Нетипичный атом общества

Нетипичный атом общества
Александр Сергеевич Глухов

История одной деревенской семьи на фоне истории жизни и событий страны.

Александр Глухов

Нетипичный атом общества

Замечателен май в средней полосе России, когда природа, очнувшись от зимней спячки и обсыхая от половодья и непролазной грязи, одевает цветным убранством сады, луга и поля. В первой половине месяца уже летят майские жуки, но комариный сезон ещё не начался. Густо покрывается белым цветом вишня. Днём воздух прогревается высоко стоящим солнцем и люди сплошь одеваются по-летнему. Девушки натягивают на себя легчайшие коротенькие платья или юбочки, демонстрируя свои стройные, гладкие ноги. Иные отчаянные головы пытаются начать купальный сезон. В мальчишеской среде всегда находятся толи бесстрашные, толи глупые натуры, которые лезут в ледяную воду с первого мая и отчаянно воя и синея от холода, держатся в ней несколько секунд. Но, наступает долгий поздневесенний вечер, температура резко падает, особенно в ясную погоду и начинается поголовное надевание свитеров и курток. Полулетнюю тишину пронзают неповторимые соловьиные трели, успокаивается грачиный гомон, а старшие братья Котелкины подсаживаются на красивую фигурную скамейку к Людмиле Королевой. Она, пятнадцатилетняя старшеклассница, невысокого роста и очень умеренной смазливости, принимает приход соседей за знаки внимания к себе. Отчасти, это правда, но главная задача визита Василия и Лёшки, в оценке будущего урожая вишен в огороде тёти Дуси, с которого они вскоре возьмут свою ночную десятину неформальной дани…

Мысленно, я возвращаюсь на пятьдесят лет назад, в весну 1970 года и отчетливо вижу эту картину. Ещё кипела жизнь на улице Перспективной, ещё жива была русская деревня, не добитая коммунистами, демократами и прочими либерал-реформаторами.

В конце апреля, в разгар великого разлива, уступающего, разве что половодью 1908 года, во время почти всероссийского потопа, с умеренным размахом и, даже, с излишней скромностью отметили столетний юбилей Ленина. Советские вожди ритуально поклялись в верности ленинизму, о котором имели весьма смутное представление и тут же о нём забыли.

Стареющий Ильич второй, говорил ещё внятно и не причмокивал на каждой фразе.

Алексей Исаев, совместно с Николаем Бабакиным реализовывал автоматическую лунную программу, а заодно консультировал фильм «Укрощение огня».

Советский Союз только-только отпраздновал 25 лет Победы, а многим ветеранам не было ещё и пятидесяти лет. Они, почти ничем, за исключением ран, или, отсутствием той или иной конечности, не выделялись среди прочих мужчин и никогда не произносили пафосных речей, в отличии от расплодившихся позднее псевдогероев.

Зажиточные аборигены почти бескрайней страны, а таковых набиралось немало, с нетерпением ждали массового выпуска автомобиля «Жигули». Собственно говоря, это была итальянская машина «Фиат», слегка переделанная под русские дорожные возможности…

Первоначально я хотел, даже, стремился написать юмористический рассказ, о реальной жизни Володи Котелкина, короткой, необычной, с полусмешной и полугрустной кончиной. Жизнь внесла коррективы – после десяти лет бесплодных попыток описать его историю, мне показалось более логичным, изложить на бумаге трагикомическую, с элементами драматизма судьбу всей семьи Котелкиных.

Экраны телевизоров и книжные полки заполонили герои и события, высосанные из пальца, а, возможно, навеянные алкогольным, или наркотическим опьянением. Лично мне, подозревая, что и многим другим, изрядно поднадоели эти мифические толпы суперменов и катастрофы вселенского масштаба, сочиненные, не иначе как с похмелья. Я решил, пусть в моих произведениях действуют настоящие, хотя и не мирового уровня герои, зато они не выдуманы и стоят того, чтобы о них знали. Буду рад, если, даже немногие читатели посмеются над их жизнью, посочувствуют им, или задумаются о бренности бытия и переменчивости судьбы.

К весне 1970 года семья Котелкиных пополнилась пятым и последним ребёнком – Вовкой. С его рождением, старшие братья Василий и Лёшка быстренько перебазировались в сенной сарай, ил «сушило», как называют его в подмосковной деревне. Они считались самыми работящими парнями не только на улице Перспективной, но и среди всех окрестных селений. С конца мая, до 31 августа, в течении трёх лет пасли деревенскую скотину, имея заработок 270 рублей в месяц – деньги, по тому времени, почти сумасшедшие (подавляющая масса населения тогда зарабатывала 70-110 рублей). Половину денег ребята забирали себе, а другую половину отдавали матери и считались наиболее зажиточными подростками. Оба, при возможности раздобыть бензин, раскатывали на двухскоростных мопедах «Верховина», а старший – Василий, уже не слишком гордился магнитофоном «Романтик», в мечтах претендуя на знаменитую «Спидолу».

Так почему-то получилось, что его с раннего детства величали Василием, сначала – со снисходительностью, а потом и всерьёз.

В отличии от него Лёшка, так и остался Лёшкой в глазах односельчан, не взирая на то, что после кончины Михаила Дмитриевича Королёва, стал исполнять обязанности директора подсобного хозяйства при огромном психоневрологическом интернате.

Среднего ребёнка (двое старше его, двое – младше) Юрку, рожденного в последний полный год правления Никиты Хрущева – 1963-й, когда повсюду славили Валентину Терешкову и Валерия Брумеля, а также, ввели талоны на продукты по всей стране, с раннего детства почтительно именовали «Иванычем». За что удостоился так5ой чести наиболее маловыразительный и серый из братьев Котелкиных не вполне понятно, но следует добавить, что он окажется впоследствии и самым хитрым в своей семье.

Что касается Татьяны, в описываемый период времени – пятилетней Таньки, можно зафиксировать лишь то, что даже во взрослом возрасте не достигла роста 150 см…

Кстати, пастушеский дефицит образовался благодаря реформе Косыгина, и он распространялся лишь на частную скотину – совхозных ковбоев хватало (колхозы к 1970 году в районе начисто исчезли). Люди стали дорожить официальной работой, пенсии приблизились к прожиточному минимуму, а прилавки магазинов изрядно наполнились. Широкие массы шабашников и полутунеядцев рванули на не слишком «хлебные», зато не обремененные трудом места…

Краткая предыстория семьи такова. Убоявшись почти рабского колхозного труда, особенно, после голода 1949 года, два брата Котелкины, в том числе кривой Иван, уроженцы деревни Молодинки, ныне Коломенского, а прежде Егорьевского района, всеми правдами и неправдами решили получить в сельсовете паспорта (которых, как известно, колхозники не имели) и податься на любую другую, более привлекательную и менее обременительную работу. Счастье подвалило к ним между арестом генерал-полковника Абакумова и последующим арестом его антагониста Рюмина.

Егорьевский леспромхоз набирал кадры для валки леса и выделки древесного угля металлургическим заводам Коломны. Металла для ЗТС и тепловозостроительного заводов требовалось много, а древесный уголь, как известно, имеет преимущество по теплоте сгорания, даже перед каменным. Старший брат одноглазого Ивана, поселился в селе Сергие – центре переработки древесины, а сам Иван, с менее удачливыми компаньонами попал в лесное поселение со странным названием Бараки, в шести километрах от Колычёва и пяти от Тимшина. От Бараков до Коломны ещё раньше была проведена узкоколейка, для доставки древесного угля. Подобные железные дороги из облегченных рельсов, пронизывали глубинку и даже центральные области страны в различных направлениях. К примеру, последняя узкоколейная дорога в Егорьевске, действовала до самого конца двадцатого века…

Настоящих бараков в одноименном лесном поселении как раз не было. Название, скорее всего, сохранилось с поздневоенного и первого послевоенного времени, когда немецкие военнопленные под командованием могучего сибиряка с берегов Енисея Константина Маковского валили лес в глубине массивов (вдоль дорог, в войну деревья начисто спиливались и отправлялись на нужды фронта), выжигали уголь и занимались лесопосадками. Константин, после ликвидации лагеря для военнопленных, демобилизовался и пошел в зятья к старому Тимофею Елину, женившись на его миниатюрной дочери Оленьке, а позднее отстроил добротный дом в деревне Колычёво, на улице Перспективной, напротив липового парка, и детского сада…

Котелкин Иван и двое братьев Бельдягиных возвели с помощью леспромхоза три пятистенных дома средней величины, без изысков, но из отменного леса и поселились в полуглухом месте без электричества, радио и при отсутствии прочих комфортов цивилизации, о которых советская деревня тех лет не имела почти никакого представления.

Братьям Бельдягиным – Анатолию и Ивану, часто прибегала помогать их юная и тонкая, как ивовый прутик сестра Тамарка. Она приносила еду, приглядывала, как дымится обложенный дёрном березняк и зубоскалила с кривым Иваном (после войны ценились любые мужики). Так они и поженились вскоре.

Тамарины ближайшие родственники, тоже не отстали и обзавелись женами – элитными непроходимыми дурами, Клавкой и Тонькой. Элитными в смысле редчайшей глупости. Вряд ли их можно назвать полуграмотными, они способны ещё были расписаться каракулями, а уже одолеть полстранички крупного печатного текста, являлось для новоявленных жён непосильным делом.

С началом правления Брежнева, поставки древесного угля стали стремительно сокращаться и три родственных семьи перебрались ближе к цивилизации. Младший Бельдягин – Анатолий и Котелкин Иван срубили дома напротив друг друга, а другой брат Тамары – Иван, слепил худенький, не в пример бараковскому домик, метрах в ста пятидесяти, на отшибе.

Деревенский балагур, местный изрекатель афоризмов, не всегда крылатых, но ехидных и насмешливых зачастую, Митька Ряжнов, могучий одноногий инвалид, с первого месяца знакомства с женами Бельдягиными, переставя вторую и третью буквы в фамилии местами, видоизменил её до неприличия. Чуть позднее, он, за партией домино с коллегами (тоже одноногими) Васькой Лохмачем и Борисом Максимовым, заявил, что Тонька с Клавкой впитали в себя и олицетворяют многовековую народную глупость…

Ночи укоротились до предела. Василий сдавал последний выпускной экзамен, за который рассчитывал получить отметку не ниже четвёрки. Лёшка выбивался из сил на пастьбе – в одиночку стало трудновато справляться с немалым деревенским стадом. Особо досаждали безмозглые овцы и шкодливые козы, так и норовившие ускользнуть из-под опеки. Он мысленно поругивал Василия и злорадно предвкушал свой единоличный заработок.

В девять часов утра, или несколькими минутами позднее, усталый Лёша, гордо неся на плече фигурно плетеный, с изящной бахромой кнут, хвост которого с конским волосом на кончике, волочился по песку далеко позади него, зорким пастушеским взглядом срисовал незнакомку. Она, с любопытством оглядывая улицу и остаток пылящего стада, шла с соседкой Котелкиных тётей Аней навстречу юному ковбою. Напротив дома Витьки Хитрова, по прозвищу Балон они сошлись на встречных курсах. Из-за калитки, чуть приоткрыв рот, высовывался изумлённый Балон. Лёшка приостановился, вроде как поздороваться с приятелем, на самом деле разглядывая новенькую. В ответ оба получили откровенно изучающе-оценивающий взгляд. Так на улице Перспективной появилась рослая юная красавица, племянница тёти Ани, Таня Иванова – Лёшкина ровесница.

При вечернем возвращении стада Василий уже катал Таню на своей «Верховине», а на скамейке у Королёвых, кроме Людмилы, восседали неестественно оживлённые кандидаты в кавалеры – Витька Балон и его одноклассник Валерка Сарычев, с женским прозвищем «Галка». Брат его Женька, также имел дамскую кличку «Клара», а их сестра обзывалась «Протезом». Странность прилепленных клейм, заключалась в злобных языках местных хохмачей и приколистов, во главе с Митькой Ряжновым.

Лёшка с неприличным равнодушием прошагал мимо лавочки и демонстративно отвернулся от брата, который отчаянно газуя промчался мимо него, обнимаемый сзади смеющейся утренней незнакомкой.

Через пару-тройку минут, Людмила, капризно скривив губки, потребовала покатать её. Василий безоговорочно принял ультиматум и совершил три челночных рейса с радостной соседкой, к которой если и испытывал симпатию, то в самой лёгкой форме.

Пока они катались, Таня, непостижимым умом женской барышной логики, оценила сидящих рядом с ней представителей сильного пола. Мнение её оказалось далеко не лестным. Приторная навязчивость Валерки «Галки», да ещё и с лёгкой наглинкой, вызывало отталкивающее чувство, которое она, будучи девушкой неглупой, внешне никак не проявила. Что касается Витьки Балона, то его плюсы перечёркивал невысокий рост, ниже юной москвички он оказался сантиметров на двадцать.

С утра, ближе к десяти часам, пошли «на дело», как выразился Котелкин-старший. Прелесть «дела» заключалась в грядке клубники на огороде тёти Шуры Зотовой, дочь которой добилась некоторых успехов в селекции. Званы были Таня с Людмилой и Лёшка, который в резкой форме отказался. Люда также отвергла предложение:

– Зачем лезть в чужой огород, когда полно клубники у отца на работе?

– Ну как ты не понимаешь? Топать в сад подсобного хозяйства дальше и никакой романтики, это любой дурак сможет. Ты попробуй проявить ловкость.

Василий принялся, изрядно горячась, доказывать прелесть кражи, но девица осталась при своём мнении. Таня же с легкостью согласилась на мелкую авантюру. В качестве стоящего «на стрёме» привлекли Балона, который идею оценил с энтузиазмом.

В парке, бывшем имении Оболенских, с давних пор свил гнездо пионерский лагерь «Чайка». Он был обнесён забором из штакетника и связан с прочим миром огромными выездными воротами и пятью входными калитками.

Тётя Шура – клубниковладелица проживала на Парковой улице, напротив лагерной столовой, с южной стороны которой примостился летний театр, со сценой, во всю ширину здания и длинными рядами деревянных скамеек.

Троица злоумышленников подошла к объекту «набега» со стороны кладбища, противоположной от парка. Сквозь широкие щели задней калитки, Тане показали знаменитую грядку элитной клубники, до которой насчитывалось шагов семь-восемь. Просунув руку, Василий легко справился со щеколдой:

– Витёк, ты стой тут, а как только тётя Шура появится поблизости – предупреди.

– Не-а, тут место открытое, спрятаться негде, я лучше со стороны лагеря зайду и сяду в сиреневый куст, а оттуда шумну.

– Во балбес! Я с той стороны зайду и создам вид, что лезу за цветами. Когда она побежит меня ловить, я рвану через дорогу к кустам. Там, за столовой три штакетины держатся только на верхних гвоздях. Стоит лишь нырнуть в ивняк, и я в парке.

Упрямый Балон, сопя, решительно заявил, доставая из ноздри козявку:

– Я с тобой пойду, а из сирени крикну в случае чего.

Василий досадливо махнул рукой на упёртое балбесие приятеля.

Операция протекала гладко. На весь парк и прилегающие улицы мощно и невнятно о чём-то вещали колокольчики пионерлагерных громкоговорителей, заглушая грай длинноклювых пернатых. Организатор шурудил палкой по цветнику перед окнами, сам оставаясь невидимым. Минут пять-шесть он причинял бессмысленный ущерб декоративным растениям, пока не спохватилась хозяйка.

Таня, спокойно и почти не заботясь о собственной безопасности собирала спелые ягоды в газетный кулёк, увлекаясь всё больше и больше.

Тётя Шура, надела рукавицу, сорвала крапиву в малиннике за домом и помчалась наказывать злодея. Васёк этого ещё не видел. Собственно говоря, ему ничего не грозило, но подгадил суетливый Балон. Он вдруг заорал из сиреневых зарослей:

– Ва-а, – осёкся тут же, поняв свою оплошность, исправился, как он думал – Володька! Атас! беги!