Икарус

– Хорошо – ответил мой собеседник – Возможно, так оно и есть. Только учти, Орсолини, что никто, кроме тебя не сможет понять всех действий твоего доктора. Просто ни у кого другого не хватит для этого ума.

Он помолчал немного, будто о чём-то раздумывая.

– Орсолини – наконец, продолжил Голдини – Я имею очень большую власть. Мне по силам исполнить почти любые твои желания. Ты понял? Даже те желания, о которых ты не решаешься мечтать. Но мне надо знать всё о намерениях этого твоего доктора. Я надеюсь, что мы договорились.

С этими словами он встал с кресла, давая понять, что беседа окончена.

Когда я вернулся к себе, мой мрачный учитель с собачьей фамилией уже ждал меня. На протяжении всего занятия в голове постоянно крутились мысли о словах Голдини, не давая сосредоточиться. Думаю, Канини был сегодня мною недоволен. И после отбоя, лёжа в кровати, я не переставал думать о сегодняшней странной беседе. Что это? Голдини подозревает, что доктор играет в какую-то свою игру? А, может, руководство Дома Варбургов не посвящает его в детали операции, в которой я задействован, что его сильно нервирует? Или же это обычная проверка меня «на вшивость»? Слишком много вопросов, на которые сейчас не найти ответов. Уже засыпая, решил что, если уж таким способом проверяют мою лояльность, то надо внимательно прислушиваться к словам доктора и не пропустить возможной провокации.

Последующие дни я был в постоянном напряжении, ожидая вызова к директору Департамента Безопасности. Мне нечего было ему сказать. Всё, что я слышал со стороны Вьеццоли, никак не расходилось с официальной версией. Однако время шло, а вызова всё не было. Потихоньку я стал забывать о том разговоре с Голдини.

Близился конец моего обучения. Всё чаще при мыслях о предстоящем задании била дрожь нетерпения, как перед боем. Что я встречу там – в той далёкой и враждебной стране? Наконец, начались экзамены, которые принимали мои учителя в присутствии самого директора Департамента Безопасности. Сомневаюсь, что он смог бы оценить мои знания по естественным наукам и инженерному делу, но судя по его довольному виду, результатами он был удовлетворён.

После экзаменов меня стали отпускать в город. Я никогда раньше не был в Венето, если не считать поездки под конвоем в карете с занавешенными окнами. Мне приходилось читать, что в Старое Время по улицам города текла вода, а жители передвигались на лодках. Сейчас, глядя на снующие туда-сюда повозки и шагающих по тротуарам пешеходов, трудно было в это поверить. Гулять мне приходилось в сопровождении неизменного молчаливого офицера, но за последние два месяца я настолько привык к его присутствию, что воспринимал как свою тень. Стояла прекрасная летняя погода, типичная для северной части Королевства. Солнце приятно ласкало лицо своими лучами, время от времени прикрываясь небольшими белыми облачками, медленно плывущими по бирюзовому небу. Видеть небо после двух месяцев пребывания в заточении, было сродни настоящему счастью.

Однажды, когда мы возвращались с очередной прогулки, часовой на входе в резиденцию, козырнув, сообщил, что меня ожидает Голдини. Прежде прекрасное настроение тут же улетучилось. Моментально вспомнился тот наш разговор, и вернулись прежние опасения.

Голдини при встрече выказал то же радушие, как и в прошлый раз, что сразу насторожило.

– Орсолини, дорогой – начал он после приветствия – Мне кажется, ты устал. Отъезд посольства назначен через две недели, и я считаю, что ты заслужил отпуск. Ты не против?

Несколько секунд я стоял, ошарашенный, не в силах вымолвить слова. Пока шёл к его кабинету, мысленно пытался отработать свои ответы на его вероятные вопросы, но то, что сейчас услышал, ввело в ступор.

– Так ты не против? – повторил свой вопрос Голдини, не дождавшись ответа.

– Никак нет, сеньор – едва нашёлся я, что сказать.

– Ну, вот и прекрасно. Пойдёшь в отпуск на десять суток, начиная с сегодняшнего дня. Знаешь, я бы посоветовал тебе съездить на родину. Ведь ты же два года не видел родителей. Поживёшь там с недельку, отдохнёшь нормально, а потом как раз со свежими силами поедешь на задание.

Услыхав это, я готов был броситься на него и расцеловать. Боже мой! Наконец-то я смогу увидеть родителей, брата, свой дом. Я стоял перед Голдини, глупо улыбаясь и не веря ещё своему счастью, а душа уже вырвалась из тела и летела на юг – на родину.

В казначействе по бумаге, выписанной Голдини, получил жалование за последние два месяца и ещё на месяц вперёд – шесть тысяч лир серебром. Половина была в звонкой монете, остальное – ассигнациями. Я шёл по улице, ощущая бедром туго набитую сумку, висящую на ремне, и чувствовал себя настоящим богачом. Более значительную сумму я держал в руках лишь однажды – когда покупал карету с конями для Франчески.

Чем ближе подъезжал я к дому, тем тревожнее становилось на душе. Меня страшила предстоящая встреча с родителями. Ещё обучаясь на лейтенантских курсах, я написал им пару писем, но так и не получил ответа. Мне тогда казалось, что они считают меня позором семьи, и основания для этого имелись. То, как я поступал тогда, было совершенно недостойным дворянина. Потерял голову, залез в долги, поставил отца в затруднительное положение. Не дождавшись от родителей письма, я решил, что, когда закончатся мои пять лет контракта, то приеду, если, конечно, останусь жив, и сам буду просить прощения.

Выйдя в Сиракузах на перрон, поднял голову и увидел над собой настоящее сицилийское небо – безоблачное и бездонное, сияющее своей безупречной синевой. Я шёл по улице, и чем ближе подходил к морю, тем явственнее ощущал воздух моих детства и юности. Запах морской соли и свежей рыбы пьянил, заставляя вдыхать полной грудью.

Сначала мне необходимо было зайти в местное отделение Дома Варбургов, отметиться там и взять на время электрическую повозку. Поначалу я пытался отказаться от этого, мотивируя тем, что не привык к подобной роскоши, но Голдини настоял. Когда я, сделав в отделении все дела, выходил из дверей на улицу, намереваясь идти в гараж за повозкой, то обратил внимание на остановившийся у подъезда экипаж. Это была карета от Ламборгини, запряженная тройкой чистокровных нумидийских рысаков. Странно засосало под ложечкой, а душа сползла куда-то в живот. Я встал, как вкопанный, глядя на эту карету. Кучер, ловко спрыгнув, подбежал и открыл дверцу. Я уже понимал, кого увижу, но всё равно, при виде её ноги сделались ватными.

Грациозно спрыгнув со ступенек кареты, Франческа быстро засеменила вверх по лестнице прямо к дверям, из которых я только что вышел. Проходя быстрым шагом мимо, она мельком пробежалась взглядом сквозь меня, сделала ещё пару шагов и вдруг остановилась, словно натолкнувшись на невидимую стену. Её лицо медленно поворачивалось в мою сторону. Наконец, наши взгляды встретились. Её прекрасные карие глаза расширились, словно от ужаса. Губы полуоткрытого рта мелко затряслись.

– Сандро – прошептала она – Это ты? Ты живой?

Я застыл, будто каменное изваяние, проглотив язык. Она стояла на две ступеньки выше по лестнице и смотрела сверху вниз, прекрасная и недоступная, словно принцесса из древних сказок. Франческа сделала два шага ко мне, и теперь лицо её находилось на расстоянии вытянутой руки от моего. Она сделала движение, будто собираясь меня обнять, но тут, метнув быстрый взгляд через плечо, быстро опустила руки.

– Сандро, ты же простил меня, да? – всё так же шёпотом произнесла она, умоляюще глядя мне в глаза – Боже мой! Какая же я была дура.

Сотни раз я представлял себе нашу встречу. В часы затишья, когда я мог лежать в своей землянке и мечтать, закрыв веки, под треск дров в печке, то воображал себе, как приду к ней и, бросив презрительный взгляд, спрошу про здоровье рысаков. Мне казалось, что я ненавидел её за то, что она даже не пыталась меня дождаться, выскочив замуж, едва только подвернулся подходящий вариант. Но лишь стоило взглянуть в её глаза, глубокие, словно два бездонных колодца, как я полетел в эту глубину, забыв все слова, которые собирался ей сказать.

– Слушай, милый – звук её голоса заставил меня вынырнуть из омута – У меня сейчас кое-какие дела в этом здании. Давай в пять часов встретимся на нашем месте. Хорошо? Ты придёшь?

Я молча кивнул, не в силах вымолвить слова. Она снова посмотрела мне в лицо. Я заметил, что глаза её блестели от выступивших слёз. В них отражалось синее сицилийское небо, и я на фоне этой синевы. Франческа быстрым движением послала мне воздушный поцелуй и упорхнула.

Часы показывали полдень, значит, до нашей встречи оставалось пять часов. Решив, что это время надо использовать для поездки к родителям, я быстрым шагом направился в сторону гаража Дома Варбургов.

Нашим местом, про которое говорила Франческа, был глубоко вдающийся в море мыс в районе Ортиджа. Когда-то давно весь этот район был островом. К нему из города даже вёл мост, но после того, как уровень моря понизился, им перестали пользоваться. Сейчас развалины этого моста возвышались над пустырём, поросшим диким кустарником и низкими деревцами. На этом мысе мы вдвоём раньше часто сидели вечерами, любуясь проходящими по морю рыбачьими лодками и торговыми судами.

В гараже мне выдали сверкающее красным лаком и хромом электрическое чудо техники. Как им управлять чисто теоретически я знал, но в реальности это делать ни разу в жизни не приходилось. Решив, что это не сложнее, чем управление газолиновой повозкой, которой несколько раз всё же удалось порулить, я, под подозрительным взглядом служителя, смело уселся в мягкое кожаное кресло и осторожно сдвинул вперёд рукоять реостата. Повозка мягко тронулась с места. Я медленно повёл её через территорию гаража к воротам.

5

Дом моего отца находился в районе Бельведер, и до него было километров десять. В экипаже обычно это расстояние удавалось преодолевать за час, учитывая, что последние три-четыре километра шёл довольно крутой подъём. На электрической повозке я доехал за полчаса, хотя и не гнал. По идее, если ручку тянуть на полную, то и за четверть часа можно было бы добраться. Но я ещё не был уверен в своём мастерстве водителя.

Ворота во двор нашего дома были раскрыты. Во дворе перед домом возился какой-то старик, перекладывая камни. Услышав шаги, он обернулся, и я узнал в нём своего отца. Господи Иисусе! Как же он постарел. Будто я отсутствовал не два года, а все двадцать. Отец выронил камень, который держал в руках, и выпрямился. Я сделал несколько шагов навстречу и остановился в трёх метрах от него. Он постоял несколько секунд, глядя на меня, затем лицо его как-то сморщилось, губы затряслись, а глаза наполнились слезами.

– Пресвятая Дева – произнес он срывающимся голосом – Мой мальчик, это ты?

– Здравствуй, папа – только и смог я произнести, так как спазм сдавил горло.

Мне показалось, что отец сейчас свалится в обморок. Я бросился вперёд и обнял его. Отца я всегда воспринимал, как высокого человека, но сейчас он мне показался на полголовы ниже меня.

– Ну, пойдём, пойдём в дом, что же ты стоишь – бормотал отец, вытирая глаза и подталкивая меня ко входу.

– Мария! – едва переступив порог, вдруг крикнул он голосом, в котором почувствовались прежние властные нотки – Спускайся скорее, смотри, кто к нам пришёл!

По лестнице со второго этажа дома спускалась моя мама. Взглянув вниз, она вдруг пошатнулась и села на ступеньки. Я подлетел к ней, обнял и осторожно перенёс вниз.

– Сыночек мой – приговаривала мама, поглаживая меня по спине, пока я усаживал её за стол – Ты вернулся.

– Сандро, пойдём зарежем барана ради такого случая – сказал отец, поднимаясь из-за стола.

– Папа, побереги баранов – ответил я – Они тебе ещё пригодятся.

Почему-то мне было жаль несчастное животное, которое должно было поплатиться своей жизнью за моё возвращение.

Мама, тем временем, накрывала стол. Я сразу заметил, что закуска была довольно бедной. Мяса было мало, а из спиртного на стол была поставлена лишь бутылка граппы местного производства. Раньше у нас в доме граппу не употребляли, предпочитая марсалу.

Выпив пару рюмок, отец разговорился. За прошедшие два года в Сицилии очень многое изменилось. Народ стал жить беднее. Те, кто раньше покупал дорогие вина, перешли на более дешёвые. Цены на виноград упали и выращивать такие элитные сорта, как наш Неро д`Авола стало невыгодно. Кто прежде забирал у нас урожай на корню по тысяче лир за тонну, сейчас платят пятьсот, и то нос морщат. Крупные плантации, в принципе, по таким расценкам могут работать – у них куча тедесков, техника. Тем более что они почти все уже подмяты Варбургами, а прежние владельцы работают простыми управляющими.

Похожая ситуация с оливками. Люди сейчас предпочитают покупать больше дешёвого масла из кукурузы и подсолнечника, соответственно, цена на оливки упала. Отец попробовал, было выкрутиться из этой ситуации, начав собственное производство вина и оливкового масла. Взял кредит, купил оборудование, но сбыт не пошёл. Открытие небольшого магазинчика в городе проблему бы всё равно не решило, а оптовики, словно сговорившись, держат такие низкие цены, что проще всё сразу вылить.

В результате долг висит, проценты надо каждый месяц выплачивать, а выхода не видно. Пришлось заложить всё имущество и продать почти всех тедесков. Оставили только две семьи, которые у нас отработали уже лет двадцать и стали, как родные. И сейчас мой старший брат Пьетро вкалывает вместе с ними на винограднике.

Услыхав эту невесёлую историю, я помрачнел. Давило чувство вины, так как я помнил, что проблемы начались ещё до моего исчезновения, а я тогда, вместо того, чтобы помогать отцу, ещё и набрал у него денег.

– Сынок – обратился ко мне отец – Ты уж прости меня.

Я чуть не поперхнулся при этих словах. Это я ведь собирался просить у него прощения.