Поиски в пути

Думаю, из Игоря получился бы модельер, так как уже через месяц в работу пошел его очередной эскиз костюма для состоятельной заказчицы. А потом он стал выдавать вполне пригодные эскизы каждые пару недель. Если учесть, что он работал всего лишь по субботам, результат приличный. Но в декабре случилось два события, резко повлиявшие на нас обоих. Я нашла свои короткие записи по ним.

18.12.08, четверг. Тель-Авив.

Позвонил Игорь, предупредил, что не приедет в пятницу, отменили все увольнения. Обидно, значит не сможем шабат провести вместе. Да и мне придется посидеть над эскизом, который собиралась переправить ему.

28.12.08, воскресенье. Тель-Авив.

Вчера ничего не писала, но сегодня разговоры только о непрерывных бомбежках Газы и обстрелах ракетами наших поселков на границе с Газой. Сообщения о раненых. Как там Игорь? Ведь его бригада, наверняка, будет в самом эпицентре боев.

29.12.08, понедельник. Тель-Авив.

От Игоря ничего. Я пыталась дозвониться к нему, телефон отключен. Наверное, не разрешают пользоваться. Господи, обереги моего любимого мальчишку. Прости меня, не переноси мои грехи на него.

25.07.18. Лимере.

Перечитала несколько раз. Оказывается, я уже тогда поняла, что Игорь не игрушка для меня, что я его люблю. Не знаю, какой любовью: материнской или женской, но он дорог был мне уже тогда. А ведь сначала посмеивалась над собой, считала наши отношения сексуальным приключением. Тягу к Игорю объясняла недостатком «добротного» секса и с Франсуа, и с Йосей. Нет, с Франсуа все было сначала хорошо, мы балдели друг от друга. Только потом, через пять лет возникло чувство, что любовь прошла, начались хмурые будни. Именно тогда я очертя голову бросилась в объятья чертового испанца, с которым нас познакомила в Шотландии Анна. Мне показалось тогда, что именно пылкий Родриго моя половинка, которую я жду в мечтах уже много лет. Дура была, слишком рано вышла замуж, не перебесилась, не была готова ценить спокойствие семейной жизни.

30.12.08, вторник. Тель-Авив.

Никаких известий от Игоря. Успокаивает, что воюет только авиация. О потерях в сухопутных войсках ничего не говорят. Когда же с этой нечистью покончат?!

03.01.09, суббота. Тель-Авив.

Вечером пришло сообщение, что сухопутные войска двинулись в Газу. С одной стороны – наконец-то, с другой стороны – как там Игорь? Ведь его бригаду первой бросят в огонь. Господи, за что нам такие муки?!

04.01.09, воскресенье. Тель-Авив.

Еще один удар. Позвонил Пьер, сообщил о смерти Франсуа. Говорил тихо, прерывающимся голосом, но не заплакал. Я спросила, когда похороны? Он ответил, что они уже состоялись. И замолчал. Потом всхлипнул, спросил:

– Мама, ты приедешь?

Мама, как давно я не слышала это слово.

– Да, приеду, очень скоро. Только завершу кое-что по работе. Не плачь, я приеду очень скоро. Я тебя люблю, очень люблю.

25.07.18. Лимере.

Полететь во Францию удалось не скоро. Сначала дождалась возвращения Игоря из Газы. Он приехал ко мне пятнадцатого января, когда в Газе еще шли ожесточенные бои. Но в дневнике я отметила это только шестнадцатого.

16.01.09, пятница. Тель-Авив.

Радость, другого сказать не могу. Вчера поздно вечером в дверь позвонили. Открыла и залилась слезами. То ли от радости, увидев Игоря, то ли оттого, что левая рука у него на перевязи. Правой рукой держит вещевой мешок, оружия не видно. Бросил мешок, обхватил меня свободной рукой, прижал мою голову к груди. Простояли так сколько-то секунд, я отстранилась, гляжу ему в глаза. Усталые, поблекшие, ничего не выражают. Затащила в квартиру, прихватив и мешок, снова обняла, опомнилась:

– Ты же есть хочешь, милый.

Накормила и уложила спать в его комнате.

25.07.18. Лимере.

Снова вспоминаю его приход. Он тогда получил отпуск по ранению. Ранение не слишком тяжелое, перевязали прямо в батальоне, отправили в госпиталь, там через два дня отпустили домой. Он поехал не в кибуц, а ко мне. Теперь это был его дом. Ранение пустяковое, но отходил он от Газы еще неделю. Ничего не рассказывал мне, а я его и не расспрашивала. Наверное, воспринимала его в эту неделю, как ребенка, большого обиженного жизнью ребенка. Только позднее, когда мы снова стали спать вместе, он скупо рассказал о том, что видел, что ощущал, когда пришлось очищать от террористов развалины. Раненые и убитые из засады товарищи по взводу, трупы террористов, раненые арабские дети, озлобленные женщины, не желающие уходить из развалин своих домов, хотя они напичканы оставленными террористами взрывными устройствами. И все это непрерывно больше недели. Я только старалась не плакать, слушая его.

Но вместе мы пробыли только до конца января. Опять обращаюсь к дневнику.

29.01.09, пятница. Тель-Авив.

Сегодня мне на работу позвонил адвокат Франсуа мэтр Вилар. Необходимо мое присутствие при вскрытии завещания. Он не объяснил, почему его так долго не вскрывали. Но он знает, что я числюсь среди наследников. Поэтому должна прибыть в Париж не позже второго февраля. Не поняла, почему я среди наследников, ведь он должен бы все оставить Пьеру. Но придется ехать. Как я объясню это Игорю?

25.07.18. Лимере.

Да, объяснила, сказала, что это только на неделю и сразу вернусь. Рука у него зажила быстро. Эти дни Игорь ходил на перевязки амбулаторно. Войска уже были выведены из Газы, и ему пора было вернуться в батальон. Он захотел было вернуться в кибуц, но я попросила возвращаться при увольнениях в мою квартиру. Нехотя согласился. Все эти дни видела изменения в его поведении. Опасалась, что это связано со мной, но это был только результат ужасов войны. Даже неделя, если это неделя непрерывных ближних боев, оставляет слишком большое воздействие на психику, тем более на психику молодых парней.

26.07.18. Лимере.

Ничего за день не случилось, тихий летний день, вечером накормила Пьера, осталась одна и, как к наркотику, обратилась к дневнику.

03.02.09, вторник. Париж.

Вчера состоялось вскрытие завещания Франсуа. В основном он завещал все мне и Пьеру, родственникам первой его, умершей более двадцати лет назад жены, завещаны небольшие деньги и ее драгоценности, хранившиеся в Лимере все эти годы. А я и не знала о них. Я многое не знала, оказывается, Франсуа очень заботился о том, чтобы налоги были минимальны. Например, квартира в Париже на пятьдесят процентов принадлежала мне, поэтому налог платить нужно было только с половины ее стоимости, мне же принадлежала половина его вкладов в ценные бумаги. Программа для обеспечения образования Пьера облагалась минимальным налогом. Было предусмотрено много тонкостей для снижения налога на владение виноградником. И все равно налог, как сказал мне мэтр Вилар, будет значительный. Но на выплату его предоставляется отсрочка не менее шести месяцев, за которые можно без потерь продать часть ценных бумаг, – продать пришлось почти половину. Опекунство над Пьером автоматически предоставляется мне, как его матери. Мэтр Вилар объяснил, что, несмотря на налоги, мы с Пьером обеспечены, то есть намекнул на целесообразность отказаться от работы и целиком посвятить себя воспитанию Пьера. Мы с Пьером вернулись в свою, да, она опять моя, парижскую квартиру. Такое впечатление, что в ней ничего не изменилась за эти восемь лет. Потом был непростой разговор с Пьером.

26.07.18. Лимере.

Я хорошо помню этот разговор. Я уходила от Франсуа, когда Пьеру было пять лет. Естественно, просила Франсуа отдать мне Пьера. Но это был единственный случай, когда он отказал мне. Отказал жестко и безоговорочно: «Ты не сможешь в Израиле дать Пьеру то, что он имеет во Франции. Кроме того – он католик». Франсуа не запрещал мне общение с сыном, более того, на мой день рождения и на праздники звонил и передавал трубку Пьеру, чтобы тот поздравил мать. А с 2005 года, когда ему исполнилось десять лет, Пьер сам иногда звонил мне, делился своими нехитрыми новостями. Кажется, я оставалась для него матерью. Он недоумевал, почему мы живем порознь, но ни разу не упрекнул меня в этом. Франсуа так и не рассказал ему, что это я решилась на разрыв, на репатриацию в Израиль, когда созналась Франсуа, что изменяю ему. На самом деле, Франсуа догадывался обо всем, да и трудно было не догадаться, но терпел, надеясь, что мое «заблуждение», так он назвал это при нашем объяснении, пройдет, и я вернусь в семью. Возможно, если бы он рвал и метал, обзывал меня последними словами, которые я заслуживала, я бы смирилась, осталась с ним и Пьером. Но это «непротивление злу» возмутило меня тогда больше всего.

Когда Франсуа умер, Пьер учился в частном коллеже (не путайте с колледжами, это чисто французское наименование школы второго уровня). Последний год, в следующем году он должен был пойти в лицей, где получит степень бакалавра, необходимую для поступления в университет. Четырнадцать лет (ему исполнялось четырнадцать через две недели) – непростой возраст. В коллеже это старшеклассники, привыкшие чувствовать себя почти взрослыми, имеющие собственное мнение по любому вопросу. Пьер практически впервые встретил свою мать, не считать же встречами связь по интернету. Он был очень насторожен, пытался понять, что несет для него новая ситуация. Я старалась объяснить Пьеру, что почти ничего в его жизни не меняется. Он по-прежнему будет учиться в частной школе. Отец оставил ему программу для оплаты полного цикла образования, включая университет. Лето он будет проводить в Лимере, но, если захочет увидеть другие города и страны, я оплачу поездки. Буду стараться проводить летние каникулы вместе с ним в Лимере, но у меня собственная жизнь. Не знаю пока, вернусь ли во Францию, или останусь в Израиле. Но надеюсь, что мы теперь будем часто видеться.

Видела, что он колеблется, не знает, как называть меня, старалась прийти ему на помощь:

– Милый, я была и остаюсь твоей мамой, ты для меня самый дорогой. Я надеюсь, ты вырастешь, заведешь собственную семью, и я буду жить с вами.

– Мама, – решился, – у тебя сейчас другая семья?

– Нет, мой мальчик, у меня нет другой семьи, кроме тебя, но есть друг. Надеюсь познакомить вас. Он хороший человек.

Возможно, я немного исказила слова, забыла что-то из нашего разговора, но тональность была именно такой. И я рада, что удалось при первой встрече найти простые, понятные Пьеру слова.

Следующую запись я сделала уже в Лимере, куда поехала после Парижа.

07.02.09, суббота. Лимере.

Меня и Пьера еще не ввели в права наследования, но ситуация бесконфликтна, и в Лимере меня встретили благожелательно. Собственно, Мариус – фактически полностью распоряжавшийся виноградником и производством вина – великолепно помнит меня, ведь мы приезжали с Франсуа в Лимере каждое лето. Открыл мне дом, провел по винограднику, хотя смотреть там зимой нечего, завел в старинное подземное хранилище. Мне показалось, что там огромное количество бочек и бутылок. Мариус сказал, что продажи идут вяло, но он надеется к следующему урожаю немного освободить хранилище.

Я в этом ничего не понимаю, мне кажется, что и Франсуа ничего не смыслил в виноделии, предоставив Мариусу полную свободу действий. Сам он вино собственного производства не пил, предпочитая коньяк и более известные местные вина. Впрочем, он пил мало. А в делах производства вина его волновало только количество перечисляемых на наш счет денег. Наш счет – я так и осталась совладелицей счета, так что мэтр Вилар быстро договорился в банке, что счет переведут теперь только на меня.

26.07.18. Лимере.

Отложила дневник, вспоминаю. Правильно ли я тогда поступила? По существу, пустила все на самотек. С финансами разбирался мэтр Вилар, ему мы с Пьером доверили продажу ценных бумаг, оплату налогов. Все в Лимере оставили (реально, я оставила) на усмотрение Мариуса. Можно ли было поступить по-другому? Наверное, нет. Сами мы ничего не понимали в законах Франции, наделали бы ошибок. Помню, я позвонила Игорю, он должен был быть в увольнении, в очередной раз рассказала ему новости о Лимере. Он, правда, до этого ничего о моем винограднике не знал. Пожаловалась на свою беспомощность в финансовых делах. Он молчал. Но потом высказался просто:

– Лиза, ты жила без этого наследства. Тебе было очень плохо? Нет ведь. Ты уверенно работала, ни от кого не зависела. Зачем так переживаешь?