Камбала. Роман в двух книгах. Книга вторая

Это была другая, просто похожая на мою Натаху, совершенно другая девушка, которую я совсем не знал, да и узнавать, скорее всего мне не придётся, у неё есть тот, кто это, возможно давно уже всё познал и читал её, Наташу, как книгу и ей, бесспорно, это нравилось. Всё это было осязаемо, не платонически, как у нас, чувственно и боль, и ласка были телесные, были понятны душе и были постоянно. Уверен почти, что вчерашний субботний вечер, а скорее всего и ночь напролёт они провели вместе, как и предыдущие вечера.

А, что ты хотел, морячок? Это правда жизни. Жены декабристов – патриотично, красиво для сюжета кино, но для жизненного сюжета в наше время – это лицемерии и в лучшем случае, удерживание отношений «про запас».

Я вспомнил, как мы гуляли по Новочеркасску, как катались часами на трамвае, как гадали у слепого шарманщика, где попугай вытаскивал нам счастливые билеты. Видимо и это была фальшь, а действительность, вот она, не завуалированная, без прикрас. И когда машинально, по старой привычке взял Наташу за руку, она каким-то приёмом, иначе не назову, высвободила её и сложила руки на груди. Мы так и шли по тротуару в сторону автовокзала, откуда два часа назад я шёл ещё с надеждой на то, что ошибался, что всё не так и чувства вновь получат импульс. Но, не судьба.

На автовокзале, пришлось ждать минут пятнадцать до автобуса, хотя я мог уезжать тогда, когда захочу, но какой смысл оставаться. Я предложил Натахе прогуляться к роще, что была сразу за территорией автовокзала. Но она категорически отказалась, предложив консервативный вариант: «Давай тут присядем».

Тут – это среди снующих туда-сюда пассажиров. А я-то всего-навсего хотел её поцеловать на прощанье, без свидетелей и без упрёков со стороны свидетелей за безнравственность. Если и это уже для меня «табу», то зачем ещё полмесяца назад в письме, что я получил в конце было: «…Целую. Люблю. Твоя Кроха.»

Не моя ты, Наташа, никогда не была, скорее всего и уже никогда не будешь. Сначала ты была ещё ребёнком и играла в любовь, потом было интересно, а чем всё это закончится, а потом…

– Хотел тебе форму показать, вез для этого. А зачем? У тебя есть мои письма и фото. Хочешь храни, хочешь сожги. Твои фото я сохраню все. А вот письма не стану. Видимо, даже, когда ты писала, называя моё имя, то думала о другом. Возьми, Наташа, я знал, что они мне больше не понадобятся. Это то прошлое, которое мне никогда не забыть, но не хочу, чтобы оно мне рвало душу.

Я достал упакованный пакетик писем, которые я привёз домой и в последний момент при сборах решил, что они мне больше не нужны. Наташка взяла свёрток дрожащей рукой, только спросив:

– Зачем?

– Так будет лучше, для нас обоих.

Автобус стоял у посадочной платформы, пассажиры занимали места в салоне. Мне были тяжелы эти мгновения расставания, и я сейчас хотел больше всего, чтобы закрыть глаза, а когда открыл, всё было по-другому, был бы я дома, а ещё лучше на службе, в Риге. Странное желание, не прошло и половина отпуска, а мне захотелось назад на службу. Я там принесу пользу, я там кому-то нужен. Здесь я не хочу больше оставаться.

– Наташа, будь счастлива!

Я наклонился, чтобы поцеловать её в губы, но она увернулась в очередной раз. Так и так. Поцеловав даже не лоб, а в висок, прикрытый пахнущими парфюмерией волосами, я повернулся и пошел в автобус, не оборачиваясь. Когда сел на своё место и выглянул между зашторенными шторками окно, увидел неподвижную фигуру той, которую я безумно любил три года, из-за того, что хотелось чаще быть вместе и страданий, пропуская занятия и в конце бросил институт, но это моя ошибка, а может быть и судьба и последний год, когда я уже начал понимать, даже без письма Татьяны, что все планы утопические.

И вот сегодня я просто в этом убедился. Натаха стояла неподвижно и смотрела в след отходящего от платформы автобуса, руками прижимая к груди то, что она назвала любовью, свои письма за два года. Их было в разы меньше, чем тех, которые были отправлены в её адрес и конверты были более пухлые. Но это было в той жизни, в жизни, когда я был наивен и верил словам и, изначально, душевным поцелуям девушки моей из моей юности.

Юность закончилась давно, а я как-то зазевался и задержался в ней ровно на два года, на два года, когда мне было тяжело и хотелось, чтобы был кто-то, кто ждёт и думает обо мне, хоть иногда. Всё это история. Я стал другим. Смогу ли я полюбить такой же чистой любовью, время покажет. Но я знаю, что обо мне кто-то, возможно и сейчас думает и мне приятно её компания, её внимание, её искренние поцелуи, в конце концов.

«Ох и камбала!» – скажет мой читатель. Каков есть.

Завтра поеду в родное село. Уж кто-кто, а Саня Ганшин мне будет рад. Я слышал, что он отслужил всего один год и его комиссовали. Но он был и тому рад, что раз служил, его никто дебильным не назовёт, как обычно относились к тем, кто не служил вообще. Всё, решено. А там, может быть, ещё кого встречу. Два года прошло, много воды утекло в моей речке Каменка, что в ста метрах от родной хаты. Я отвалился на спинку сиденья автобуса. И, как не странно, на душе становилось все спокойнее и спокойнее, и я, задремав, провалился в «нирвану».

Глава II. Я пью до дна «За тех, кто в море!»

***

У человека в разные жизненные периоды происходит переоценка жизни в целом; жизненных позиций, амбиций, взглядов, убеждений и переоценка тех действий, поступков и даже мыслей и суждений по различным жизненным аспектам, в частности. Что-то остаётся на всю жизнь непоколебимым устоем, фундаментом, на котором базируются и строятся все отношения, что является критериями и эталонами оценки того или иного события, факта, всего того, что окружает нас и происходит во круг нас и даже внутри нас.

Я приехал из Новочеркасска с твердым убеждением того, по поводу чего у меня изначально было совершенно иное мнение, потом оно поколебалось и вот сейчас я готов был кричать на весь мир: «Все бабы – бляди, а мир – сплошной кабак!» На долго ли это утверждение станет у меня главенствующим, я не знаю. И если раньше я в отношениях считал основополагающую и главенствующую духовную составляющую, чистоту чувств, а не физическое наслаждение, ради просто прихоти и животной потребности, то сейчас твёрдо решил, что нельзя открывать душу полностью, её могут загадить, наследить, заплевать. Я понял, что сердце ранимо, сильно ранимо и пускать в сердце сразу и без раздумий кого-то, было бы не благоразумно.

Бесспорно, это мной руководил в данный момент разум. Он взял на себя функцию старшего и ответственного из-за того, что душа болела, сердце ныло и требовать от них разумных принятий решений было бы ошибочным. Я должен какое-то время в отношениях с девушками руководствоваться, в первую очередь разумом потому, что знал какой я влюбчивый и теперь знаю, чем это может закончиться.

Конечно, я психически уравновешенный молодой человек, и, конечно, уже давно не юноша. Просто, я потерял ориентир, я затормозился как-то на возрасте, когда мне вот-вот должно исполниться 20 лет. И уже скоро 22, как, когда, так и молодость пролетит, не замечу. Во мне звучат «слова не мальчика, но мужа».

Бесспорно, в чём-то я затормозился в развитии и остался прежним, но во многом стал взрослым, более закалённым, возмужавшим молодым человеком. Сказать, что я стал более мудрым нельзя, а-то, что стал менее глупым – можно. Скажу больше, в некоторых вещах человек остаётся пацаном даже в свои старческие 70 лет. И с этим ничего не поделаешь. А другой раз смотришь на парнишку 5—6 летнего и диву даешься, откуда у него столько, не свойственной такому возрасту, мудрости.

Я даже стал понимать мужчин, которые проживают всю жизнь холостяками. И не обязательно, что они совершенно игнорируют женщин, нет, конечно, но не хотят себя обременять серьёзными отношениями, будучи наученными горьким опытом. Справедливости ради хочу сказать, что с такими же убеждениями встречаются и женщины, а, возможно, что их ещё больше, чем мужчин, свободный и независимых. Кто считал эту статистику?

А ведь и правда, это замечательно, быть свободным и независимым. Хоть я по-прежнему остаюсь противником беспорядочных половых связей, ради похоти, но отношения, которые можно отнести между дружбой мужчины и женщины и откровенной легкой влюблённостью с флиртом, оказанием явного неравнодушия к своей избраннице для душевного отдыха, без обязательств и сцен ревности, в случае чего – это же замечательно.

Но это всё на данном жизненном этапе. А завтра, возможно, так пронзит меня стрела Амура, что я и минуты прожить, чтобы не думать о ней не смогу. Но это будет завтра, если будет. Вот, к примеру, мой брат Витя, встречается то с одной, то с другой, но у него как-то это все без соплей и страданий происходит или он просто умеет скрывать хорошо, что даже родной брат-двойня не может определить, есть ли у него душевные переживания по поводу прекращения отношений с той или иной девушкой или нет.

В чём же истина! Может быть в вине? In vino veritas – это звучит на латыни. Что другое, а это у нас не заржавеет. Столько вина перепито, мама не горюй. Что-то меня повело не туда. Приеду домой, ничего не буду предпринимать, пусть страсти улягутся, а потом и решу не на горячую голову, какие действия предпринимать. Или вообще ничего не предпринимать.

Но просто жить – это так неинтересно. Какой смысл в такой жизни. У меня уже «ломка» от этих переосмыслений реалий происходит. Как бы не тяжело было начинать новую жизнь, а это делать надо.

Приехав домой, я ощутил какую-то легкость на душе. Вопрос, не дававший мне покоя, был разрешён. Не скажу, что я был счастлив от этого, конечно же, нет. Но любая неопределённость тяготит сильнее, чем самая горькая правда. Оставалась определённая обида за, как говорят «бесцельно прожитые годы», годы мечтаний, строительства планов и надежд.

И теперь я могу оправдать какие-то свои поступки, совершенные по отношению Наташи, не как предательство, а как предвидение совершенного и той «развязки», которая без особых объяснений, слёз и обвинений, закончилась так, как закончилась. Собственно говоря, у меня просто открылись глаза на ситуацию. Я воспринимал отношения, так серьёзно, как девица, начитавшаяся любовных романов, где герои ждали преданно своих избранников по много лет и в конце концов были за это вознаграждены счастливым исходом с кольцами, цветами и венчанием в церкви. А Наташа, наоборот, по-девичьи, наивно, несерьезно, а с годами даже прагматично и расчётливо поступила. Бог с ней. Не буду обсуждать, это её жизнь и по большому счёту она мне ничем не обязана.

Всё верно, это так и должно было закончиться. Я был слишком наивен, хоть и слыл когда-то профи в любовных идиллиях, на самом деле, давно потерял навыки. Да и откуда им взяться, если в лучшем случае, я видел девушек через почти четырёхметровый забор или окно казармы со второго этажа на расстоянии около ста метров.

Кто-то мне поправит память: «А, как же Ирина, а?» Да не забыл я, «этот лучик солнца в тёмном царстве» и благодарен ей за это.

«Ну, ты и жук!» – слышу опять упрёк. Нет, уважаемый, не жук я – камбала! Можешь меня называть и так, как одну из особей членистоногих. Можете называть подводным жителем морей и океанов – тоже верно. Видимо, это судьба быть подводником человеку, по гороскопу являющегося Раком, о по натуре – Камбалой.

***

Домой я попал ближе к 17 часам. Бабулечка накормила меня супом с клецками, она умела его замечательно готовить. Я с удовольствием съел полный супник и попросил добавки, тем самым доставил бабушке удовольствие, значит её стряпня ещё чего-то стоит.

Ближе к шести вечера появился брат Виктор с работы, как всегда шумно и эмоционально что-то шумел во дворе и кухне, а потом зашел в зал, где я прилег отдохнуть после дороги на диване. Стал на пороге, пытаясь понять, я сплю и правда или притворяюсь, чтобы меня не «кантовали».

– Так, вижу, что не спишь. Короче, вечером идём к брату Лёхе, он обижается, что никак не порадуешь его и крестника своим визитом. Чё, забыл совсем? Эти Наташки тебе голову замутили, да?

– Да, нет уже больше никаких Наташек. Всё, трендец! А ты прав, хоть и устал сегодня, но придётся идти. Я завтра собирался в Марьевку ехать, родню проведаю и может кого из наших встречу.

– Никого ты там не встретишь, все разъехались, разбежались, как крысы, кто в Курган, но больше в город, в Таганроге на заводах работают, там больше платят. Вот я за день столько мешков перетаскаю, что в Таганроге бы платили 400—500 рублей за такую работу, а мне еле-еле две сотни «натягивают». Все бегут, никто бесплатно работать не хочет.

– Ну, не встречу, значит, не встречу, прогуляюсь, зато заодно по местам нашего детства. Ладно, уговорил. На сколько идём? На восемь? А я наелся вот недавно, какие там угощения могут быть через два часа после бабушкиных клёцек?

Брат гостеприимно встретил нас в кухне нового дома. Крестник насторожился, увидев меня. Дядю Витю он знал хорошо, тот баловал племяша игрушками и другими подарками. Он прятался в соседней комнате и из-за штор виднелся лишь его любопытный глаз.

– Крестник иди ко мне. У меня для тебя что-то есть.

Я достал из сшитой мамой оригинального пошива сумочки новенький и отглаженный гюйс. Я его сам разгладил, потому что кто не знает, не сделает правильные стрелки, а это важно. Только отец смог уговорить своего маленького сынишку подойти к столу. Он смотрел на меня насторожено, пока я вязал ему на шее гюйс.

– Настоящий мореман! – произнёс дядя Витя.

– А это тебе, брат, – я вынул майку из той же сумки и подарил старшему брату.

– А я на каждый праздник выпивала за тебя с тостом «За тех, кто в море!» – сказала невестка.

– Это я теперь, получается, что должен остался?

– Догадливый, – улыбнулась невестка.

– Соловья баснями не кормят, – перевёл разговор старший брат и потянулся к красивой бутылке, и я сразу понял, что содержимое с этикеткой не имело ничего общего, – давайте, братаны, выпьем и закусим, «что Бог послал».