Слава КВКИУ!

Но в какой-то миг всё пришло в движение. До сих пор не знаю, кто же взял управление на себя, но люди струйками потянулись обратно на рельсы, преградив дорогу очередному поезду.

Это было ново! Такую наглость было удивительно наблюдать, но машинист, высунувшийся из окна тепловоза, не покрыл нас трёхэтажным говорком, а только крикнул, размахивая рукой вдоль состава:

– Давай, братва, распределяйтесь по вагонам! Скорее только! Бегите, ребята, пока я коней держу!

И мы рванули! Не было времени замечать, кто в какой вагон забирался и как это удавалось. Каждый думал лишь о себе. Тем не менее, мы быстро сообразили, что в плацкартных вагонах нам делать нечего. В них и без нас народу невпротык, а ведь там боковые полки вдоль вагона, да ещё в два яруса. На них везде ютились пассажиры, которым и без гостей невмоготу!

В купейных же вагонах мы плотно рассаживались и даже укладывались прямо на полу в коридоре, набивались в «предбанниках» перед туалетами, в тамбурах и на выгнутых дугой металлических площадках, под которыми звучно лязгали вагонные буфера. И все мы, если удавалось захватить клочок пола, сразу отключали волю и засыпали.

Общая картина нашествия сотен военных на исстрадавшийся поезд, надо понимать, получилась той еще, если бы кто-то решил её увековечить в цветах и красках! Но этим никто не занимался. А мы хорошо понимали несчастных пассажиров, потому старались их не стеснять, воочию наблюдая плачевные результаты их многодневной осады. Они же, в свою очередь, понимали нас, терпимо относились к нашему присутствию и даже благодарили за изволение от снежной стихии.

66

Далее я ничего не помню. Видимо, в состоянии анабиоза чудом добрался до казармы. Дневальный мне даже обрадовался:

– Шестьдесят восьмой! – процитировал он и записал для доклада начальнику курса мою фамилию. – Можешь сразу ложиться спать! Разрешено! А на ужин мы всех поднимем! Не проспишь! – сообщил он весело.

– Не все вернулись? – нашёл силы уточнить я.

– Что ты! Как и ты, подтягиваются со всех сторон, будто выпившие! Кто по одному, кто малыми группами. Ещё человек пятьдесят ждём! – поделился он. – Хорошо, хоть Пётр Пантелеевич вернулся! Теперь в канцелярии дежурит. Ждёт, когда все соберутся. А начальник факультета (полковник Макунин) давно рвёт и мечет! От него ведь тоже ждут доклада, а люди просачиваются, как при отступлении в сорок первом! Для начальства картина такой видится, будто наш Титов всё своё войско разбазарил! Попадёт ему, наверняка! Даже если, дай-то бог, все на родную базу возвратятся!

– Да! – только и сказал я, чувствуя как слабею. Добрести бы до койки, а язык уже не слушается.

В нашем кубрике меньшая часть коек оставалась аккуратно заправленной с тех пор, как мы уехали. На остальных без задних ног спали мои товарищи!

67

Вечером того памятного дня, то есть, десятого марта, нас подняли, чтобы отправить на ужин. К тому времени все до одного были на месте. Все ожили и повеселели, но, как ни странно, никто больше и словом не обмолвился о снежной эпопее. Никаких впечатлений! Ни тем вечером, ни в последующие дни. Странно, ведь никто молчать и не обязывался, но мы будто языки проглотили. Забыли, как отрезали! И всё!

Может потому, что поначалу потребовалось время для осмысления ночных приключений, а потом навалились новые события, появились новые интересные задачи…

По пути в столовую, разумеется, в строю, я поглядел на четырёхметровую стену снега, отброшенного от нашей казармы и аккуратно подрезанного со всех сторон. Как говорится, по-военному!

«Ничуть не меньше, чем было там, на рельсах, – попутно оценил я. – А под Новый год наша снежная стена была вполовину ниже! Но ничего! Мы ее тогда, под присмотром Володина, в два счёта раскидали!» – вспомнилось мне предновогоднее приключение нашего взвода.

А всё потому, что 31 декабря кто-то проговорился или пошутил с умыслом, но в присутствии капитана Володина. «Мол, как хорошо придумал первый взвод запрятать бутылки в снегу напротив казармы. Теперь всё в целости и сохранности!»

Шутка удалась вполне, но нам она праздничное настроение тогда поломала. Володин, разумеется, приказал нашему взводу, рассчитывая обнаружить запрятанное, сначала раскидать стометровую снежную стену, якобы она получилась весьма неровной и близко от бордюра расположенной, а потом выстроить новую, уже правильную стену.

Мы-то понимали, откуда ноги растут! Понимали, что нас друзья-товарищи сделали шутами себе на потеху, но выбора не было. Так и пришлось четыре часа подряд перекидывать снег, туда-сюда. Правда, и Володин, не выпускавший объект работ из виду, чтобы обнаружить спиртное, так ничего и не нашёл.

Оно и понятно! Мы бутылки спрятали в другом месте! И, конечно же, не в казарме!

68

После полуночи, когда все продолжали встречать уже вступивший в свои права Новый год, расположившись в неглиже прямо на койках, между которыми были накрыты не столы, а табуретки, дневальный закричал, что было силы:

– Курс! Смирно! Дежурный на выход!

– Курсант Данилевский! – вскрикнул от внезапного крика и вошедший никем нежданный Володин, назначенный, видимо, к нам дежурным на эту ночь. – Вы, что же, Данилевский, так долго в армии служите, что совсем устав забыли? После отбоя команда не подаётся!

– Не забыл, товарищ капитан! Но сегодня же ночь особая, новогодняя! Вот и захотелось вас поприветствовать и поздравить с Новым годом! Думаю, абсолютно все на курсе хотят вас поздравить!

– Ну, ну! – только и сказал Володин, направляясь внутрь казармы.

Но времени, в течение которого Данилевский держал удар, нашему курсу вполне хватило, чтобы замести следы пиршества в тумбочки, переставить табуретки и притвориться спящими.

Володин, конечно, всё отлично понимавший, прошёлся по нашему уникальному стометровому коридору, старясь не обращать внимания на некоторые неубранные признаки того, что недавно происходило в казарме (иначе ему пришлось бы принимать масштабные меры – новогодняя ночь окажется испорченной), якобы остался доволен общим порядком, и надолго засел в канцелярии.

Народ лежал молча, удивляясь настойчивости Володина – будто своей семьи у него нет! Народ ждал! Володин тоже ждал и не уходил.

В полвторого Володин-таки удалился. И в казарме опять началась бурная подготовительная кутерьма! Правда, на сей раз, – знаем мы эти военные хитрости! – уже поочередно дежурили специально назначенные наблюдатели, выглядывая через форточку на дорогу вдоль казармы. И не напрасно ведь выглядывали. Потому что минут через десять, только всё разложили, дежурный по форточке заголосил на всю казарму:

– Полундра! Володин возвращается!

Опять срочно всё было приведено в исходное положение. Но Володин так в казарму и не зашёл – не дождались мы, хотя ждали еще минут пятнадцать! Пошутил он над нами! Просто походил вблизи, шороху навёл, усмехнулся, пожалуй, и ушёл к своей семье. Сам ведь таким же был не столь давно! Знал, что к чему! Всё же настроение упало, мы почти перегорели, но не пропадать же добру! И началось!

Постепенно развеселились! Всё-таки Новый год! Любимый с детства праздник! Жаль, танцевать той ночью было не с кем! Да и не очень галантно мы выглядели в обязательных белых солдатских кальсонах. Свет всюду погашен – светомаскировка, чтобы посторонних не привлекать, особенно, дежурного по училищу! И только наши белые кальсоны выделялись в темноте и дефилировали туда-сюда! Одним словом, маскарад!

69

На пути в столовую я по привычке проверил два «своих» дерева. Они были мощными с виду американскими тополями, изрядно пылившими летом надоедливым пухом. Но в том году оба тополя не перенесли февральские морозы, чем и привлекли моё внимание. В том лютом феврале морозище два дня держался минус сорок четыре!

Это, кстати, был рекордный для меня мороз! Причём и в Каракумах однажды мне случилось пережить столько же, но уже тепла! Ещё точнее, жары!

Стало быть, температурный диапазон моего существования, выявленный экспериментально, почти девяносто градусов! Впечатляет, если учесть, что в таком диапазоне физическое состояние воды проходит путь от льда чуть ли не до кипения! А я как-то выжил!

Но это – отступление от темы.

В столовую мы в любой мороз ходили в гимнастёрках, чтобы не мучиться с шинелями. А без них пробирало до костей. Я даже время засекал как-то. При морозе в сорок руки без перчаток совершенно дубели всего за тридцать пять секунд! Пальцы переставали слушаться! А мы-то всегда налегке!

Так вот, проходили мы в тот жуткий мороз мимо «моих» деревьев, а они вдруг как загрохочут! Долгий такой треск, рассыпчатый, на молнию похожий, если она рядом по земле саданула! Мы из строя едва не разбежались, кто куда, не разобравшись поначалу, что случилось.

Оказалось, всего-то стволы тех деревьев от сильного мороза лопнули. Я их потом из любопытства обследовал, но наружных трещин не выявил, потому и смотрел всякий раз на этих пострадавших гигантов, всё думал, что трещины со временем проявятся. Интересно ведь – не от расширения затрещало, а от холодного сжатия. Аналогично тому, как скорлупу орехов давлением раскалывают. Ну, а трещины, меня интересовавшие, даже летом не обнаружились. Деревья хотя и трещали, но выдержали, и даже потом не засохли.

А курсантам, пусть любой морозище трещит, всё должно быть нипочём! Мы трещинами тогда не покрывались, а продолжали ходить в гимнастёрках и в столовую, и обратно. И на занятия в учебные корпуса и, разумеется, «домой»! На нас работала попутная акклиматизация.

70

Как-то само собой так вышло, что вспомнил я из родного училища, можно сказать, кого угодно, только не своих близких товарищей. Вспомнились и командиры, вспомнились и начальники! Были и преподаватели – и штатские, и военные. Но только не такие же курсанты, каким я и сам считался пять лет подряд. Почему же так?

Может, потому, что для товарищей требуется особый разговор. Долгий разговор. Долгий он потому, что много было товарищей. И потому, что многое знаю об их курсантской жизни, и многое знаю о последующей офицерской службе.

Так или иначе, но вышло именно так, как вышло – сегодня они отодвинулись на второй план.

И пусть мою странную память простят многочисленные товарищи и друзья, все однокашники, за то, что вдруг вспомнились мне сейчас не все они, а лишь один из всех, который даже другом никогда не был.

Он служил во втором взводе, и я знал его весьма поверхностно. Не знал бы совсем, если бы о нем не ходили легенды, часть из которых я слышал, а развитие некоторых даже наблюдал в действительности. Причем, те легенды, которые мне пришлось узнать, вполне подтверждались действительностью.