Желтый Эскадроль

– Все умрут, а Эскадроль будет стоять всегда, друг мой.

Через мгновение мы уже выбегали из штаба.

* * *

– Где Туркелов? – спросил я у Краснова и Иванова уже через час. В моей «свите» числилось три офицера, но чаще всего были лишь эти двое. «Свита» составляла костяк военной коллегии Централиса. Эти три офицера являлись, тем самым, самыми влиятельными людьми здесь, не считая меня и совсем маленького отделения Фонда. Мелкое звание поручика в таком важном административном учреждении никого не смущало и не удивляло: приказ есть закон, а удивление никогда не было свойственно эскадрольцам.

Мы ехали к проходной фабрики на машине по одной из безымянных центральных улиц. Вместе с нами шли походным маршем несколько тысяч солдат. Спешка не требовалась. Машину вел Краснов.

– Как обычно, господин генерал. Туркелов рыщет по всему городу, – ответил почти с презрительной ухмылкой Краснов. В его ответе могло показаться пренебрежение к Туркелову, они и вправду никогда особенно не ладили.

Полковник Туркелов был человеком прекрасных талантов. Грубо говоря, он как раз всегда «рыскал» везде, собирая важные сведения, налаживая связи и выполняя секретные поручения. Он всегда серьезно и просто относился к делу, но со вкусом, отчего результаты его деятельности можно было только хвалить. Возможно, Туркелов был несколько наивным в обычном общении, никогда не понимал юмора и сам никогда не шутил. И не оттого, что был томным и скучным, нет, с ним всегда можно было интересно поговорить, а оттого, что по характеру был человеком сдержанным и незамысловатым. К сожалению, он также был и невероятно скрытным, отчего ни двое моих подчиненных, ни я не имели ни единого понятия, где бы он мог находиться. Впрочем, информация, добытая им, зачастую была верной и чрезвычайно полезной, за что и можно простить ему его конспирацию. Думаю, она была ему нужна для его методов. А методов его я не знал.

До подстриженных кустиков и витражных окон мне дела не было, но улица жила, будто восстание в городе не происходило. Жители безмятежно гуляли, ходили по магазинам, лавкам и кафе, сидели на скамейках, кормили голубей и шутили под грохот тяжелых полковых орудий и взрывов по всему городу. Никому не было дела, улица – свободна и безразлична. Но вдруг перед неторопливо едущей машиной встала интересная личность. Краснов остановился, а мне даже пришлось выйти из машины.

– Генерал Танский, добрый день, – подошел ко мне человек под наше общее неудовольствие, – я агент Фонда, имя которого вам знать не обязательно, – агент начал фразу так, будто сам не ожидал меня встретить, но при этом обрадовался, как если бы мы давно искали встречи. – Простите, что останавливаю вашу победоносную езду, – он язвил, при этом пристально и самоуверенно смотрел в глаза. Кожа вокруг его глаз будто бы почернела, а сам взгляд был застывшим, хотя жизнь еще была в этом бренном теле, – но я хотел бы кое-что передать. Императорский Фонд Управления и Спасения очень недоволен тем, что вас не было в городе во время начала восстания. Также мы недовольны тем, что штурм фабрики был настолько отложен. Это не послужит вам в будущем.

Он закончил весьма мрачно и стоял с руками за спиной, немного нагнувшись ко мне. Он был ниже меня ростом, а потому смотрел снизу вверх, но с вызовом, почти презрительно. Меня не нужно было долго просить, и я начал смотреть на него точно так же, но сверху вниз. Агент уверенно и криво улыбался, тогда как я готов был расхохотаться ему в лицо. Дуэль длилась секунд двадцать, пока фондовец не выдержал.

– Если вы так и планируете не отвечать мне, то…

– О, почему вы так решили, милый агент? Мне крайне лестно, что сама императорская рука, наконец, дошла до меня. Разве что… город – мой, и императорская рука здесь я. Уверьте Императора, что машина будет спасена, а «зеленые» уничтожены. На этом все.

Фондовец выпрямился, его улыбка пропала. Он одарил меня недовольным взглядом, а затем быстро и плавно удалился в переулок, раздражающе шурша своим балахоном. Я давно не видел агентов Фонда, они всегда вызывали у меня отторжение самим своим существованием, и я избегал встречи с ними. Их форма была похожа больше не на мундир, а на синий балахон или даже больничный халат. Конечно, они не военные, а всего лишь жалкие администраторы, но их одеяние всегда казалось странным и каким-то враждебным.

Вся масса войск, имеющихся в распоряжении Централиса, была построена на широких пространствах перед фабрикой. Все место перед входом в проходную промышленного здания было заполнено военной техникой и солдатами в черно-зеленых мундирах. Некоторые ровные и стройные квадраты полков стояли невозмутимо и тихо уже пятый час, но не подавали признаков усталости. Несмотря на напряженный момент, в воздухе повисли тишина и спокойствие. В ближайших кварталах не было случайных прохожих, шторы на окнах были задернуты, все магазины, аптеки и банки закрыты. Людская жизнь начиналась лишь через квартал. Яркое органическое Солнце и чистое голубое небо освещали армию, тучи, разочаровавшие меня, не приближались. Все как будто застыло. Тишину нарушал только тихо завывающий ветер, который носил по улицам мелкий мусор и трепал офицерам волосы.

Тишину нарушал лишь ветер и огонь тяжелых полковых орудий, ведущих стрельбу по центральным воротам проходной. Огонь, грохот, яркие вспышки, снаряд разрывался в воротах, падали куски железа. Гильза снаряда выпадала из казенной части орудия. Перезарядка. Выстрел. Огонь. Грохот. Падает балка. Перезарядка. Выстрел. Огонь. Грохот. Вспышка. Выстрел. Огонь.

Огонь.

Никто уже не обращал внимания на стрельбу десятков орудий по воротам. Солдатам было привычно.

Моя вторая цель представлялась гораздо крупнее и важнее штаба, но это лишь на первый взгляд. Штурм фабрики я мог откладывать по нескольким причинам, одна из них очевидная – артиллерии требовалось время. Отдав офицерам приказ построить прибывшие войска, я задумчиво и серьезно посмотрел на ворота фабрики и отправился к оперативному штабу. Иванов был здесь и отдавал мелкие распоряжения от моего имени.

– Дополнительные войска присланы? – спросил я Иванова, продолжая смотреть на ворота.

– Никак нет, господин генерал. Как докладывает оперативный штаб, на западных, южных, восточных и северо-восточных базах войск почему-то не оказалось. Нам передали, что их также забрал Фонд.

Я не успел ответить.

Ворота вдруг взяли и рухнули неожиданно для всех. Многие часы ударных стуков нескольких сотен снарядов о черную монолитную сталь сделали свое дело. С грохотом, пылью и ужасным скрежетом они обвалились со своей исполинской высоты, но упали достаточно далеко, чтобы не задеть войска. Я смотрел вполоборота с сияющей улыбкой на свою работу, армия вновь радовалась от будущего количества трупов.

Черно-зеленые фигурки солдат и офицеров побежали в сияющий чернотой провал. И… вероятно, не успел упасть последний винт разрушенной металлической стены, как проходная уже была взята. Эскадрольцы знали толк в штурмах: остались только тела. Сцена битвы абсолютно неинтересна, слишком много криков, сложных маневров, пороха и предсмертной боли. «Зеленые» второй раз показали себя здесь именно тем сбродом, каким их все считали. Они упорно и смело ждали вторжения в свою черную обитель: за считаные минуты для сотен людей она стала черным гробом. Была еще одна фиктивная сложность: верхушка «зелени» уже спустилась внутрь фабрики. Фиктивная, ведь у них не было ключа от машины.

Я медленно зашел внутрь и продвигался по горящим и раскореженным развалинам бывшей проходной. Потолок и стены еще стояли крепко, недаром эскадрольцы славились своим умением строить, но в них сверкали большие дыры, через которые можно было увидеть голубое небо. Я медленно осматривал окружающее пространство, пытаясь оценить урон, нанесенный моей проходной снаружи. Кто-то сзади поторапливал меня, кто-то желал, чтобы я отдал приказ спускаться вниз, к самой подземной фабрике. Но я медлил. Вид величественной разрухи, сотен трупов-головоломок, огня, от которого испарялась растекшаяся кровь, завораживал и не хотел отпускать. Надо мной была высота в пятьдесят аршин, ширина ангара была в два раза больше. Ощущение того, что ты находишься в громадной дымящейся пасти, в которой чернота тебя обволакивает, было незабываемым и неописуемым.

Но вид ангара говорил мне: «Гляди же, генерал Эскадры, если воины твои разрушили сердце восстания за минуты, то что может сделать горстка ничтожеств, которая смогла спуститься?»

– Сколько еще вы хотите разрушать то, что мы созидали? – спросил я полушепотом у черноты.

– Господин генерал, кому вы говорите? – шедший сзади Краснов недоуменно покосился на меня из-за спины.

– Сколько вы будете нарушать единство перед смертью? А?! Предатели! Аннигилянты! Трупы! – я неестественно громко зарычал и повернулся и основной массе войска. – Слава Эскадролю! Всем смерть! Смерть! Смерть! Смерть! Смерть и война! Андес Эскадра!

– Слава! Ура! Эскадра вечна! Смерть врагам! Слава войне! – все солдаты начали зычно кричать на весь громадный ангар, отчего начался страшный гул. Священное Воинство подкидывало вверх фуражки, стреляло в потолок, приплясывало, набиралось злости и решимости.

– Вперед! На фабрику! Убейте всех сбоистов. Андес! – вскричал я в полной решимости войти в лабиринт и убить минотавра. Но кто я такой, чтобы надеяться жить так, как хочу я, а не общий принцип?

Солдаты вскинули винтовки и черными быстрыми рядами ворвались на площадку лифта, который уже поднялся.

– Господин генерал! – сзади ко мне быстро бежал Туркелов, – господин генерал, бедствие!

– Какое бедствие, Туркелов, о чем ты? – мой полковник был взволнованным, что передалось и мне, тут же сбросив мое воинственное настроение. Кровь и пот капали с его лба.

– Фонд, господин генерал, – столь частое упоминание ФУСа с обвинением во всех бедах меня уже смешило. У нас что, только одна организация, в которую можно ткнуть пальцем?

– ФУС сговорился с Военной Администрацией, чтобы лишить вас должности и выгнать из Централиса, – выпалил он на одном духу, когда отдышался, – а еще восстала резервация, ха-ха-ха, удивительно, все в один день.

В этот момент мое сознание слегка помутилось, и я очнулся лишь, когда покинул ангар.

* * *

Лично фабрику я штурмовать не стал, оставив это дело своим офицерам, в первую очередь Иванову. В мою голову закрадывались мысли, что я вообще не был здесь нужен и был пустым символом, без которого и штаб, и фабрика все равно были бы отбиты. Новости Туркелова вгоняли меня в еще большую хмурость. Мы сидели втроем в каком-то рабочем трактире, недалеко от фабрики. Рабочих здесь было невероятное множество, все тесно, но дружно сидели за дубовыми столами полуподвального помещения и пили напитки, скорее всего, совсем без наркотического состава. Эскадрольские рабочие никогда не любили наркотики.

Пока Краснов пошел беседовать с уже празднующими победу и постройку машины рабочими, Туркелов пересказывал мне некоторые детали того, что он узнал.

Больше заботила его, как ни странно, вторая новость, о восстании резервации. Он объяснил закономерный факт, что именно на подавление и были уведены все войска из Централиса и ближайших военных баз, ибо восстание носило массовый характер и явно хорошо подготовлялось. Оно проходило даже слишком бурно. Восстали все четыреста тысяч населения резервации, как раз в тот день, когда хотели начинать новый процесс аннигиляции. Аннигиляция проходила медленно, потому что внутренние резервации считались безопасными и население их быстрой зачистке не подлежало. Странность была в том, что восставшие аннигилянты воевали с вполне хорошими винтовками и приличным запасом патронов. В их действиях даже прослеживалась тактика. Их лагерь, как и все другие, представлял собой громадное грязное скопление палаток без гигиены, медицины и предметов первой необходимости. Лагерь всегда окружался стеной с патрулями, но стену аннигилянты уже отбили и сейчас, по данным Фонда, активно наступали уже на сам лагерь эскадрольского Воинства. Ранее считалось, что любое восстание аннигилянтов невозможно, ибо проигравшие всегда подавленны и чувствуют себя обреченными. Спустя два века практики этнических чисток целых народов оказалось, что бывают исключения.

Насчет моей отставки, которой Туркелов так меня напугал в начале, полковник ничего сказать не мог. Он начал вести странные отвлеченные рассуждения о том, что Фонд всегда был недоволен мной и вообще всем генералитетом. Что Фонд всеми силами хочет, чтобы армия Эскадроля также была ему подконтрольна, и у него непомерные притязания на власть. На мои замечания о том, что Фонд лишь организация Императора, которую он может распустить по первому своему желанию, и о том, что Император доверяет мне, полковник высказал некоторые сомнения. Мы всегда были с ним в попустительских отношениях, а потому он мне прямо сказал, что Императору до своего Фонда Управления и Спасения никакого дела нет. До Военной Администрации тоже, потому что она занимается лишь военными кадрами внутри пространства и поставками на фронт. Император заботится только об оперативной военной ситуации, а на остальное ему чихать. Эти мысли моего полковника мне крайне не понравились. Особенно учитывая то, что Туркелов всегда добывал достоверные сведения.

В конце концов, Туркелов с неудовольствием и смущением признался, что сведения об отставке не совсем достоверные и построены по большей части на слухах. Я уже мало слушал его, все больше погружаясь в состояние лихорадки, доходящей до злости, а потому отвечал односложно.

Тут наш разговор, медленно увядающий без более подробной информации, был прерван басистым криком:

– Эх, народ эскадрольский, погуляем, машинкой прославляемые!

Решили веселиться. Один рабочий залез на трактирную сцену и громко запел:

Свитит месяц,
Свитит ясный,
Свитит ясная звезда!
Танцем буйным и прекрасным заливается земля!
Танцем буйным и прекрасным заливается земля!
Свитит месяц,
Свитит ясный,
Свитит белая луна!
Осветили путь-дорожку мне до милого двора!
Осветили путь-дорожку мне до милого двора!