Слава КВКИУ!

– Часа через два… Обратитесь в справочное или сами посмотрите расписание! – посоветовала красавица в форменной одежде. – А лучше, направляйтесь сразу к дежурному по аэровокзалу!

– Ага! Он меня на своём личном домчит, что ли?! – съязвил я, не зная как теперь быть не только мне, но и тебе.

– Да, не убивайтесь так, молодой человек! Ещё успеете! – посочувствовала красавица. – Война в ближайшие дни всё равно не начнётся! – усмехнулась она, намекая на мою принадлежность к вооруженным силам.

Я развернулся к тебе. Ты смотрела на меня одновременно с ужасом, вполне осознав произошедшее, но и как на бога, который в самых безнадёжных ситуациях всё же способен творить чудеса. Теперь ты ждала чуда. Необходимость в нём явно возникла, но что я мог в сражении с Аэрофлотом?

Мне стало жаль тебя. Я поцеловал твою щёку и предложил отойти в сторонку. Следовало сообразить, как быть дальше?

– Вот, как мы поступим! – произнёс я железным тоном, чтобы ты успокоилась от вида моей решимости. – Считай, что ты меня уже проводила! Не перебивай меня! Понятно? Я и сам отсюда улечу, а ты отправляйся-ка сейчас в свой институт. Самое ведь время! Как раз успеешь на занятия. Потому, давай прощаться, но только без слёз! А я здесь в два счёта разберусь – пустяковое, в общем-то, дело! Только чересчур неожиданное! Считал, считал время под это такси… А следовало считать под самолёт! Когда-нибудь станем вспоминать это утро как самый лучший анекдот! Давай, поцелую тебя, и беги на занятия! Ну, улыбнись, родная!

64

Не стану утомлять читателя подробностями моего путешествия, но к шести вечера я добрался до Казани, отыграв у московского времени примерно три часа. И всё потому, что летел на северо-запад и почти со скоростью вращения Земли. Получилось бы ещё лучше, если лететь строго на запад. Этот эффект хорошо известен дальневосточникам. Вылетая из Владивостока или Хабаровска, они оказываются в Москве ровно в тот же день и в тот же час, в который вылетали из дома. Будто долетели мгновенно! А в родных городах, между прочим, жизнь уже перескочила часов на десять вперёд!

Весенняя Казань, как и Домодедово, напрягла двадцатиградусным морозом. На улицах жуткое нагромождение снега. Для освобождения проезжей части снег тракторами привычно отброшен на тротуары. Высота образовавшихся снежных барьеров – три-четыре метра. По крайней мере, мой троллейбус и остальной транспорт тащился внутри снежного коридора, не имеющего крыши.

Стало быть, пока я в Ашхабаде встречался с весной этого года, здешняя зима навалила снежка ещё больше, нежели за все отпущенные ей месяцы, хотя формально красавица-весна уже пришла и в Казань! Ведь было девятое марта! Но местные жители по опыту знали, что ждать тепла им придётся еще месяца два!

В конце февраля, когда я улетал из Казани, двадцатипятиградусный мороз звенел в воздухе и хрустел под сапогами. А всего через несколько часов полёта я блаженствовал в настоящем раю! Плюс десять, деревья обзаводились листочками, и в воздухе царствовал аромат очищенного прошлогоднего хлопка! Но прошло несколько дней, и из весеннего Ашхабада я вернулся в дикий холод. В ту свирепую зиму, из которой с радостью недавно вырвался. И мне предстояло ещё два месяца дожидаться той самой весны, с которой я совсем недавно расстался в Ашхабаде!

Две зимы за год – это отвратительно! Но две весны за год – это прекрасно!

Добравшись до училища, я, как и положено, доложил о своём прибытии из отпуска. И этим поставил точку на зимних каникулах. Потом начал торопливо готовиться к завтрашним занятиям, одновременно обмениваясь с товарищами отпускными новостями.

Больше всего я ждал отбоя. Вымотавшись в дороге со всеми ее переживаниями, и после бессонной ночи, которая прошла в разговорах с тобой, я валился с ног. А впереди ждал новый учебный семестр. В него не следовало тащить за собой прежнюю усталость. Её и в свежем виде скоро появится навалом!

65

Однако спать в ту ночь не пришлось! Внезапно обстановка изменилась. Но подробности того, как именно всё развивалось, из-за той самой усталости я помню смутно.

В памяти осталось немногое, только главное. Помню, как за час до отбоя нас построил старшина и приказал всем, кроме наряда, заступающего завтра, немедленно одеться теплее, переобуться в валенки, взять с собой весь инвентарь для уборки снега и ждать прихода начальника курса.

«Куда это нам вздумалось, на ночь глядя? – недоумевали все. – Теперь снег чистить будем по ночам, будто дня не хватает! Или огромную снежную бабу слепим?»

Через минуту поступил приказ инвентарь оставить в казарме. Лопаты обещали выдать на месте. Обычное дело: не спеши выполнять – поступит команда «отставить»!

Вот и Пётр Пантелеевич появился. Он коротко обрисовал обстановку и нашу задачу. В гарнизоне объявлена чрезвычайная ситуация в связи с повсеместными снежными заносами автомобильных и железных дорог. Направляемся на помощь.

Нас опять пересчитали, чтобы точно знать в пути, сколько было в начале, и направили в училищный автопарк. Там в нескольких колоннах нас дожидались дымящие на морозе военные грузовики, оборудованные тентами кузовов.

Мы по-военному, – слышались лишь команды командиров, – распределились по машинам, и старшие машин опять всех пересчитали.

Людей в автопарке собралось много, и они продолжали прибывать. Видимо, по тревоге поднялось всё училище.

Обстановка напомнила ситуацию под Москвой в 41-м. Холод, ночь, неопределённость, ожидание больших трудностей. От этого настроение стало гнетущим.

«Куда же нас? И зачем? Неужели всё это мощное и хорошо организованное перемещение, действительно только из-за снега?»

Нас, по возможности дремавших с поднятыми воротниками шинелей в тех промерзших кузовах, везли долго. Зуб на зуб не попадал. Спать по-настоящему, кажется, никому не удалось. Да и не разглядеть, кто спал, а кто лишь молчал, вспоминая резко оборвавшийся отпуск – темно! Лишь иногда вспыхивала спичка, если кому-то становилось невтерпёж без табачного дыма.

Высадились мы, как нам сообщили, в районе небольшого города Аткарск. И потом ещё долго пробирались по узкой дорожке, будто специально прокопанной для нас в снегу. На всём пути снег, казалось, был лишь слегка притоптан, а не расчищен до грунта, потому шагалось тяжело.

Рыхлый снег проминался даже под нашими огромными военными валенками, образуя сплошные, хотя и неглубокие ямки, а уж они с каждым шагом выворачивали нам ноги. Хорошо, хоть высокие снежные горы слева и справа защищали от ветра. А наверху он расходился вовсю. От постоянного напряжения мы скоро взмокли, но продолжали ползти друг за другом к неизвестной нам цели. Где же она?

Наконец, длинная людская колонна, в которой двигались и мы, скомкалась где-то впереди и остановилась. Назад по цепочке передали команду самостоятельно распределяться вдоль дорожки с интервалом пять метров. Все засуетились, стали давить один другого, сдвигаясь назад. Откуда-то спереди конвейером нам принялись передавать деревянные лопаты, предназначенные специально для снега. Для рыхлого снега. Если попадается наледь, такая лопата обычно не выдерживает, разлетается на щепки. Но снег вокруг был свежим, не слежавшимся, сверху пушистым. И он продолжал подсыпать, наносимый, как нам казалось, одним лишь ветром.

Поначалу задача показалась предельно простой. Под нами, как стало известно, проходили два рельсовых пути, заваленные снегом на пару метров. А метра два ещё до нас откинули наверх предыдущие герои. Нам предстояло завершить очистку рельсов, ступенчато отбрасывая снег всё дальше от них и всё выше. Дальше и выше, перебрасывая снег на более высокие ярусы, а потом и в чисто поле.

Мы энергично взялись за работу, ею и согреваясь. Наконец-то наша задача лишилась таинственности. Отовсюду посыпались шуточки. Всё чаще раздавался смех. Иногда ветер доносил до нас и женский смех, что удивляло. Мы думали, будто это чудится, поскольку в нашем туннеле виднелись лишь серые курсантские шинели.

Уже потом стало известно, что на этих работах трудились практически все воинские части гарнизона, наше училище и танковое, работники крупных предприятий, учреждений, организаций и студенты всех казанских вузов, техникумов, медицинских и педагогических училищ. Всего – более ста тысяч человек откапывали железнодорожные пути, засыпанные на многие километры, если даже не на десятки.

Вот почему нас торопили! Вот почему мы работали ночью!

Оказалось, что на сибирском и встречном направлении уже двое-трое суток в снежном плену стояли поезда. В том числе, пассажирские, скорые и почтовые. В тысячах промёрзших вагонов находились люди разного возраста и здоровья, страдали маленькие дети, кому-то требовалась медицинская помощь, не было воды, еды, отопление выдохлось без угля, запасы которого закончились, туалеты замёрзли…

Очень много людей, терпящих бедствие, ждали от нас помощи.

Мы непрерывно работали почти всю ночь. Только около восьми утра, когда небо просветлело, наш конвейер по ярусной переброске снега по чьей-то команде остановился. От тех, кто работал на самом верху, стало известно, что в чистом поле из-под снега торчали верхушки телеграфных столбов. Даже провода кое-где были засыпаны. Стало быть, глубина снега достигала четырёх или пяти метров.

Поначалу это воспринималось как шутка. Только подумав о том, сколько мы сами перекидали снега, можно было понять, что стихия постаралась всерьёз. Насыпало этот снег или его намело, значения не имело. Он легко утопил бы под собой всё живое и неживое!

А потом всем сделали сюрприз. Каждому преподнесли большой кусок копченой «краковской» колбасы, весом с полкило, и полбуханки хлеба.

Однако есть нам не хотелось. Голод заглушила усталость. Спины гудели от многочасовых однообразных движений с тяжёлой лопатой. Руки и ноги мелко дрожали от перенапряжения. Разгорячённым телам хотелось пить, но не было припасено ни воды, ни чая, а растапливать во рту холодный снег – затея вредная.

Мы устало жевали колбасу, не особо налегая на задубевший хлеб, и втайне боялись, как бы опять не пришлось браться за лопаты… Сил, казалось нам тогда, не осталось.

Но новые подвиги от нас не потребовались. По цепочке прошла команда, чтобы мы прокопали проходы от рельсов наружу, и сконцентрировались где-то там. Заодно сложили бы в кучу лопаты. Такое задание подняло наш дух и всех активизировало. Стало ясно, что мы свою работу закончили.

И действительно! Скоро издалека послышались короткие и не очень громкие тепловозные гудки. В нашу сторону ползло огромное красное чудище, оборудованное мощными снегоуборочными приспособлениями. Чудище ползло медленнее, нежели черепаха, периодически крякая короткими предупреждающими гудками, очевидно, готовое замереть, если на путях окажутся люди. В поле от чудовища веером улетал фонтан снега, а рельсовые пути дополнительно очищались вращающимися ворсистыми щетками.

Видимо, даже этот монстр не смог справиться с заносами, глубиной несколько метров, потому наша помощь пришлась ему в самый раз.

«Просто удивительно, – только сегодня подумалось мне, – до чего же я узко видел этот мир? Ведь не задал себе простейший вопрос, а как же при таких заносах выживали окрестные населенные пункты? А в каком состоянии оказались автомобильные дороги с разбросанными на них одиночными автомобилями? Да много еще вопросов должно было у меня возникнуть, но я был убогим верхоглядом. Или так вышло из-за усталости?»

Скоро мимо нас медленнее пешехода поползли застоявшиеся пассажирские поезда. За дни снежного плена в районе тамбуров они обросли ледяными бородами. По всему видать, туго пришлось в этих холодильниках невезучим пассажирам.

За час проползло всего четыре пассажирских состава. Дистанция между ними была минимальной, всего два-три вагона. Мы рассматривали и провожали их молча. Даже реагировать на что-то и, тем более, обсуждать, не осталось сил.

Нас, капитально пропотевших во время напряженной работы, пробирал совсем небезопасный озноб. Но никто не знал, как и когда нас, новых челюскинцев, эвакуируют из убийственного мира холода. Похоже, мавр сделал своё дело и оказался не нужен! Оно и понятно! Как можно сразу увезти отсюда всех, кого доставляли много часов подряд?

Всё сильнее хотелось спать. «Такое является частью гибели от переохлаждения! – подумалось тогда мне. – Или от усталости, накопившейся за двое прошедших суток?»

В одной из групп курсантов, откуда послышался хохот, я заметил нашего Петра Пантелеевича. Он с нами наравне разделил свалившиеся на нас испытания.

Мы ждали спасения часа два или три, балагуря группками. Присесть было негде. И никто по-прежнему не эвакуировал ни одного работника. Над сотнями плотно стоявших людей поднимались клубы пара, но оттого им теплее не становилось. Постепенно в разговорах повеяло безнадёгой.