Умница

Именно из-за этого у нее с отцом происходили ожесточенные споры. В тот же день, когда их посетили бандиты, отец заявил ей, что она больше не должна приближаться к компании на пушечный выстрел. «Ты не понимаешь, что это за типы, – говорил он дочери. – Я не прощу себе, если ты окажешься в это втянута». На это Нина возражала, что теперь это уже все равно, прятаться бессмысленно: бандиты ее видели, знают, кто она, и, если понадобится, отыщут ее где угодно. Они так и не договорились, но Нина продолжала приезжать и, несмотря на недовольство отца, впрягалась во все дела.

Хуже всего было то, что отец, кажется, опять начал пить. Пьяным Нина его не видела, и всего пару раз учуяла шедший от него запах алкоголя, но она замечала на его лице то же пустое, потухшее выражение, которое было у него, когда он сидел без работы и напивался у себя на кухне. Теперь Нина была уже не беспомощной девушкой-студенткой и, казалось бы, могла во многом помочь отцу, но результат оказывался тем же.

Так прошло с полгода. Проекты, несмотря ни на что, продвигались по плану, хотя денег в компании по-прежнему не было.

Однажды опять открылась дверь и вошел Миша Пермяк с двумя громилами. Громилы были другие, но очень похожие на прежних. Они так же дисциплинированно остались в приемной, а Миша прошел к отцу. На этот раз Миша велел позвать для участия в разговоре Самуила Яковлевича и Нину. Отец хотел было возразить, что Нина здесь ни при чем, и не нужно ее впутывать, но встретив Мишин взгляд, осекся и подчинился.

Миша занял тот же стул, что и в первый раз, так же закурил и оглядел собравшихся. Только теперь он не сказал: «Базарь», а просто кивнул Самуилу Яковлевичу. Тот начал тараторить, обрисовывая текущее положение. Посыпались цифры, даты, бухгалтерские термины.

Миша молча слушал пару минут, потом сделал бухгалтеру жест, и тот умолк. Миша вдруг посмотрел на Нину – заглянул прямо в глаза. Его собственные глаза были совершенно безумны, человеческого в них ничего не осталось.

– Ты, – произнес он.

Нину сковал страх, она не могла вымолвить ни слова.

– Ты говори. Ты, видать, умная, – сказал Миша.

– Ч-что говорить? – пролепетала Нина.

– Скажи без понтов, как тут дела. Когда у твоего отца будут деньги?

Нина набрала в грудь воздуха и сказала решительно:

– Благодаря отсрочке ссуд компания работает нормально, но первые деньги появятся не раньше, чем к концу года.

Миша сказал:

– Хреново… А может, двинуть всю эту музыку?

– Вы хотите сказать – продать компанию? – переспросил Самуил Яковлевич. – Это можно! При нынешней конъюнктуре рынка, с учетом сезонного роста котировок… – Он опять стал сыпать цифрами.

И опять Миша остановил его и велел говорить Нине. Нина назвала срок, за который можно было оформить продажу и сумму, которую реально было выручить. Задумываться ей не пришлось, она и сама не раз прикидывала этот вариант.

– Не катит, – сказал Миша. – Нужно больше. И скорее.

Воцарилось молчание. Миша сидел, глядя в стену, как будто забыв о присутствующих. Папироса в его руке погасла. Очнувшись, он бросил ее в пепельницу, достал из портсигара другую.

Закурив, бандит сказал:

– Кумекайте, коммерсанты. Время вышло, пора башлять.

Отец не выдержал:

– Но в компании нет денег, и взяться им неоткуда. Что будет, если я не смогу заплатить?

– Не будем пока об этом, – отозвался Миша без всякого выражения.

Он загасил папиросу и ушел.

В тот день отец напился прямо у себя в кабинете. Нина сбегала в магазин, принесла еды, чтобы он не пил без закуски, и стала ждать, когда он отведет душу, и можно будет везти его домой. Как многих пьяных людей, отца обуревали то амбиции, то самоуничижение и жалость к себе. «Что они себе позволяют?! – кричал он Нине, раскрасневшись. – Что я им, мальчик? Да я трестом руководил, мы такие дела делали, что им и не снилось!» Потом, без всякого перехода, он стонал: «Во что я превратился?.. Тряпка твой отец, Нина. Ты лучше беги от меня. Бегите все, дайте мне сдохнуть!»

У Нины от всего этого, кроме собственного пережитого страха и страдания за отца, осталось еще ощущение какого-то абсурда – более того, знакомого абсурда.