Амарок. Или Последняя игра

Все это вроде бы обычные действия буквально завораживали собеседника, который становился похожим на трясущегося кролика, не смеющего отвести взгляд от гипнотизирующего его удава.

Так потом будет делать и он, Сосо, чтобы походить на «батоно Георгия», который знал о жизни все, но почему-то не стал революционером. Видимо, считал, что есть вещи поважнее революции.

А что касается денег…

Деньги дают власть, предел которой ограничен количеством самих денег.

Но еще большую власть дает тайная организация, которая захватывает государство, а потом и другие государства. Как попытался это сделать ученик Гурджиева Гитлер и не смог.

А он смог… Или почти смог. Просто у него закончились люди, и не хватило времени. У любого правителя всегда так – или заканчиваются люди или не хватает времени.

11

Высокие дубовые двери то и дело выхлопывали клубы пара, в который, как в парную, ныряли люди. По перрону, поблескивая инструментами, протопали музыканты – целый духовой оркестр. Встречать какого-нибудь припухшего со сна вождя.

Значит, скоро литерный, вокзал, как всегда, оцеплен, и каждого подозрительного лучше проверить на испуг.

От самой этой мысли разволновался чрезвычайно, а от волнения до глупости один шаг. Во что бы то ни стало, хотелось оглянуться, проверить след… и сразу посадить себе на хвост «наружника», который только и ждет, чтобы вцепиться мертвой хваткой.

Но устоял, сдержался – главное, не терять над собой контроль. По опыту знал: надо побыстрее войти в какую-нибудь роль. У каждого человека своя роль.

Вот – солдат, за плечом у него котомка. А этот, в кирзачах – колхозник, напротив – врач с печальными, усталыми глазами. А вот – инженер… у которого от работы за кульманом даже меняется осанка. И взгляд… Словно прицеливается этим своим взглядом.

Обращают внимание лишь на несоответствие. В таком случае, он – учитель, старый сутулый учитель истории, который сам эту историю и делал столько лет. Вот только учеников у него нет. А то рассказал бы им много чего интересного. Да за один только Брест-Литовск Ленина следовало казнить на лобном месте. Так бездарно отдать почти уже победу немцам и на полном серьезе считать это достижением. Не говоря о пройдохе Троцком, который поспешил превратить революцию в концессию. И весь мир в эту концессию поверил, и терпеливо ждал, когда Троцкий начнет возвращать долги. А Троцкий – им в ответ всемирную революцию, которая спишет все долги.

Так или примерно так делается история, о которой потом будут писать книги. Но, как сказал Достоевский: «Настоящая правда всегда неправдоподобна».

Где-то далеко минорно всхлипнул духовой оркестр – музыканты привычно настраивали инструменты. От мороза пальцы теряют чувствительность, и звуки получались с привизгом.

Ему даже на какой-то миг показалось, что это собираются встречать Его, только побежали не к тем дверям. И когда Он появится перед ними во всем своем величии, сразу забудут и про мороз, и про липнущие к металлу пальцы – заиграют, как никогда (лучшее вдохновение – страх) возвышенно и неповторимо, словно в последний раз.

А огромный брюхатый вокзал спал – дышал, ворочался, всхрапывал, под бдительным оком огромной колхозницы со снопом, которая взирала за всем этим великим переселением народов с потолка.

Иногда в ее по-женски всепонимающих глазах проступали недоумение и тоска, словно начинала догадываться, что это не кошмарный сон разума, а ее собственные дети, которые все едут и едут, сами не зная, куда и зачем. Но металлический голос диктора то и дело напоминал колхознице ее место, и она снова окаменевала на своем посту.

Через забитый до предела зал ожидания направился к большим буквам «кассы». От тяжелого духа толпы на миг почувствовал, что задыхается.

Сразу вспомнил Царицын и тысячи людей вот так же брошенных на произвол судьбы. Но тогда была все-таки война с накалом необузданных страстей. А сейчас – мир, порядок, люди сами строят свое будущее. Откуда же в нем взялось это щемящее чувство вины?

Даже отчего-то навернулись слезы.

Впрочем, подобная чувствительность отличала всех великих – от его кумира Ивана Грозного до Адольфа Гитлера. И перед каждым из них вставала великая задача – из гнетущего хаоса родить танцующую звезду.

Но лишь он один, Сталин, смог из мусора войны и революций построить новый мир, который кто-то по-чиновничьи метко назовет «Системой».

В этой «системе» не будет бога, так как сама «система» будет бог.

Какое-то время он еще по старинке пытался все держать под контролем – то думал, что все будут решать кадры, которые старался подбирать лично.

То думал, что главное – контроль, который надо только усиливать. Ибо человек слаб, и доверять никому нельзя. Даже своим близким, которые в любой момент могут оказаться хуже врагов. А, значит, нужен контроль контроля, как было в добрые царские времена.

И тут произошло то, чего он совсем не ожидал. Он как-то незаметно перестал быть нужен самой «Системе».

Но началась война, и «Система» вернула его в стойло. В сущности, она же его и спасла, когда казалось, что все уже кончено, и в считанные часы могло решиться все.

Он даже готов был заключить с Гитлером мир, по-которому Германии отходила вся захваченная территория, включая и саму Москву. Но Гитлер от его предложения категорически отказался, и это стало самой первой большой победой «Системы».

…Когда-то еще в детстве их утку задрала лиса, и ему самому пришлось выхаживать выводок.

Через несколько дней утята уже принимали его за своего родителя (кто кормит, тот и родитель) и ходили за ним, как на веревочке.

Их преданность не знала страха. Бросались на его защиту, не раздумывая.

Точно так же с не меньшим успехом можно стать отцом змеи или тигра.

Главное – начинать с детства. И чем раньше, тем лучше. Срабатывает биологический закон жизни, хорошо известный еще в древности.

Так воспитывали на Востоке смертников. Их отнимали у матерей младенцами и содержали при дворе своего повелителя, за которого потом они, не раздумывая, отдавали свои жизни.

Пример тому – Тамерлан.

Но он, Coco, пошел дальше – сумел стать отцом для всего народа. А народ – это прежде всего дети, о которых он и заботился, не покладая рук.

«Все лучшее у нас – детям!»

Для самых маленьких – ясли, садики. А подрастут – пионерская и комсомольская организации.

Так постепенно и незаметно происходит отлучение от родителей. И только главный вождь всегда оставался рядом, добродушно поглядывая со всех портретов в каждой комнате, в каждой точке такой необъятной страны.

«Великий гуманист и педагог» Надежда Константиновна Крупская (которую после известной статьи еще в эмиграции Менжинского называли за глаза «Коробочкой») даже предлагала изымать детей у родителей сразу после рождения (не зря ей Бог не дал своих).

Но другой «великий гуманист» – Ленин мудро сказал «нет», наверное, подумал, как на этот акт гуманизма отреагирует чадолюбивая Европа.

Оставался другой выход – изолировать от детей родителей. Желательно навсегда или, по крайней мере, достаточно надолго, чтобы хватило времени вылепить («выковать») из детей миллионы послушных исполнителей, готовых на все. Во имя, конечно, новой жизни, ради новых надежд и новых детей. Чтобы когда понадобятся новые смертники, они были готовы на все – «за Родину, за Сталина – у-рр-а!»

Так постепенно выстраивалась Система.

Вначале с ошибками, с перекосами, с простой человеческой глупостью, когда разум толпы (стаи) оказывался, порой, сильнее разума личности.

Но наступил момент, когда Система стала достраивать себя Сама.

К тому времени ее структура уже была практически готова. Она пронизывала все и вся. А с некоторых пор вдруг начала развиваться по ей одной понятной логике, которою, порой, не понимал даже Он, ее Создатель.

И вот сейчас, в этом огромном вокзале, кажется, наступило прозрение.

Ведь для Системы Он – отец, а от отцов Система приучена избавляться. В этом, в сущности, и заключен главный принцип любого развития. Тот самый закон отрицания отрицания, сформулированный еще в Библии.

Буржуазия породила пролетариат, который стал могильщиком буржуазии. Пролетариат породил Систему, которая стала могильщиком пролетариата. Теперь на очереди Он – ее Отец – создатель, могильщик которого где-то рядом.