над золотым феодосийским пляжем,
Семирамиды виноградный мёд,
и сад расплылся облаком лебяжьим.
О Дед Етой, ты помнишь эти дни?
Не помнишь? Ключик вытащи заветный
и в дверце его дважды поверни,
и ход найди за дверцей незаметный.
Но Дед Етой гремит сковородой,
яичницу готовит на конфорке
из двух яиц, а ключик золотой
забытый им лежит на верхней полке.
* * *
Дед Етой роскошествует,
лежит на пляжу?
с мордою скукоженною.
Рядом я лежу.
Солнце светит мне в висок
от судьбы наискосок.
Выстрел выстрелит, и я –
с вами, мёртвые друзья.
А живые подождут,
ко мне позже подойдут.
Только это Дед Етой
не заметит,
он сегодня встал не с той,
не ответит.
* * *
«Наверно, я ни доллара не сто?ю,
когда на ровном месте не стою?», –
подумалось однажды Дед Етою,
взглянувшему с утра на жизнь свою.
Он подышал на зеркало: тревога
в дыханье отразилася его.
Налил в стакан, для трезвости, немного,
сто пятьдесят, почти что ничего.
На календарь взглянул, число увидел…
– О боже мой! – в сердцах проговорил. –
Сегодня же божественный Овидий
«Метаморфозы» миру подарил.
«В степь удалиться за залив за Финский, –
подумал вдруг мятежный Дед Етой, –
чтобы не видеть этой жизни свинской,
писать стихи, обросши бородой?»
Махнул рукой, налил ещё, до края,
до горизонта, до черты пустой.
А ангел за спиной, крылом играя,
шептал ему: «Ты снова встал не с той».
* * *
Раз осенью проснулся Дед Етой –
вино горчит и пиво кисловато…