Амарок. Или Последняя игра

Круг замкнулся.

12

КНЯЗЬ

Люди лежали вповалку: женщины с детьми, храпящие мужики и старики с провалами беззубых ртов, какие-то солдаты с самодельными фанерными чемоданами, и над всем этим витал тяжелый дух портянок и пота. Это был знакомый дух войны, которая, казалось бы, давно закончилась, а новую еще не время было начинать.

Навстречу попалась цыганка, которая почему-то выделила из толпы именно его. Наверное, хотела погадать, но Он рассеянно прошел мимо, и лишь одно слово запоздало шевельнуло память. Это было слово – князь.

Когда-то очень давно, еще в молодости, он и в самом деле считал себя князем, а точнее – побочным сыном князя, с которым, скорее всего, согрешила или могла, должна была согрешить его мать.

Впрочем, в последнем Он даже сомневался. Значит, и он – князь. И не просто князь, а князь Эгнатошвили – прекрасный древний род (в то время его мать, Кэкэ, служила у них экономкой), своими корнями уходящий в седое прошлое, когда каждый мужчина рождался для войны, и от звона оружия вскипала кровь.

Возможно, потому она и устроилась в имение к князю, чтобы родить его, Coco…

Так поступали женщины во все века, чтобы сохранить род, и лично он ее за это не осуждал. Ему даже нравилось носить в себе тайну, ореол которой, порой, действовал более неотразимо, чем сама тайна. Особенно в молодости, заставляя неистово биться пылкие сердца провинциалок, начитавшихся всех этих графов Амори и душещипательных французских романов.

Потом, правда, одна тайна сменила собой другую, когда слово «революционер» стало, как признание в любви.

Но здесь о Его пролетарском происхождении уже позаботился бедный сапожник Виссарион.

Хотя, разные ходили слухи.

Был даже слух, что Он сын знаменитого путешественника Николая Михайловича Пржевальского (спору нет – они похожи, достаточно две фотографии поставить рядом), который и в самом деле гостил в то время в имении князя – в Гори.

Но сколько Он ни выспрашивал мать, Кэкэ – старая развратница лишь загадочно смеялась, задумчиво щурила глаза, словно старалась что-то рассмотреть за туманом времени.

И не могла. Или не хотела, как всякая женщина, предпочитая тайну, которую так и унесла с собой.

Лишь потом, после революции, его люди обнаружили дневник Пржевальского, который, как истинный ученый, имел обыкновение записывать все самые значимые в своей жизни факты и события, и где рождению сына посвящено немало страниц.

А разве не факт, что целых два года ежемесячно, вплоть до самой смерти, он посылал Кэкэ деньги на содержание Сына, которого считал своим?

Была во всей этой истории некая недосказанность, совсем непростительная для вождя его ранга. Но он, в конечном счете, оставил все, как есть.

Уж лучше, чтобы у кормила государства стоял железный грузин Сталин, чем какой-то сомнительного происхождения Пржевальский, от которого за версту попахивает жидовствуюшей ересью.

Хватит и того, что кто-то на западе распространяет порочащие его слухи. И что фамилия Джугашвили по-грузински означает «сын израилита», так как «джуга» – это «израилит», а «швили» – «сын». Что семья Джугашвили, христианского вероисповедания, происходит от горских евреев Кавказа, обращенных в христианство в начале 19 века. Что отец Като (его матери) был евреем старьевщиком в горах Кутаиси. Что Он, Коба, окружил себя евреями, с помощью которых истребляет народ. Чтобы потом на них же, евреев, свалить всю ответственность за свои столь чудовищные преступления. Да и сам Берия – еврей или в лучшем случае – полуеврей, а слово «Берия» – грузинская версия фамилии Берман или Берсон и так далее…

И, конечно, вся эта кампания началась неспроста. Что-то готовится, значит, есть некий План. А, значит, есть и организация, для которой этот План создан. А, если есть организация, то должен быть и глава этой организации. И снова мучительно перебирал – кто?

13

В большом холле по стенам висели указатели: «Буфет», «Камера хранения», «Парикмахерская»…

Сразу представил кресло, запах свежего белья и тепло мягких рук, ее рук, которым он, закрыв глаза, без оглядки доверит свое лицо. Хотя бы на какое-то время расслабиться и забыться.

Обычно в это время суток он ложился спать, и вся огромная страна чутко оберегала его покой, но сегодня эта страна объявила на него охоту.

Сотни и тысячи людей образовали цепь, которая рано или поздно должна замкнуться, и его, как какого-то волка, накроет черная тень, брызгающих слюной псов. И на ослепительно белом снегу, закрутится смертельная карусель.

Где-то он уже это видел. Наверное, в кино. Вот так же огромный черный волк в предсмертных судорогах корчился на белом, загребая окровавленными лапами снег, как будто все еще продолжал бежать. Но в огромных, почти человеческих, глазах уже угасала жизнь.

Он любил кино. Это была его отдушина и его страсть. За многие годы он пересмотрел сотни фильмов. Особенно после войны. Почти все трофейные фильмы. И, конечно, фильмы о Гитлере, которые смотрел и пересматривал десятки раз, словно пытаясь понять главное – почему он сделал это? Почему… Почему… Почему…

И сразу вспышка памяти высветила этот день 17 октября 1939г.

Львов.

В ночь на 17 октября 1939 года из столицы СССР был отправлен поезд «Москва – Львов». Внешне он ничем не отличался от других «скорых», колесивших по просторам необъятной железнодорожной державы. Однако отличия все же имелись. На этот поезд не было продано ни одного билета, все вагоны были закрыты, кроме трех в середине состава: здесь были вагон-кабинет, вагон кухня-столовая и вагон с охраной – солдатами НКВД, которыми командовал комиссар Власик.

Поезду сделали «зеленый коридор». Он шел, а точнее, летел на огромной скорости без остановок, словно разметая в клочья ночь, чтобы утром уже быть на месте.

Оба состава прибыли во Львов практически в одно и то же время. Поезд Гитлера был замаскирован под венгерский экспресс. Вокзал и перрон оцепили. Гитлер поднялся в его вагон, сопровождаемый только личным переводчиком Паулем Шмидтом.

Он, Сталин не взял с собой личного переводчика – Павлова, не взял и переводчика Молотова – Бережкова. Это была секретнейшая поездка и сверхсекретная встреча, согласованная с Гитлером сразу после раздела Польши. Да, в сущности, и никакого раздела не было. Просто настало время вернуть отнятое.

Лично он, Сталин, не любил поляков. Еще со времен революции и гражданской войны, когда понял главное – вся теория классовой борьбы Маркса-Ленина и прочих «теоретиков» не стоит ломанного гроша, когда в процесс вмешивается национальное.

Так, в сущности, тогда и произошло в Польше. Пока поляки были на территории Украины, их гнали все кому не лень, даже эта бездарь Тухачевский, который возомнил себя великим полководцем и думал на спинах отступающих ворваться в Варшаву.

Но на территории своей страны в поляках сразу проснулось национальное, и они стали, как один народ. И теперь это была сила, которая сметала на своем пути все – и белых, и красных, и революционеров всех мастей.

Эта сила и вынесла на поверхность Юзефа Пилсудского, которого тут же поддержали Франция, Англия и Америка, которые всегда любили чужими руками жар загребать.

В итоге, поляки оттяпали себе часть Украины, Литвы и Белоруссии. А двадцать тысяч пленных красноармейцев Тухачевского загнали в концлагеря, где все они погибли от голода и болезней.

Но, благодаря Гитлеру, справедливость восторжествовала, и все земли удалось вернуть. И даже заполучить Львов, за который в Гражданскую было пролито столько крови. А вот погибших уже не вернуть. И этого он, Сталин, полякам не простит никогда.

Об этой поездке знали: Молотов, Поскребышев, Берия и Каганович. В поездку Гитлера были посвящены Гиммлер, Геринг, Риббентроп.

В ходе аудиенции Гитлер сообщил ему сведения чрезвычайной важности. Весной, как только позволит обстановка и погода, Германия начнет немедленное наступление на Францию. За Францией придет черед Англии, если она не подпишет с Германией мирный договор.

Поговорили об увеличении поставок нефти, леса, зерна и этой странной руды урана (и зачем только гитлеровским ученым эта руда могла понадобиться?) из СССР в обмен на станки, морские суда и один крейсер. И только после этого он перешел к главному. Тет а тет. Личного переводчика Гитлера Пауля Шмидта попросил выйти.

Он неплохо знал немецкий, даже прочел «Майн Капф» Гитлера в подлиннике. Но разговор предстоял серьезный, а слова могут быть неточными… и тогда собеседнику рано или поздно захочется помочь – подсказать нужное слово… и даже предложение, и ему, Сталину, останется только говорить «да» или «нет». И когда этих «да» и «нет» накопится слишком много, будет уже и не понять, что говорил он, Сталин, и что его визави. Вот в этом и состоит искусство разговора – сказать, ничего не сказав. И чтобы Гитлер его понял. Только мысленно посетовал, что разговор будет происходить в каком-то вагоне.

Нет, люди такого ранга должны встречаться в других условиях. Тогда и разговор будет другой. Ибо все в этом мире связано со всем. И то, о чем можно говорить под русскую водку, совсем пойдет по-другому под вино… Особенно – под грузинское. А что касается пива…

Пиво любил Ленин. На пиве выросли многие революционеры. Но пиво – это не напиток победы, скорее – поражения. Не зря Бисмарк терпеть не мог пива и говорил, что пиво делает людей ленивыми и тупыми. И здесь он, Сталин, с ним согласен. Но Гитлер не пьет даже пиво. Он вегетарианец. А, значит, они будут пить что-нибудь другое. Но так надо, чтобы соединить несоединимое. Ибо победа бывает только одна. Как и один победитель.

И это был, конечно, не просто разговор. Это была Встреча, чтобы заглянуть друг другу в глаза и понять для себя главное. И этот взгляд был сильнее самых сильных слов.

А еще – это была победа. Может быть, даже главная его победа, так как это была победа без войны. И цена этой победы – 300—400 километров территории (Белоруссии, Украины и Румынии), за которые он когда-то проливал кровь.

Но было в этой победе и еще что-то, что он пока не понимал. Снова и снова прокручивал и анализировал каждое слово, каждый жест и каждый взгляд.

Когда-то дедушка Резо ему рассказывал, что волки никогда не начинают смертельную схватку просто так. А сначала смотрят друг другу в глаза. И кто первый отведет взгляд, тот и слабее. И можно смертельную схватку уже не начинать.