Ксенос и фобос

– Нет, вы езжайте, езжайте. А мне надо оставаться.

Она говорила спокойно и уверенно. А когда повернулась, и он посмотрел в ее глаза, то стало ясно: решение принято. Он ее породу знал. И теща такая же была. Твердокаменная. И где она теперь, теща? Но говорить жене об этом нельзя. Слезы уже были выплаканы. Глаза уже были сухи.

Все. Теперь надо решать только за себя и детей.

– Хорошо, мы поедем одни. Завтра. Или послезавтра.

– Я провожу. Ты только предупреди.

Ну, вот все и решилось. Они в молчании – а что тут обсуждать? – поужинали, потом поели дети, и им было сказано, что завтра они поедут с папой на машине.

– А мама? – тут же спросил младший. Старший промолчал. В его возрасте уже не так тянутся к матери.

– Мама подъедет потом.

По телевизору были фильмы и какие-то концерты. О Молотове в новостях не говорили. Компьютера у них дома не было, потому что считали родители, что компьютер мешает учебе – глупая игрушка. Рано еще покупать компьютер – так говорили они.

Спать легли рано, чтобы пораньше выехать.

Утром Семен Васильевич Косоруков, тридцати пяти лет, русский, считающий себя православным, потомственный токарь, гордящийся этим, зашел в ванную, щелкнул выключателем. Пыхнуло, посыпались осколки.

– Лампа сгорела, – наверное, успел еще подумать он. Точно сказать нельзя, потому что дверь вышибал снаружи старший сын и потом стоял молча, тупо смотря в пустую ванную комнату. Мать туда даже не заглядывала. Она сидела на полу у стены, куда опустилась, когда Семен не ответил на стук. Валентина молчала и не плакала. Она уже знала, что ей делать. После завтрака она повела детей в школу, в свой коллектив, к людям.

***

На фотоснимках, которые лежали, рассыпанные по широкому столу (он всегда хотел напомнить, чтобы стол этот заменили – очень уж неудобно через него перекрикиваться), город выглядел почти таким же, как раньше. Только сравнивая старую и новую съемку можно было заметить блокпосты перед плотиной и у моста, брошенные машины на центральных улицах, обгорелое здание в самом центре, дымы на окраинах. А в остальном все было обычным. Как любой город из космоса.

– Ну, и что мне с этим всем делать? В Интернете, небось, тоже эти снимки уже выложены?

– Кроме закрытых районов, – подтвердил помощник.

– А вот это что? – постучал пальцем по снимку.

– Это машины. Колонны машин.

– И что они там делают?

– Просто стоят.

– Что, опять наши что-то напортачили? Опять мне прикрывать их грехи? Опять траур объявлять?

– Нет, они даже не доехали до границы оцепления. Мы не знаем в точности, что там случилось. Посылать же кого-то на… Ну, на смерть, практически… Без крайней надобности…

– А связь есть у нас с местными?

– Связь есть. Направленный луч.

– Ну, пусть посмотрят, что ли. Все равно им там оставаться. Ведь решили уже…

Помощник черкнул в блокноте, кивнул. Опять замер у угла стола, ожидая распоряжений.

Ну, и какие теперь делать распоряжения? В добрые старые времена, небось, устроили бы тотальную зачистку, выжгли заразу, а потом заявили бы об аварии на опасном производстве, и траур объявили на всю страну. Ордена-медали посмертно, шествия, траурные митинги… А тут, в этой типа демократии нашей…

Да еще надо и с соседями ближними и дальними объясняться, что угрозы для них нет, заразы как таковой нет (или просто ученые все еще найти не могут просто?). Бомбу, мол, мы кидать не будем. И не собираемся.

А они не верят. Все, как обычно. Раз мы говорим – не верят. Ищут тайный смысл.

Европа требует допустить к месту… Как они там назвали, ученые наши?

– Как они назвали это место?

– «Место прокола», – тут же откликнулся помощник. Хороший парень, хоть и стучит кому-то. Надо будет, кстати, разобраться, на кого он работает. Дать поручение.

– Вот-вот. «Прокол» какой-то выдумали.

Фантастику, похоже, тоже любят. А приборами ничего не зафиксировали. И спутник американский висит постоянно – тоже ничего сказать не могут. Но зато и не лезут, потому что и так все видно. И потому что и так с ними поделятся информацией, если что.

Допускать желающих в город все равно придется. Надо будет только процедуру выработать и согласовать. И так, чтобы не было постоянного потока туда-сюда. Послали группу – и ладно. И все. И закрыли дело. Но – только туда.

Кольцо сплошное никак не можем создать. Дороги вроде перекрыли, а сплошняком никак не можем. Сил не хватает. Площадь-то – ого-го!

А вот если бы такое в Москве случилось? Вот где площадь. Вот где народ… Вот где паника…

Опять же лезут все с советами. Что там – с советами, с настоящими требованиями лезут! Боятся они заразы там у себя. После историй с гриппами все боятся заразы. А заразы никакой так и не обнаружено. Боятся еще излучения, а излучения тоже никакого нет. Хотя, никак и никому это не доказать, если уже десятки тысяч… Десятки тысяч! Или больше? И что – десятки тысяч? Умерли? Заболели? Насколько опасно все это? Что не грипп – это понятно. А что? Военные молчат или кивают на ученых. Те говорят, что мало информации, требуют допустить для изучения. А сами смотрят на военных. Мол, не ваше ли там что-то сработало?

По стране уже самосуды пошли. Паника настоящая. А паники нам только и не хватало. Вон, папку из МВД принесли. Сводка впечатляющая. Правда, они у себя подсуетились и письмо свое разослали, чтобы, мол, тех, кто из Молотова, изолировать, а потом направлять обратно в свой город. Партиями такими. Но не везде удается. Жертвы уже есть. И опять – гадость какая! Своих же, своих бьют, а милиция только наблюдает. И зачем нам такая милиция, спрашивается?

Ксенофобия – это когда чужих. А когда своих – как назвать?

Правда, и эти хороши. Какого хрена они бойню в Сочи устроили?

Все каналы повторили кадры с похищенным с набережной пацаном, что силуэты вырезал. Пытали бандиты его. До смерти пытали. А потом их взяли, правда, со стрельбой, на перегоне, да не довезли до изолятора. Фактически отдали толпе на растерзание. Опять же – что, в своих стрелять?

Но идея-то у них была сумасшедшая, конечно. Мол, все, кого тот парень вырезал из черной бумаги, все и пропали. Мол, колдун или инопланетянин или связь какая-то. Вот бандюганы молотовские и послали бригаду «разобраться». Ну, разобрались. По-своему. Ни того парня теперь, ни тех бандюков. А идея сумасшедшая осталась. Одна из тех идей, что подкидывают регулярно. Список уже целый этих идей. Сумасшедших.

Наука же молчит, молчит. Никаких новых данных.

Помощник кашлянул, привлекая внимание.

– Ну?

– Вы назначили Совет безопасности. Осталось пятнадцать минут.

– Спасибо. Ну, я пошел тогда.

Не забыть похлопать по плечу и улыбнуться. Чтобы все было, как обычно.

Хотя, как обычно уже не будет.