Умница

Главное было сказано, когда они перебрали всех общих знакомых и, распив на двоих бутылку превосходного армянского коньяка, начали вторую. Симонян предложил отцу работу. В отличие от отца, он после развала их строительного треста не потерялся, а приспособился к новым условиям и затеял одно за другим несколько предприятий. Начал он с того, что на одном из обломков треста создал маленькую компанию, специализировавшуюся на инженерных сооружениях для городских нужд. Симонян дневал и ночевал в коридорах городской власти, обхаживал нужных людей, и в конце концов ему удалось вписать свою компанию в городской заказ, что обеспечило ей хороший старт. Фирма поднялась, стала приносить доход. Еще больше поднялся, развернулся сам Симонян. Теперь он выходил на дела совсем иного масштаба – что-то, связанное с нефтью, цветными металлами или еще чем-то, очень темным и баснословно прибыльным. Симоняну нужно было оставить на надежного человека свою первую компанию, и тут ему как нельзя кстати подвернулся Нинин отец.

Отец становился наемным работником Симоняна, но тот заверил, что по сути дела они партнеры, а в перспективе сам он собирается выйти из этого бизнеса, отец сможет его выкупить и хозяйничать один. Это невероятное обещание тоже в конце концов оказалось выполненным – видно, Симоняну была судьба не обмануть Евгения Борисовича.

Изголодавшийся по настоящему делу, отец окунулся в работу с головой. По своим масштабам компания Симоняна была раз в десять меньше их бывшего треста, отцу в ней было тесно и он со страстью вникал в каждую мелочь. Многое можно было улучшить, оптимизировать – и в инженерном смысле, и в смысле организации. Симонян действительно предоставил ему свободу рук. Сам он витал в своих новых сферах, в компании появлялся изредка, выслушивал предложения отца и на все соглашался, прекрасно понимая, что отец как специалист даст ему сто очков вперед. Свою волю Симонян проявлял только, когда дело касалось финансов.

Новая работа преобразила отца – он помолодел, расправил плечи. К тому же Симонян не был скуп и положил ему приличную зарплату. У отца впервые в жизни появились импортная машина, набор хороших костюмов и всякие дорогие мелочи вроде швейцарских часов и золотых зажигалок. Он снова стал выглядеть мужчиной – более того, видным мужчиной, что называется, «орлом». Нине даже было обидно за маму – за то, что этот новый расцвет отца достался не ей. И скоро для этой обиды появилась настоящая причина.

Причину звали Лидия Григорьевна, она была немолодой, но очень ухоженной и эффектной женщиной. Она работала в какой-то городской структуре, отец познакомился с ней, улаживая очередной проект. Нина не почувствовала, когда у отца появилась женщина и ничего не подозревала до того самого дня, когда он познакомил их в каком-то кафе. «Вот, Нинок, понимаешь… В общем, мы с Лидией Григорьевной собираемся жить вместе. Ты как?..»

У Нины в душе все клокотало. Ей хотелось выплеснуть налитое отцом шампанское в ухоженное лицо этой стервы. Да как она смела? Занять место мамы!.. Но не зря родители гордились умом Нины. Ум говорил свое: отец не может быть один, если не эта женщина, то другая, какая разница? Лидия Григорьевна улыбалась ей заискивающе. Она уже поняла, что Нина очень много значит для отца и может разрушить все ее планы. «Лишь бы ты был счастлив», – сказала Нина отцу, поднимая бокал с шампанским. Отец благодарно сжал ее руку и поцеловал в щеку.

Лидия Григорьевна поселилась в их квартире. Она была бездетная вдова, одна после смерти мужа, и могла посвятить всю себя своему новому браку. Ей хватило ума не производить поначалу никаких радикальных изменений в квартире, но в жизни отца она заняла каждую свободную минуту. С ней отец, прежде иронически относившийся к искусству театра, стал каждую неделю ходить на театральные премьеры. У них появились общие знакомые, с которыми они обменивались визитами. Лидия Григорьевна любила готовить и то и дело заставляла отца дегустировать и нахваливать новое блюдо.

Вообще-то она оказалась неплохой женщиной, и Нина вынуждена была признать, что для отца она была подходящей парой, но Нине жить с ней под одной крыше было невозможно. Нину раздражало все: ее голос, запахи ее кремов в бесчисленных баночках, которыми она уставила полки в ванной, ее кулинарные изыски… Одно то, что чужая женщина спала в маминой комнате, хозяйничала на маминой кухне, выводила Нину из себя. Она и не пыталась поладить с Лидией Григорьевной несмотря на большое желание со стороны новой жены отца. Скоро встал вопрос о разъезде. По общему согласию они продали квартиру и купили две других. Нина поселилась в однушке на окраине.

Ей было тяжело прощаться с родными стенами, в которых прошла почти вся ее жизнь. У нее было ощущение, что в прежней квартире, несмотря на появление новой хозяйки, мама все еще присутствовала, а теперь они лишили ее дома, и мама по-настоящему покинула их, оставшись только в фотографиях и воспоминаниях.

Правда, была еще дача, с которой у них тоже было многое связано. Дача представляла собой дощатый садовый домик с шестью сотками песчанистой земли в ста километрах от города. Участок отцу дали от работы в давние годы, когда он еще не был начальником, и все здесь было сделано их с мамой руками. Нину привозили сюда каждое лето все ее школьные годы. Лидия Григорьевна к дачной жизни вкуса не имела, и как-то в сентябре отец с Ниной выезжали туда для того, чтобы что-то подлатать, разобрать вещи, а на самом деле – чтобы побыть вдвоем. На соседних участках жгли листву, стоял сладковато-горький дым, и все было, как в старые времена – только не было мамы. На обратном пути отец завел разговор о том, чтобы продать дачу. Нина промолчала, и больше отец эту тему не поднимал.

На пару лет все как-то установилось, наладилось. Отец много работал, его компания расширялась. Когда Нина бывала у него дома, он, выпив рюмку-другую, с увлечением рассказывал о своих планах. Он выглядел молодым и счастливым. Лидия Григорьевна этим встречам не препятствовала, но всегда присутствовала при их разговорах и не упускала случая словом или жестом напомнить, что в этом доме хозяйка – она, и мужчина этот принадлежит ей. Нина ее не любила, как и прежде, но где-то в глубине души приняла и смирилась с тем, что единственного близкого человека ей приходится с кем-то делить.

На работе у нее все шло хорошо. Она быстро выделилась из группы молодых выпускников финансовых вузов, которых набрали вместе с ней, когда компания расширялась. Сначала их всех загрузили рутинными, вспомогательными операциями, определив в помощники к опытным аналитикам. Сверстники Нины жаловались на нагрузку, на то, что им не дают проявить себя. Все они были честолюбивы, мнили из себя финансовых гениев. Нина тоже была честолюбива, но не жаловалась, а с азартом перелопачивала горы стандартных расчетов, доводя свои навыки до совершенства, овладевая компьютерными программами, а по вечерам штудировала специальную финансовую литературу. Особенно ее интересовали финансы строительной отрасли. Не прошло и года, как Нину заметили, стали поручать самостоятельную работу.

После развода с Димой у Нины долгое время никого не было. Дима не пробудил в ней интереса к физической стороне любви; мысль о близости с мужчиной не вызывала у нее отвращения, но и не волновала. В ее узком мирке не было места ни для чего, кроме работы. Она не считала, что чем-то обделена, ее не интересовало мнение подруг, с которыми она встречалась два-три раза в год на чьих-нибудь днях рождения. И все же… Как-то раз, идя вечером через сквер к своему дому, она увидела целующуюся пару. Казалось бы, ну что такого, но у Нины в груди разлилась горячая волна. Ускорив шаг, она поднялась к себе в квартиру, приняла душ, поужинала, села за финансовые обзоры. Но цифры и графики не лезли в голову, перед глазами маячили две переплетенные фигуры в вечернем полумраке. Прошло не меньше часа, прежде чем она смогла вникнуть в то, что читала. С тех пор она везде – в метро, на улице, в скверах – старательно отворачивалась от парочек, хотя бы невинно держащихся за руку.

Однажды ей позвонили по ошибке. Было уже поздно, она лежала в постели, готовилась ко сну, расслабляя тело и мозг по особой методике, которую вычитала в книжке. Нужно было по очереди поговорить с каждым своим органом, поблагодарить за работу и пожелать спокойной ночи. Нина дошла до сердца, когда зазвонил телефон; недоумевая, она взяла трубку. Глубокий мужской баритон сказал: «Ниночка, лапа, ты?.. Ну, наконец-то. Котенок, как ты, милый?» Почему-то Нина не сразу поняла, что это ошиблись номером, а потом ей не сразу удалось объяснить это мужчине. Он говорил: «Ну, не разыгрывай меня, кисуля. Ты что, сердишься?.. Не сердись, лапа. Я люблю своего котенка». Повесив трубку, Нина фыркнула: «котенок», «кисуля», какая пошлость! Что за женщина позволяет себя так называть? Но после этого она долго не могла уснуть, хотя и побеседовала по три раза со всеми своими органами. В первом часу ночи она призналась себе, что ей самой хочется, чтобы кто-то, хотя бы и не таким красивым баритоном, называл ее «котенком».

Потом появился Игорь. Он был старше ее лет на десять, работал в той же компании, заведовал сектором. По работе Нина с ним не сталкивалась и была едва знакома. Сошлись они внезапно, на корпоративной вечеринке. Отмечался десятилетний юбилей компании. Нина оказалась рядом с Игорем за столом. Он ухаживал за ней, непрестанно шутил, много пил. Нина тоже выпила, непривычно для себя много. Они танцевали, участвовали в каких-то конкурсах, играх. Потом опять пили. Кончилось тем, что Игорь оказался у Нины в квартире. Оба едва держались на ногах, ни о каком сексе не было и речи. Нина положила Игоря на раскладушку на кухне, а сама рухнула в постель, даже не переодевшись в ночнушку.

Утром она проснулась оттого, что кто-то на кухне гремел чайником. У Нины трещала голова. Она вспомнила, что у нее в доме мужчина, что зовут его Игорь, и что она сама его привела, но решительно не помнила, зачем она это сделала. Страдая от головной боли и подозревая себя в помешательстве, Нина побрела на кухню. Игорь тоже был несчастен, он выпил раза в три больше нее и был в жестоком похмелье. Они сварили крепчайший кофе и стали пить его, закусывая таблетками аспирина.

Нина спросила, не нужно ли Игорю позвонить домой, ведь там, наверно, беспокоятся, но Игорь отмахнулся. Морщась и хлебая обжигающий кофе, он поведал Нине о своем положении. Он был женат, у них с женой был сын, но вот уже несколько месяцев они жили врозь. «Чертова баба. Ну, чего ей надо? – говорил Игорь про жену. – А тут еще теща… В общем, съели они меня». Игорь обретался в квартире какого-то приятеля, который уехал за границу. «Так что никто меня не хватится», – с кривой усмешкой подытожил он.

Нина разглядывала его. Он был довольно ладный, хотя и с наметившимся животом. На лицо не красавец, а теперь, с похмелья, так, скорее, страшила. Но Нина поняла, почему привезла его к себе – как и накануне, на вечеринке, она почему-то чувствовала себя уютно и легко с этим мужчиной, как будто они были давно знакомы.

Когда кофе был допит, Нина его проводила, и они даже не поцеловались на прощанье, но в субботу на той же неделе он приехал к ней, и они стали любовниками.

Потом Нина спрашивала себя, любила ли она Игоря. Ей, собственно, не с чем было сравнивать: Дима был не в счет, а в любовь, которую изображают в романах и кинофильмах, она не верила. Игорь приезжал к ней в выходные, оставался ночевать. Она привыкла к этим посещениям, ждала их. Сама Нина обычно питалась готовыми блюдами из микроволновки, но для Игоря она готовила, а потом, подперев щеки ладонями, смотрела, как он ест. Заварив чай так, как нравилось ему, и наполнив специально купленную для него большую чашку, она слушала его рассказы. Игорь был отличный рассказчик, помнил множество забавных случаев, прекрасно изображал коллег по работе, начальство, клиентов. Не всегда эти рассказы были пустыми анекдотами, в них было много поучительного – Нина узнавала закулисную сторону бизнеса, то, о чем не пишут в книгах и статьях.

В компании они скрывали свои отношения, – так хотел Игорь, да и она тоже. Обычно такие вещи быстро становятся всем известны, но чаще всего потому, что женщина, заведя связь с сослуживцем, сама все по секрету выбалтывает каким-нибудь подругам. Нина ни с кем о своей личной жизни не откровенничала, да и подруг в компании у нее не было, поэтому их с Игорем сближение оставалось тайной.

Сталкиваясь изредка в коридорах компании, они только улыбались и кивали друг другу, а общались по электронной почте, используя шуточные кодовые имена. «Юстас – Алексу, – писал Игорь. – Завтра приеду, OK? Хочется женской ласки и домашних котлет. Ты лучшая. Я тебя Ц». «Алекс – Юстасу, – отвечала Нина. – Котлеты будут, приезжай. Не ходи без шапки, ты все время хлюпаешь носом. Ц».

Игорь был опытный мужчина, ему не нужно было подсовывать просветительские книжки про секс. В постели он применял богатый арсенал приемов, и Нина позволяла ему делать всё, но на самом деле ей больше нравилось то, что предшествовало постели: первые объятия, ласки, когда они еще были одеты, а он еще был ее добрым другом Игорем, а не техничным самцом. Еще ей нравилось засыпать рядом с ним, когда, совершив все свои подвиги, он опять становился человеком. «Спокойной ночи, малыш», – говорил он, целуя ее. «Все-таки «малыш» лучше, чем «котенок»», – улыбалась она про себя, вдыхая его уютный, ставший родным запах.

Однажды она договорилась встретиться с отцом после работы: отец уже принимал ее всерьез как специалиста и хотел посоветоваться по поводу одной банковской ссуды. Он ждал ее в машине у дверей офиса. Когда Нина вышла к нему, здесь же случайно оказался Игорь. Смутившись, Нина представила мужчин друг другу, а когда те пожимали руки, была поражена тем, как они похожи: одного роста, одной масти, схожий тембр голоса, одинаково лысеют, одинаково улыбаются.

Будучи девушкой образованной, Нина знала об учении Фрейда и с ужасом подумала: неужели это правда, и я, испытывая подсознательное влечение к отцу, нашла ему замену в лице Игоря? Она с негодованием отвергла эту мысль, но забыть этого не смогла. Как-то они с Игорем после трудного дня сидели у нее, пили чай. В углу работал телевизор с выключенным звуком. Показывали какого-то барда с гитарой. «Дай-ка звук, хочу послушать, – попросил Игорь. – Я, знаешь ли, тоже в юности любил петь, даже свои песни сочинял. Хочешь, как-нибудь принесу гитару, спою тебе?» «Нет!» – воскликнула Нина, напуганная тем, что и в этом Игорь похож на отца. Игорь был удивлен и заметно обиделся.

От этих фрейдистских опасений Нине стало труднее заниматься с ним любовью. К ней вернулся тот внутренний зажим, который владел ею в браке с Димой: ложась с Игорем в постель, она невольно вспоминала отца, и оттого, что она гнала от себя эти мысли, было только хуже. Видимо, почувствовав что-то, Игорь сократил свою мужскую программу и больше не старался распалить ее своими приемами. Они допоздна сидели на кухне, болтали, а потом, после короткого секса, засыпали. Нину это устраивало.

Глава 4

Так прошел год. Они никогда не обсуждали своих отношений, не строили планов на будущее, но Нине понемногу стало казаться, что Игорь у нее был всегда, и всегда будет, как же иначе. Кроме выходных, он стал приезжать на неделе. Ему не хватало домашнего уюта, а ей нравилось, когда он был рядом, нравилось стирать и гладить для него, делать ему массаж от начинающегося остеохондроза, лечить его простуды. Постепенно в ее квартире оседали его вещи: зубная щетка, бритва, шлепанцы, халат, книги. Потом Игорь, который каждое утро бегал, пытаясь сбросить вес, завез к Нине кроссовки и тренировочный костюм, чтобы не отступать от своего правила и тогда, когда ночевал у нее.

Стараясь представить себе свою дальнейшую жизнь с Игорем, Нина прислушивалась к женщине в себе. Женщина молчала, но молчала скорее одобрительно – не возражала.

Все кончилось ровно в годовщину их отношений. Нина решила отметить эту дату: испекла пирог, накрыла стол со свечами. У нее был умысел, она решила сделать Игорю предложение. Предложение состояло в том, чтобы, продав ее квартиру, сообща купить квартиру побольше, поближе к работе, и поселиться там вместе. Нина была уверена, что Игорь согласится, не видела, какие могут быть возражения против такого разумного плана. Она не настаивала на замужестве. По словам Игоря, он не встречался с женой – та не пускала его в дом, даже для того, чтобы увидеться с сыном, но они не были разведены, – и Нина не хотела ничего форсировать. Со временем все устроится, не сомневалась она.

Выслушав ее, Игорь помолчал, потом заговорил напряженно, глядя в пол: «Ну что ж, все к одному, так даже лучше… Видишь ли, я тоже хотел с тобой поговорить».

Нина слушала его, не понимая. До нее не сразу дошло, что Игорь, к которому она так привыкла, собирается ее бросить и объявляет ей об этом. «Но почему?!» – воскликнула она. Из его путаных объяснений она поняла, что все это время он все-таки виделся с женой. Сказал, что ради сына. Теперь сыну предстояло идти в школу, и Игорь хотел при этом присутствовать, хотел, чтобы у мальчика был отец.

Нина молчала. Умом она понимала, что все справедливо, что она не имеет на Игоря никаких прав, и надо расстаться по-хорошему, но была будто парализована. До этого ее никто в жизни не бросал, и она не знала, как это больно.

Собрав вещи, почти уже в дверях, Игорь сказал кое-что еще. «Прости, но я не думаю, что для тебя это так уж важно. Ты ведь в постели ничего не чувствуешь, верно?.. Я же не дурак, я вижу. Я не говорю, что ты холодная, но, может, тебе нужен кто-то другой, не знаю…» Нина гневно распахнула дверь: «Уходи!» И он ушел.

В ту ночь Нина не сомкнула глаз, переживала предательство Игоря и свое унижение. Разум некоторое время увещевал ее, объясняя, что Игорь ей ничего не обещал, а значит, и не предавал, и что ничего особенно унизительного для нее во всей этой истории нет, но скоро разуму пришлось заткнуться, верх взяла обиженная, уязвленная женщина. Вместе с миллиардами женщин планеты она вынесла приговор мужикам, которые все сволочи, и прокляла незнакомую ей чертову бабу, которая, при всех своих недостатках, сумела вернуть мужа. Уж она-то, небось, не холодная, наверно, вытворяет в постели черт-те что, а мужикам только это и подавай. Нина, никогда в жизни не ругавшаяся, посылала в ее адрес гнусные проклятия.

На следующий день Нина позвонила в компанию и сказалась больной, а потом и вовсе выпросила двухнедельный отпуск. Она не представляла, как будет встречаться на работе с Игорем.

Зарабатывала она для молодой сотрудницы неплохо, а тратила очень мало, поэтому у нее были сбережения, и она решила устроить себе грандиозные каникулы. Никогда раньше не бывавшая за границей, она поехала туда, куда едут все соотечественники, которым удается немного поправить свои дела, – в Турцию.

В Турции она в первый же день жестоко обгорела на солнце. Хлопоты о путевке и билете, сборы в дорогу пошли на пользу – Нина отвлеклась от своих переживаний брошенной женщины и, прибыв на курорт, жадно впитывала новые впечатления. Гостиница была большая – считалась, что четырехзвездная. Наполовину ее заполняли отдыхающие из России, на другую половину – европейцы, в основном, немцы.

Забросив чемодан в номер, Нина побежала на пляж. Пляж был оккупирован соотечественниками, немцы же природой брезговали, проводили время цивилизованно, у бассейна при гостинице. Вода в море была так себе – слишком соленая и непрозрачная, хуже черноморской, но Нина с удовольствием поплавала, а потом растянулась на лежаке. Она чувствовала себя свободной, самостоятельной женщиной. Вокруг мельтешила пляжная жизнь – голые тела, крики и смех, игра в волейбол, возня детей.

Нина познакомилась с семьей из Новокузнецка. У главы семьи был свой бизнес – мастерская по изготовлению чугунных оград для особняков. В Турции семейство было уже второй раз, а на следующий год планировало ехать в Италию. Видно, ограды для особняков пользовались спросом. Глядя, как Нина жарится на солнце, новые знакомые предложили ей защитный крем, но Нина отмахнулась: «Глупости! Ничего со мной не будет». Солнце не казалось сильным, небо было затянуто дымкой, с моря дул ветерок.

Нина еще пару раз ходила плавать, опять валялась на лежаке, а, вернувшись в номер, удивилась: она провела на пляже добрых четыре часа. И начался ад. Кожа с ног до головы покраснела, как помидор, местами выступили волдыри, все болело нестерпимо. Нина вспомнила, что, вроде бы, помогает одеколон, и что у нее в чемодане есть пузырек. Достала, вылила на себя. Легче не стало, зато теперь от нее воняло парикмахерской. Чувствительная к запахам, Нина страдала вдвойне.

Было еще одно народное средство – моча. Нина не сразу решилась, но в конце концов поплелась в туалет. Народное средство помогло мало, но теперь к вони одеколона прибавился еще запах мочи. Это уже было чересчур. Нина прыгнула под душ, все смыла; потом, не вытираясь, завернулась в простыню и со стоном опустилась на постель.

У нее был жар, ее лихорадило. Под вечер ей удалось ненадолго забыться, но скоро она очнулась. За окном было темно. Она слышала, как расходятся по номерам последние посетители бара, который находился на ее этаже. Все укладывались спать, а ей предстояла бессонная ночь. «Идиотка, – ругала она себя. – Поделом тебе. Таких идиоток черти поджаривают в аду, и правильно делают».

Ей вспомнилось, как родители возили ее в Анапу и она, еще маленькая девочка, немного обгорела с непривычки. Чем тогда лечила ее мама? Память подсказала: сметаной. Мысль о прохладной густой сметане, которой можно обмазать всю себя, была прекрасна. Но где ее тут возьмешь, сметану? В отчаянье, без всякой надежды, Нина отправилась на поиски.

В халате и шлепанцах она добрела до бара. Двери бара были закрыты, внутри было темно. Нина постучала, подождала, опять постучала. Наконец появился толстый бармен-турок. Он показал на часы: дескать, закрыто. Нина умоляла: «Пожалуйста, please. На минутку». Наконец бармен с недовольным видом открыл. Но как объяснить ему, что нужна сметана? По-русски турок не говорил, а Нина не знала, как будет «сметана» по-английски, и есть ли вообще в английском такое слово – может, англичане сметаны не едят. Напрягая свой скудный запас английских слов, Нина составила примерно такую фразу: «Пожалуйста, дайте белое – класть в салат». Бармен хмурился непонимающе, потом улыбнулся, закивал. Сходив на кухню, он вернулся с баночкой, в которой было что-то светлое. Обрадованная, Нина сунула ему пять долларов и побежала к себе.

Баночка была ледяная, из холодильника, нужно было втереть все поскорей. Забежав в номер, Нина скинула халат и, зачерпнув из банки, щедро намазала свои воспаленные плечи и загривок. В первые десять секунд и впрямь было ощущение приятной прохлады, а потом стало жечь вдвое, в десять раз больше! Будто по плечам прошлись раскаленным утюгом. Нина понюхала содержимое банки, потом попробовала на вкус. Это был майонез – очень острый, на горчице. Нина заплакала. Несчастнее ее никого на свете не было.

Несколько дней она просидела в четырех стенах, медленно приходя в себя. Еду она заказывала в номер, но есть не хотелось, и содержимое подноса часто оставалось нетронутым. Пару книжек, взятых в дорогу, она давно прочитала, местное телевидение смотреть было невозможно, а вид из окна надоел. Нина валялась на постели с наушниками на голове, раз за разом прокручивая курс разговорного английского. Как сказать по-английски «сметана», она так и не узнала, но потом сообразила, что нужно было просто попросить йогурта.

Купив у того же бармена большую коробку йогурта, она, стоя перед зеркалом, обмазала себя с ног до головы. Зрелище было жуткое. «Новое блюдо: жареная идиотка в йогурте», – сказала она вслух и показала своему отражению язык. Но йогурт действительно помогал.

Постепенно боль стихала, шкура стала слезать лохмотьями, а под ними открывалась новая кожа – тонкая, блестящая, уже тронутая загаром.

На шестой день Нина вышла из номера. Ожоги в разных местах еще побаливали, но жить было можно. О пляже не могло быть и речи. Вместо этого Нина ударилась в экскурсии. Раньше она не представляла, что земля, которая теперь называется «Турция», была когда-то частью античного мира – с греческими городами, театрами, банями, аренами для спортивных состязаний. И этот древний мир, обломки которого тут и там выступали из-под земли, был гораздо интереснее того, что на этой земле было теперь. Нина, любившая историю, накупила справочников и в следующие пять дней объехала все, что было в пределах досягаемости.