Едва двигая тяжёлые ноги, Яков вернулся на свою батарею. В который раз, за нескончаемый день, он обошёл четыре орудия. К этому времени, все раненые были хорошо перевязаны, а убитые уже похоронены.
Красноармейцы, оставшиеся ещё на ногах, продолжали возиться с мёртвыми фрицами. Церемониться с врагами не стали. Стараясь укрыться в неровностях местности, бойцы просто тащили фашистов на нейтральную полосу и бросали в большие воронки от бомб и снарядов. Пусть там гниют себе потихоньку.
Чёрный дым от сгоревших фашистских машин уже не стелился над выжженной степью. Воздух вокруг совершенно очистился. Наверняка, снайперы фрицев видели всё, что творилось на данной позиции. К счастью, они не стреляли.
Видно, решили дать время противникам, чтобы те схоронили убитых «genossen». Пусть даже столь примитивным, удручающим способом. Всё лучше, чем твои сослуживцы по армии будут валяться в пыли, и разлагаться под яростным солнцем у всех на виду.
Тем более, что в ближайшее время, опять «panzersoldat» придётся идти к советским позициям. Ну, а гнать технику по телам чистокровных арийцев, не очень приятно.
Когда было кончено с очень тягостным делом, Яков взглянул на стенки окопов. Все они были обрушены взрывами бомб. Лейтенанту хотелось отдать команду: – Подновить оплывшие брустверы.
Он посмотрел на бойцов, валившихся с ног от усталости, и благоразумно подумал: – «Пусть отдохнут хоть немного. Не то начнётся атака, а у них не останется сил, чтобы винтовку поднять».
Затем, его мысль двинулась дальше: – «Как же эти траншеи содержались в порядке до вчерашнего дня?» – задумался парень. Он посмотрел на скромное кладбище, где лежали десятки зенитчиков. Окинул пристальным взглядом продолжительный ряд свежих холмиков и сам себе же ответил: – «Скорее всего, раньше здесь находилось значительно больше народу».
Тут он заметил пожилого солдата. Он шёл со стороны пустыря, где устроились прожектористы. Мужчина с побледневшим лицом смотрел на позиции батареи зениток. Глаза человека наполнял сильный страх.
Он видел четыре орудия, иссечённые пулями, серую степь, хорошо перепаханную большими воронками, а так же, израненных красноармейцев, безучастно лежащих на голой земле. Все они были замотаны в пропитанные кровью бинты.
– «Видно, старик не бывал под обстрелом, а только, издалека слышал мощные взрывы». – усмехнулся лейтенант про себя: – «Как они, интересно, сюда все попали? Такие непуганые?
Скорее всего, приехали из Казахстана. Причём, ещё до того, как фашисты взялись бомбить переправу. Ну, а потом, сидели в глубоком тылу, пока линия фронта сама не добралась до них».
– «Хотя, чего это я на него ополчился?» – остановил лейтенант пустопорожние мысли: – «Боец принёс на позицию водку, обещанную сердечным соседом, а я над ним насмехаюсь. Тоже мне, ветеран отыскался. Сам, лишь сегодняшним утром, явился сюда».
Приняв подарок из рук вестового, Яков велел сказать капитану: – Большое спасибо! – и без промедления отпустил старика. Нечего ему здесь ошиваться. Пусть поскорее уходит, не то фашисты опять рвануться в атаку.
Он проводил завистливым взглядом, спешившего «в тыл» человека. Позвал сержанта того отделения, что прибыл в разгар рукопашной и устало спросил, как устроились его подчинённые. Пока командир отвечал, зенитчик принюхался к дыханию своего собеседника.
Отметив, что от бойца не пахнет спиртным, Яков кивнул на немецкую флягу, висевшую на поясе пехотинца, и приказал: – Снимите бакелитовый колпачок, закрывающий пробку.
Удивлённый мужчина исполнил странный приказ. Лейтенант указал на двенадцатилитровую ёмкость, стоявшую возле ноги, и строгим тоном продолжил: – Возьмите этот небольшой термосок. Пройдите по позициям моей батареи и налейте бойцам по порции водки. Судя по виду стаканчика, – он кивнул на непривычную ёмкость, что находилась в руке МВДешника, и спокойно закончил: – в него помещается, не более ста пятидесяти граммов.
Тем, кто уже крепко принял на грудь, ничего не давать, а то, чего доброго, ещё опьянеют. Если потребуется, обработать глубокую рану, плесните столько, сколько нужно для этого.
Пусть, хотя бы, польют «сучком» на бинты. Вдруг он поможет остановить течение крови? Да и дополнительная дезинфекция, лишней не будет. То, что останется, принесёте ко мне. Я нахожусь в той землянке. – лейтенант указал на «дом офицеров» и коротко бросил: – Выполняйте команду!
Проводив взглядом спину сержанта, Яков направился к длинной низине. Опустив гудящую, как колокол, голову он поплёлся к строению, отведённому ему, для жилья.
Немного качаясь, зенитчик вошёл в помещение. Зачерпнул кружкой воду из армейского термоса, стоявшего возле двери, и небольшими глотками выпил тёплую невкусную жидкость.
Ощутив, что сильная жажда чуть притупилась, парень устало вздохнул. Сделал два шага вперёд и медленно сел на жёсткие нары. Он медленно снял тяжёлую каску и положил на «табурет», торчавший возле «стола». Рядом бросил пилотку, промокшую насквозь от горячего пота.
Яков прислушался к состоянию всего организма и осторожно ощупал свой лоб. Кожа под пальцами была очень горячей и влажной. Череп болел намного сильнее, чем прежде. Перед глазами мелькали какие-то искры и тени.
Его легонько подташнивало. Хоть после завтрака прошло много времени, есть лейтенанту совсем не хотелось. Желания хлопнуть рюмочку водки, у него совсем не возникло.
Лейтенант двинулся так осторожно, словно у него на макушке, стояла хрустальная ваза. Яков улёгся на усталую спину. Опустил свинцовые веки и тотчас лишился сознания.
Как это ни странно, но сквозь неожиданный обморок, он каким-то мистическим образом, ощущал почти всё, что творилось вокруг. По крайней мере, ему так казалось.
Спустя полчаса, в дверь постучали. Не услышав ответа хозяина, снаружи открыли щелястую створку. В помещенье вошёл сержант пехотинцев. Осматриваясь в полумраке землянки, он чуть потоптался возле порога, увидел, что командир лежит, как убитый, и двинулся дальше.
Стараясь не очень шуметь, МВДешник прошёл к свободной лежанке и осторожно поставил на пол двенадцатилитровую ёмкость с оставшейся водкой. Затем повернулся и, крадучись, направился к выходу. Его силуэт тотчас исчез в сиянии солнца, висевшего над иссушенной степью. Узкая дверца тихо закрылась.
Ранение в голову
Раздались до боли знакомые крики двух наблюдателей: – Воздух! Курс 40! Двенадцать самолётов на западе! – кричали они в один голос. Благословенная тишина батареи разорвалось с отчётливым треском. Яков мгновенно очнулся от тяжёлого сна.
– Опять! – простонал он вполголоса. Зенитчик спустил сапоги на утоптанный пол и, помогая телу руками, с огромным трудом принял «положение сидя». Несколько долгих секунд, лейтенант ориентировался в полутёмном пространстве. Он очень старался сфокусировать рассеянный блуждающий взгляд.
Его зрение, помутнённое сильной контузией, наконец-то, пришло в состояние нормы. Предметы перестали двоиться и уже не дрожали в застоявшемся воздухе тесной землянки. Действуя весьма осторожно, парень поднялся на нетвёрдые ноги. Он слегка пошатнулся и, опёршись рукою на ящик, встал вертикально.
Якову вспомнился текст из толстого медицинского справочника, который он когда-то читал в далёком Баку. Лейтенант тихо сказал про себя: – «Э-э братец, да у тебя, кажется, сотрясение мозга? Хорошо бы тебе полежать пять-шесть дней в тишине и покое, ан нет, приходится идти воевать!»
Снаружи уже раздавались команды наводчиков. Командиру батареи зениток нельзя было отсиживаться в тесной землянке дольше, чем его подчинённым. Ещё, чего доброго, примут за труса. Он потрогал свой череп дрожащей рукой. Осторожно надел на макушку пилотку, а сверху пристроил тяжёлую каску.
Принял, насколько было возможно, вид бодрячка и вышел наружу из небольшого жилища. Яков привычно взглянул на часы и со злостью подумал: – «Двадцать один, десять минут. Каждые четыре часа, атаки фашистов, пропади они пропадом!»
Стараясь не сильно качаться во время ходьбы, парень добрался до узкой траншеи, соединяющей второе и третье орудие. Он посмотрел на позиции и облегчением понял, что здесь, кое-что изменилось в лучшую сторону.
Пока он лежал без сознания, приезжали ремонтники из штаба полка. Мастера немного почистили изношенные пальбою стволы. Заменили разбитую пушку на относительно новую и, кое-как подшаманили все остальные. Снарядов тоже имелось в достатке.
Лейтенант не стал возмущаться. Мол, почему, не разбудили своего офицера? Справились сами, без Якова, вот и прекрасно. Теперь самое главное отбиться от фрицев. Он устремил рассеянный взгляд на самолёты фашистов. Собрал волю в кулак и с трудом разогнал слабый туман, клубившийся перед глазами.
В гудящем от травмы, мозгу заработал мыслительный арифмометр. Зенитчик прикинул расстояние до ближайших стервятников. Понял, что пора бить по врагу и отдал команду: – Беглый огонь!
Всё остальное, оказалось повтором той свистопляски, что случилось в тринадцать и семнадцать часов. Над головой возникла непрерывная карусель самолётов с крестами чёрного цвета. Их сопровождал оглушительный вой ныряющих сверху «лаптёжников».
Послышался грохот выстрелов мощных орудий, взрывы бомб, треск бортовых пулемётов и яростный свист множества кусочков металла. Воздух наполнила ядовитая вонь от сожжённой взрывчатки, и тучи серой земли, поднятой ударной волной к багровому вечернему небу.
Подносчики метались от штабелей ящиков к тяжёлым лафетам и подносили снаряд за снарядом. Наводчики вертели рукоятки зениток с удивительной скоростью. Заряжающие вгоняли тяжёлые «чушки» в стволы, закрывали клиновые затворы и по команде стреляли по фрицам.
Время от времени, в кого-то из пушкарей попадала тяжёлая пуля или осколок от разорвавшейся бомбы. Боец тут же валился с платформы. Свободное место занимали товарищи, бывшие рядом. Перебинтованные наблюдатели оттаскивали раненых в сторону, и делали там перевязки на скорую руку.
Яков стоял посреди кромешного ада. Зенитчик громко командовал. Парень пытался хотя бы немного корректировать беглый огонь. Краем глаза он видел, что самолёты фашистов напали на обоих соседей, которые расположились с разных сторон.
Они отбивались с той же удивительной яростью, что и его батарея: – «Значит, не стоит от них ожидать хоть какой-нибудь помощи. Придётся справляться самим!» – сказал себе офицер. Послышался крик, долетевший с четвёртой позиции: – Правый наводчик убит!
Лейтенант помчался к орудию, что внезапно умолкло. Он сел в неудобное кресло и, вместе с левым наводчиком, начал выцеливать фашистских стервятников. Картина ужасного боя резко уменьшилась. Она сжалась до небольшого кусочка багрового неба, висевшего над головой.
Теперь ему было некогда глянуть, что происходило справа и слева? Самое главное, поймать воющий «юнкерс» в прицел. Услышать лязг стального затвора, раздавшийся чуть за плечом. Отдать команду: – Огонь! – и стерпеть грохот выстрела, ударивший в уши. Затем, всё повторить великое множество раз. И так до конца налёта фашистов.
То там, то здесь, слышался вой сбитого «юнкерса», летящего вниз для встречи с советской землёй. Душу зенитчика наполняла сильная гордость за свою батарею: – «Ещё одного гада, мы сбили сегодня!»
Вдруг, Яков понял, что над ним только чистое небо, в котором нет «пикировщиков». Теперь можно слезть с железного кресла. Размять онемевшую шею и посмотреть на пыльную степь, усеянную большими воронками.
Но радость от окончанья налёта продолжалась недолго. Едва стих грохочущий бой, на парня опять навалилась усталость и боль. Яков с трудом повернулся и увидел молодого сержанта. Он был из тех пехотинцев, что пришли на позицию в конце рукопашной атаки фашистов.