– Гиргола? – медленно повторил Иаго и заскрежетал зубами.
– Тогда же и убил я осетина! – сказал Коба.
– О-о! Попадись он мне когда-нибудь в руки, будет его рвать первым материнским молоком!
Долго еще неистовствовал Иаго. Коба его успокаивал.
– Не подобает мужчине горевать впустую.
– Да, да, я ему отомщу, так отомщу, что он и очнуться не успеет!
Иаго постепенно овладел собой. Он попросил Кобу рассказать ему все подробно.
И Коба ничего не утаил. Иаго узнал, что похитители Нуну в Аршской крепости. Услышал он и о любви самого Кобы, которого подлый поступок Гирголы вынудил стать человекоубийцей и разлучил с любимой.
Долго беседовали друзья и порешили действовать сообща: похитить своих возлюбленных и, поскольку оставаться в родных местах им больше невозможно, уйти к Шамилю.
Тем временем вернулся и Торгва.
– Торгва! Ты, оказывается, побратим Кобы, будь же отныне и моим побратимом, – обратился к нему Иаго.
– Если изменивший тебе вступит в битву с врагом, – пусть переломится у него меч! – ответил Торгва и, вынув пулю из газыря, протянул ее Иаго.
Тот, в свою очередь, дал ему пулю, и оба произнесли:
– Пусть десница моя служит твоей деснице, мои глаза – твоим глазам, мои ноги-твоим ногам, а изменника пусть покарает Ломиси!
– Аминь! – тихо произнесли все трое. Обменявшись пулями, Иаго и Торгва трижды поцеловались и обнялись.
Луна, плывшая по синему простору неба, была участливой свидетельницей братского союза.
Друзья решили не покидать этого удобного для них места до тех пор, пока окончательно не окрепнет Иаго; потом, похитив своих возлюбленных, они переправятся прямо в Галашку.
Так жили они, добывая себе пищу охотой, а ожесточенный Гиргола не давал покоя окрестным пастухам, ища след Иаго. Все его старания не приводили ни к чему, он бесновался и вымещал злобу на самих пастухах. Он успел уже задержать десятка два ни в чем не повинных людей.
Как-то раз в Нарозанских горах пастухи согнали овец и приступили к дойке, как вдруг послышался конский топот и двадцать казаков во главе с Гирголой подъехали к ним.
Пастухи повскакали с мест, приветствовали их и по горскому обычаю попросили быть гостями.
– Кто у вас главный пастух? – грозно спросил Гиргола, даже не поблагодарив пастухов за приветливую встречу.
– Я, – выступил из толпы статный, еще молодой мужчина в архалуке и тушинской шапке, ловко сдвинутой набок.
– Выходи!
– А что тебе нужно? – удивленно спросил пастух, он, как видно, не привык к приказаниям.
– Выходи сюда, тогда услышишь!
– Знаешь, что?… Если ты гостем явился, сходи с коня, мы зарежем барана и примем тебя за трапезой как гостя. А если нет, богом клянусь, приказаниями ничего не добьешься!
Гиргола взглянул на пастуха и понял, что тот обиделся не на шутку. Лицо его пылало гневом. Гиргола отнюдь не собирался обижать пастуха, но человек, привыкший чинить произвол, лишается разума и ставит ни во что чужое самолюбие. Он не только не хотел обидеть пастуха, наоборот, рассчитывал завоевать его расположение, и потому сперва попробовал было припугнуть его начальственной резкостью. Однако, увидев, что пастух не из трусливых, Гиргола сразу же изменил свою тактику.
– Я не хотел тебя обидеть. Почему сердишься? – спросил он.
– Вот так-то будет лучше, правда? – вопросом же ответил пастух.
– Я в гости к тебе прибыл, думал, пастухи умеют гостей принимать.
– О, тогда милости прошу, я – твой раб, а ты – господин! – Пастух снял шапку и бросил ее под ноги коню. – Слезай, и сам увидишь, умеем ли мы принимать гостей.
С этими словами он схватил коня Гирголы за узду, помог гостю спешиться, потом обернулся к стоявшим поодаль пастухам:
– Сбегай, приведи сюда ту черную годовалую овцу, зарежь ее и поставь варить, – сказал он одному из них. – А ты, – обратился он к другому, – разведи огонь, да побыстрей! А вы сюда, сюда пожалуйте, мои дорогие! – приглашал он соскакивавших с коней казаков.
Все уселись, разминая колени и давая отдых утомленным от долгой езды ногам, некоторые растянулись на зеленой траве и устало-равнодушными глазами следили, как пенился молочно-белый водопад, срываясь с высокой скалы, разбиваясь на тысячи брызг, играя тысячью красок в солнечных лучах и расстилаясь по траве росистым ковром. Быстро была сварена убоина и приготовлен вкусный обед, какой умеют готовить только пастухи. Все ели молча и быстро, пока не утолили голода. Подкрепившись, начали беседу.
– Гиргола!.. – первым заговорил хозяин. – Ты понапрасну не стал бы себя беспокоить! Вот мы поели, теперь расскажи, с чем ты приехал? Если надумал просить об очхари[1 - В горах есть такой обычай: желающий завести свое дело приходит к пастухам и просит помочь. Пастухи дают ему по несколько голов овец из своего стада. Такое сколачивание отары называется очхари. (Прим. автора).], – скажи, я соберу остальных пастухов.
– Нет, я хотел только познакомиться с тобой. На что мне очхари?
– Познакомиться со мной? К чему бы тебе это, не такой уж я известный человек!
– А вот к чему. Выслушай меня! – сказал Гиргола и обвел взглядом пастухов, давая понять, что не хочет говорить при них.
Главный пастух угадал, что означает его взгляд, и сказал:
– Говори при них. Я ничего от них не скрываю.
– У меня дело такое, что не могу говорить при других.
– Хорошо, тогда пойдем! – Они отошли в сторону и уселись на траве.
– Шиола, – начал Гиргола, – ты ведь знаешь, что эти пастбища оспаривает у тебя государство?
– Эх, знаю, знаю!
– Знаешь, верно, и о том, что собираются их у тебя отобрать?
– Да, собираются, да только мы так решили, ляжем костьми все до одного, но мест этих никому не уступим!
– Ну, что ты? Зачем вам погибать? – поспешно перебил его Гиргола.
– А затем, что горы эти занимали наши деды и прадеды, – откуда им быть государственными?
– Кто в этом теперь разбирается? Захотят – отнимут.
– Пока мы живы… Нет, не думаю, чтобы это им удалось!