться. Через полчаса в комнату вошёл человек, именно он сделал мне укол, и спросил о самочувствии. Я пошевелил рукой, прикованной к кровати. Он всё понял и сказал, что только выполняет приказ. Потом сел рядом, но чтобы я не дотянулся до него свободной рукой, и стал объяснять происходящее.

– Вам сделали микрохирургическую операцию на мозге, проще сказать вставили в голову маленький компьютерный чип.

Я уже раньше слышал, что для секретных операций некоторым агентам вставляли в мозг микрочипы, чтобы контролировать самочувствие, местонахождение и добавлять ещё какие-то специальные возможности. Но зачем нужен микрочип мне?

– Для чего? – спросил я.

– Чтобы можно было вас контролировать другим человеком. У него в голове точно такой же чип, – человек немного замялся и уточнил, – почти точно такой же. У вас есть связь. Вы что-нибудь ощущаете особенное, не так, как всегда?

Я только ощущал в себе сильную злость, что в мою голову кто-то влез без моего согласия, и больше ничего.

Человек в белом халате понял мои ощущения и продолжил, – связь, конечно, очень слабая, и воспринимается в основном в случае каких-то резких изменений в физическом или эмоциональном состоянии человека, соединённого с помощью чипа с вами.

– И как же он может контролировать меня?

– Взрывчатка. Несколько миллиграммов мощной взрывчатки, которая находится в вашем чипе, – человек стыдливо опустил глаза, – в этом и заключается отличие вашего чипа. – Не поднимая глаз, он быстро продолжил, чтобы выполнить возложенное на него задание и быстрее покинуть меня, – расстояние между вами и контролирующим человеком не должно превышать в среднем пятьсот километров, в зависимости от окружающих вас условий, или блокироваться мощными экранами, соединение разорвётся, и будет взрыв. Никакое вмешательство в работу, настройки, как вашего чипа, так и чипа, соединённого с вашим, невозможно – взрыв. Смерть контролирующего вас человека – взрыв. И, самое главное, этот человек способен мысленно, правда, очень большим усилием, заставить взрывчатку детонировать.

Он ещё что-то говорил, но я уже не слушал. На меня смотрели глаза Младенца. И мне показалось, что в них была скорбь. Разве я заслужил такого конца – стать марионеткой с взрывчаткой в голове в руках порочных людей? Нет. Никогда я не буду марионеткой. Как только снимут наручники, я убью этого трусливого врача, Антона, наверняка контрольный чип в его голове, может, попадётся под руку ещё кто-то, и пусть мои мозги разлетятся по этим белым стенам.

Человек закончил свою речь и спросил, – может, сделать вам успокаивающий укол?

До меня не сразу дошли его слова, но, глядя в его ожидающе-сочувствующие глаза, я всё-таки понял их смысл и тихо ответил, – не подходи.

Он понимающе кивнул головой, быстро встал и вышел из комнаты. А я остался лежать на кровати. Мысли хаотично кружились у меня в голове. Мне вынесли смертный приговор. Шансов вернуться к Лили и сыну почти нет. Увижу ли я их ещё? Не знаю. Я не боюсь смерти, но хотелось бы попрощаться с любимыми, увидеть их в последний раз. Так что же делать? Не оттягивать, быстро покончить все дела с этими подлыми людьми и со своей жизнью или потерпеть – не быть марионеткой Антона, а просто выжидать? Может, удастся найти или захватить оружие и умереть более достойно, как десантник.

Я спонтанно перебирал варианты, строил планы. Но постепенно мой разум успокоился. Глаза Младенца уже не сильно мучили меня, а в некоторой степени даже утешали. Я начал платить по счетам. Значит, не так всё плохо.

Через полчаса в комнату зашёл Антон. Добродушно улыбаясь (удивительно, сотворить со мной такое, и суметь так искренне и участливо смотреть мне в глаза), он расстегнул мои наручники и спросил.

– Улеглось волнение? Я чувствую, что улеглось. Как самочувствие? У меня ещё побаливает голова.

Я молча сел на кровать, пристально смотря ему в глаза, ожидая, когда же его вопиющая самоуверенность достигнет предела, и я дам волю всем своим чувствам и мышцам.

– Я был против, Лексис, но вся операция должна идти по плану, и выхода не было. Узнай я тебя пораньше, то клянусь, до чипов дело не дошло бы. Но в жизни невозможно всё детально предусмотреть заранее.

Я удивлялся, как искренне он врёт, а может, только лукавит. Лучше бы лукавил, ложь ему дорого станет.

– Но жизнь продолжается, – воскликнул Антон, – и я приложу все усилия, чтобы с тобой ничего не случилось. Но ты и сам не плошай. А когда запланированная мной операция закончится, чип аккуратно удалят из твоей головы, и ты вернёшься к прежней жизни. Давай немного прогуляемся во дворе на свежем воздухе, а потом пообедаем вместе, нам надо подкрепить свои силы и о многом поговорить, расставив все точки над «i».

Он протянул мне руку, чтобы помочь встать, но я отстранил её и встал сам. Голова закружилась. Наверное, мне приблизительно два, три часа назад вкололи лекарство, понижающее давление, раз есть такая слабость. Антон всё предусмотрел. Мы вышли неспешно, из-за моей слабости, во двор. Свежий ветер и солнечный свет немного приободрили меня. Антон, почувствовав, что мне лучше, начал разговор.

– Повторюсь, Лексис, я хочу, чтобы всё закончилось благополучно, и ты вернулся домой к любимой жене и сыну. Можешь думать, что угодно, но я даже верю, что так оно и будет. Тебе только надо выполнять мои требования.

– Да пошёл ты, – негромко, но выразительно, с чувством ответил я.

Антон улыбнулся, совсем не обидевшись на мои слова, – я знаю, что ты не боишься смерти, впрочем, как и я. Хотя именно тебе жизнь дарит настоящее счастье. Ты познал настоящую любовь, потому что умеешь любить, и тебя любят в ответ. И ты способен развивать свой разум, значит, твоя жизнь по-настоящему может быть созидательна. Толпы людей влекут суетливое или развращённое существование, ничего не получая от жизни по-настоящему ценного и ничего по-настоящему ценного не созидая, но цепко хватаются за свою жалкую жизнь, пытаясь продлить её подольше. Их разум давно закостенел и рассыпается, но они отодвигают смерть подальше. Не понимая, что смерть им даёт избавление и новый шанс. Но они боятся такого избавления, и шансы их тают. Но ты, Лексис, достоин жизни, и не спеши умирать.

– А ты достоин жизни? – тихо спросил я.

– Я ещё в молодости прочитал один замечательный философский трактат о смерти, который научил меня жить. Парадоксально, но именно понимание сути смерти лучше всего учит жить.

Я посмотрел в глаза Младенца. Антон прав, именно смерть преподнесла мне страшный урок жизни. Антон чуть замедлил шаг, наблюдая за мной.

– Не буду скрывать, – продолжил Антон, – я убивал людей. В основном, плохих людей. Но за каждой смертью стояли десятки, сотни, иногда даже тысячи возможных невинных жертв. Я делал правильный выбор, обрекая одного или нескольких на смерть, спасая многих.

– Убив меня, кого ты спасёшь? – упрямо спросил я.

– Ты жив и будешь жить. Советую тебе забыть о микрочипе, словно его нет, а то изведёшь себя на нервной почве, – полушутя, полусерьёзно ответил Антон.

– Слушай, Антон, – громко сказал я, впервые назвав его по имени, – нет на Европе уже осмия. Его вообще уже нет. Неужели ты этого не понимаешь? А если понимаешь, то тогда зачем я тебе нужен? Это раз. И зря ты связался со мной, я для тебя больше опасен, чем полезен. И нет у тебя надо мной никакого контроля. Это два.

– Когда убедимся на все сто процентов, что осмия уже вообще нет, хотя ничего не может в природе исчезнуть бесследно, тогда и закончим операцию. А что касается твоей полезности для меня, то она есть, но не это только важно. Я тоже полезен для тебя, только ты толком это ещё не осознал. Наше взаимодействие обоюдополезно – вот в чём суть. А микрочипы, ты прав, ничего не решают, – ответил он, и после паузы продолжил, – пойдём назад, время обедать.

Мы прошли в комнату, где в середине стоял накрытый стол и два стула, а у стены – два кресла и журнальный столик с голографическим проектором. Антон пригласил меня сесть за стол и сел сам. Он налил суп себе и мне и жестом попросил начать трапезу. Мы не спеша ели, Антон иногда хвалил некоторые блюда и советовал мне попробовать. Пища была многообразная и питательная, но без излишней изысканности.

Я ел без большого аппетита, и думал, что же такое происходит со мной? Зачем я сижу здесь, и этот порочный человек, способный убить меня в любую минуту, оказывает мне внимание? Ему с помощью меня надо найти осмий или что-то ещё, наверняка, связанное с марсианским движением? Но я не буду ему помогать. И когда он это поймёт, то просто убьёт меня. Но что он может дать мне, кроме смерти? Он считает, что может. Жизненный опыт, знания. Вполне возможно. Может, что-то ещё? Может он приведёт меня к тем событиям, которые помогут забыть страшный взгляд Младенца? Уже сейчас эти глаза причиняют не такую мучительную боль, как раньше. Всё может быть. Надо терпеливо ждать.

Мы перешли к десерту, когда Антон продолжил разговор, начатый во дворе.

– Надеюсь, что ты, Лексис, уже способен хорошо воспринимать мои мысли без лишних обид и колкостей, – он вопросительно посмотрел на меня, я молча посмотрел на него. Оценив мой взгляд, он удовлетворённо продолжил. – Как общепринято у нормальных людей, нам надо рассказать немного о себе, чтобы лучше узнать друг друга. О тебе я уже кое-что знаю, поэтому начнём с меня.

Я родился на востоке азиатского континента. Мать работала учителем в школе, а отец – научным работником в исследовательском институте. У меня было хорошее начальное воспитание и образование. Спасибо родителям. Дальше идти по жизни, развивая свой разум, мне не составило большого труда. У меня в крови русские корни! – восторженно сказал Антон последнее предложение.

Я удивлённо посмотрел на него. Не потому что иметь русские корни какая-то большая редкость или удача, всё обычно, а потому что он так воодушевлённо это произнёс.

Антон увидел моё удивление такой восторженностью и спросил, – ты знаешь свои национальные корни?

Я отрицательно помотал головой, Антон продолжал смотреть на меня, тогда я сказал, – мои предки приехали на север Америки в очень давние времена, кажется, из северной Европы. Впрочем, для меня, как и для всех людей, совершенно неважно расовое или национальное происхождение, важно, чтобы человек был стоящим человеком.

– А для меня важно. Я изучал русскую историю. Вольные, широкой души были люди. Они не ютились в тесноте в теплых условиях, как другие народы, в древние времена, расчётливо проживая каждый день, а осваивали бескрайние просторы востока, севера, не боясь невзгод. Лишь бы была воля. Первая революция, которая несла братство, равенство и свободу для всех людей, была тоже русской. И неважно, что большинство людей было слабо разумом её поддержать и развить. Важно, что было много таких людей, которые верили в неё. Я рад, что во мне течёт русская кровь. Вполне возможно, благодаря этому, я сумел воспитать свой характер. Русский характер. И такие понятия как вера, честь, свобода и любовь ставить выше всего.