Поиски в пути

– Я не за себя, за Пьера переживаю.

– А что за него переживать? Учеба у него обеспечена. Ты сама на днях мне рассказывала – отец выделил на это деньги. Захочет – будет жить в Париже, ты же всегда разрешишь ему жить в твоей квартире, надеюсь, ты вернешься в Тель-Авив. А захочет заняться семейным бизнесом – виноделием, начальный капитал у него есть. Да и ты ему когда-нибудь что-то оставишь…

Последние слова резанули меня:

– Ты хочешь сказать, что я старая, что меня скоро на свалку нужно отправить?

Не знаю, почему я тогда так взбесилась, отключилась. Он пытался дозвониться, но я не ответила. То ли устала от напряженных дней, то ли опять возникло забытое чувство вины перед Франсуа, но неудачное замечание Игоря было последней каплей. И я бросилась на постель, разрыдалась. А ведь перед этим почти каждый день пыталась дозвониться до Игоря, временами мне это удавалось. И я чувствовала каждый раз облегчение, выслушав его спокойные слова. Мне и сейчас непонятно, почему в нем после операции «Литой свинец» что-то так изменилось. Был робкий «послушный» юноша – стал мужчиной. Неужели так на молодых парней действует даже несколько дней войны, опасностей?

Глава 4

31.07.18. Лимере.

Вечер, могу отдохнуть, пока Пьер с Жанной уехали в Тур. Правильно. Чего им, молодым, сидеть всю неделю в деревне? Для меня это была напряженная неделя: приехала Жанна, внесла в нашу тихую жизнь суматоху. Пьер забросил виноградник, весь день около Жанны. Мне добавилось работы на кухне. Но начиная с четверга ко мне подключилась Жанна. Понятно, хочет показать себя будущей хозяйкой, да и подучиться немного около меня. Но на две недели, столько они собираются пробыть здесь, я наняла помощницу – хоть убирать в доме не нужно. Мое отношение к Жанне двойственное: с одной стороны – она отбирает у меня Пьера, с другой стороны – я ведь желаю ему лучшего, а Жанна производит пока хорошее впечатление. Правда, подруга, невеста – это одно, неизвестно, какой она будет женой. Я тоже в первое время старалась быть идеальной подругой, верной любящей женой. А потом? Вспоминать не хочется. Не хочется вспоминать разрыв. Но начало блистало всеми цветами радуги.

1993 год.

Отчим расщедрился, оплачивает год учебы в университете, дал денег на съем жилья и жизнь. Университет выбирала я, сравнивала по всем параметрам. Самым дешевым и в то же время престижным оказался Парижский университет. Учеба стоит очень мало, он же государственный, главные траты – съем жилья и проживание. После всех подсчетов представила отчиму счет в новых франках – о евро тогда еще не помышляли. Отчим ничего не понял и потребовал сказать, сколько это в рублях или долларах. Почти сто тысяч новых франков за год при пересчете в деревянные рубли показались мне неподъемной суммой. Быстро перевела в доллары – счет стал значительно более симпатичным. Да я еще и поцеловала его в щечку, и отчим сдался. И вот я в Париже. На счету сумасшедшие деньги, никогда у меня таких не было. Париж еще не полон негров, в кафе, театрах молодежь всех стран Европы. Голова кругом идет. В университете признали мои документы, я определилась с изучаемыми курсами. И наконец учеба. Меня больше всего интересует французская литература, и я записалась в Университет Париж III на факультет латинской и французской литературы и лингвистики.

Одним из привлекавших меня курсов была «Французская литература XIX века». Вел ее вальяжный профессор с небольшой бородкой в стиле Генриха IV. Тогда только начиналась эта мода. Трехдневная щетина с короткой бородкой и короткими зачесанными на косой пробор волосами казались мне верхом совершенства. Буквально влюбилась в этого элегантного пятидесяти восьмилетнего мужчину. Нетрудно догадаться, что это был мой будущий муж Франсуа Дюкре. Постоянные вопросы после лекций, умильные взгляды и явное обожание растопили сердце вдовца. И Франсуа начал приглашать меня то в театр, то в ресторан на дружескую встречу лингвистов. Естественно, что в результате мы через месяц оказались в одной постели, а еще через два месяца, когда я почувствовала себя в положении, последовало официальное предложение руки и сердца. Потом три года любви, особенно мне нравилось, что Франсуа был без ума не только от меня, но и от маленького Пьера.

Но дальше вспоминать не захотелось. Открыла дневник, полистала страницы.

21.02.09, суббота. Тель-Авив.

Наконец могу отдохнуть, прошедшая неделя была слишком тяжелой – пришлось разбирать завалы задолженностей ателье. Заказов набрали слишком много, не смогли удовлетворить наших капризных клиенток. Не нравится им то одно, то другое. Пришлось срочно рисовать новые эскизы, уговаривать клиенток. Ну не могу я выдавать новые серии вариантов по десять штук в месяц. И Игорь появился у меня на квартире только вчера к вечеру. Я уже и забыла свою злость за неудачные слова. Явился с новостью. Оказывается, его «кабан» – военный врач-психолог, или как там называется его специальность, предлагал досрочно мобилизовать по статье. По-русски это называется «комиссовать». Считал, что после ранения у Игоря возникло психологическое отторжение военной службы. Возможно, он прав, мне тоже так показалось еще перед отъездом во Францию, но Игорь – на дыбы. Потребовал повторного рассмотрения. Ведь уйти с военной службы по такой статье – позор для мужчины. Не закончить полностью службу – фу. Тебя уважать не станут. По телефону мы с ним говорили на днях, но он мне об этом не сказал, стеснялся. И вот теперь с гордостью заявил, что дослужит до конца, то есть еще два месяца. Тоже мне, нашел чему радоваться. Мне нужно решать, уезжать во Францию, продав ателье, или оставить все на попечение опытной закройщицы. Оставаться в Израиле не хотелось. Правда, два месяца немного, продажа, возможно, затянулась бы на больший срок.

Обсуждали с Игорем. Он в раздумье, ведь он не имеет права жить во Франции больше трех месяцев. Я тоже размышляла об этом, но как-то вскользь, надеялась что-то придумать. Кстати, продать ателье – не просто. Не зря старая хозяйка была согласна на очень большие скидки и предлагала растянуть оплату на длительное время. Но все эти «деловые» мысли убежали прочь, когда Игорь, закончив рассказ о своей борьбе с «кабаном», обнял меня. Обнял, не дожидаясь молчаливого сигнала с моей стороны.

31.07.18. Лимере.

Да, помню, скучала я по нему. Скучала по его сильным рукам, по его горячему дыханию, вообще, просто по нему. Но вот, еще одна новость – он повел меня в спальню, отказавшись от душа, хотя я ему намекнула об этом, улыбаясь. И запах пропахшего потом мужского тела не был мне неприятен.

В дневнике я только мельком упомянула об обстоятельствах покупки ателье, на самом деле это была очень долгая процедура. В ателье я попала случайно. Уже с полгода не могла найти работу, правда, государство обеспечивало в это время меня на минимальном уровне. На периферии этих денег хватало бы, но жилье в Тель-Авиве очень дорогое. Я снимала комнату в трехкомнатной квартире, платила за нее почти все, что получала от государства. Предложение хозяина дома убирать подъезд и территорию рядом с домом было для меня как манна небесная. Но это мизерные деньги. Каждый раз, проходя по улицам, я искала глазами объявления в окнах магазинчиков, офисов, мелких бизнесов. Удалось найти работу уборщицы в этом самом ателье. Деньги небольшие, но меня это спасало. Убирала быстро, оставалось время посмотреть, что делают портнихи и закройщица. Ателье и тогда не бедствовало, состоятельные заказчицы во все времена одинаковы, требуют новых решений. Эскизы рисовала старая хозяйка. Она постоянно жаловалась, что глаза уже не те, что работать может только при дневном освещении.

Однажды, когда я убирала в комнате, где она всегда работает, хозяйка бросила карандаш в стенку, крепко выругалась и выскочила из комнаты. Я подошла к столу посмотреть на ее эскизы. Оказывается, она на всей серии сделала одну и ту же грубую ошибку. Двухдневная работа полетела к черту. Я взяла чистый лист и набросала один из ее вариантов без этой ошибки. Но мне все равно эскиз не понравился, стала рисовать другой. Через полчаса хозяйка вернулась. Оказывается, она ходила в соседнее кафе выпить кофе и успокоиться. На столе уже лежал новый вариант эскиза. После этого хозяйка стала разрешать мне рисовать свои варианты моделей. Через месяц она наняла другую уборщицу, а меня, не прибавив зарплату, стала привлекать к работе модельера. Рисовать эскизы нарядов я научилась еще в Париже, когда пыталась написать пьесу на мотивы средневековой Флоренции. Пьеса двигалась медленно, и я больше времени уделяла рисованию эскизов моих героев.

Впрочем, я, кажется, уже писала об этом. Франсуа не разрешал мне работать, и у меня оставалось много свободного времени. Я фантазировала, создавая на бумаге изысканные наряды. Один раз даже заказала подобный женский наряд в соседнем ателье. Франсуа долго смеялся над ним, так как в нем, конечно, никуда нельзя было пойти.

Хозяйка медленно знакомила меня с заказчицами. Все переговоры вела сама, а я только стояла рядом, выслушивая их пожелания. Нарисованные мной эскизы дамам показывала опять она. Через два года я полностью освободила от эскизов хозяйку. Она теперь занималась только финансами и хозяйственными вопросами. Хозяйка стала намекать, что ей пора отдохнуть, передав ателье кому-то другому. Я понимала, что главное в ателье не стены (помещение арендовалось), швейные машинки и запасы материи, а связь с заказчицами. Ведь стоили услуги ателье немало, значительно дешевле покупать готовое в универмаге, поэтому случайные заказы мы получали редко. Главный доход поступает от нескольких десятков постоянных клиентов. Мужские заказы были случайны. Заказчицы ориентируются на модельера. Уйдет модельер – дама к новому может и не пойти.

Сначала хозяйка вела разговор о двухстах пятидесяти тысячах шекелей, обещая длительную рассрочку. Я только пожимала плечами. Зарплату она мне подняла, на жизнь теперь хватало, но почти никаких сбережений сделать не удавалось. Не реагировала даже, когда она стала немного снижать цену. Только в 2002 году, когда умер отчим, ситуация изменилась. Я к тому времени сняла квартиру недалеко от Бограшева, где было ателье, пригласила в Израиль маму. Узнав о ее приезде, хозяйка зазвала нас к себе на чай. В Израиле редко приглашают чужих домой на ужин – только на чай. И когда хозяйка начала нахваливать меня, упомянув, что с удовольствием оставила бы на меня свое ателье, мама сказала, что могла бы немного помочь мне. Кончилось тем, что мама перевела мне десять тысяч долларов, хозяйка поручилась за меня в банке, и мне выдали ссуду. Ссуду и остаток стоимости ателье я выплачивала банку и хозяйке три года.

Пропустила мартовские и почти все апрельские страницы дневника – неинтересно. Привлекла внимание очередная запись.

22.04.09, среда. Тель-Авив.

Возвращалась с работы поздно, захожу в квартиру, а в углу салона брошены вещи Игоря. Не переодеваясь, пошла к нему в комнату – спит мой красавчик, дрыхнет без задних ног. И оружия нигде нет. Не стала будить его, прошла на кухню, села, задумалась. Все-таки нужно решать, куда склоняться. В Париже, вернее, в провинции недалеко от Парижа, учится мой ребенок. Здесь второй. Иногда я так называю Игоря про себя. Кого-то из них нужно выбирать. Или попробовать уговорить Игоря переехать во Францию? А с ателье… Что ж, или отдать дешево, или оставить прозябать без меня. На зарплату они наберут заказов, а я вполне могу теперь обойтись без доходов от ателье. Мэтр Вилар сообщал, что скоро все действия по введению меня и Пьера в права наследников завершатся.

Когда приготовила ужин и разбудила Игоря, поговорила с ним за столом очень серьезно. Он уныло согласился поехать со мной на несколько месяцев, а там, мол, видно будет.

31.07.18. Лимере.

Да, очень уныло соглашался. С армией он разделался окончательно – это не проблема. То есть разве что будут вызывать на милуим. Но перспектива жить на мои деньги его коробила. Ведь работать там он не сможет, продавать свои картины – да нет у него ничего товарного и не скоро будет, если вообще удастся сделать живопись профессией. Я напирала на то, что ему нужно учиться; учиться в Израиле трудно, ведь придется совмещать живопись и тяжелую работу. Как иначе он сможет прожить здесь? А в Париже или на Луаре не нужно будет думать о жилье, о пропитании. И армия выдала ему некоторые деньги, так что он не будет зависеть от меня в этом плане. И, в конце концов, обо мне он думает? Возможно, последний довод оказался решающим. Согласился, но оговорил себе недельный поход с парнями из бывшего взвода по Гола-нам и Галилее. Как будто я была против! Другие после армии удирают на полгода в Южную Америку или в Юго-Восточную Азию.

Следующее, что привлекло мое внимание, датировалось уже июлем.

02.07.09, четверг. Лимере.

Две недели мы с Игорем провели в Париже. Почти все время Игорь пропадал в музеях: понятно, ему интересно видеть вживую работы классиков в Лувре и импрессионистов в музее д’Орсе, современную живопись в Центре Помпиду. На Жё-де-Пом в Тюильри и музей Дали двух недель ему не хватило. Ничего, посетит в другой раз. Осмотреть все в Париже – нужны месяцы. Я когда-то, после того как пристроила Пьера в частный детский сад, две недели потратила только на Лувр. Франсуа стоически терпел мое отсутствие, когда у него не было днем лекций. Игорь случайно увидел мои записи в дневнике – оставила тетрадь раскрытой на столе в кабинете. Читать не стал, но вечером заинтересованно поинтересовался у меня, не собираюсь ли писать книгу? Пришлось немного рассказать, для чего я все это записываю. Вроде удовлетворился – больше меня не расспрашивал.

В Париже мы с Игорем дожидались возвращения Пьера из школы на каникулы. Потом я возилась с определением его в лицей. Наконец все дела переделаны, и мы втроем прибыли в Лимере. Меня очень волнуют отношения моих двух мальчиков. Ведь Пьеру четырнадцать лет, в Игоре он видит взрослого мужчину, отнявшего у него только что обретенную маму. И память о недавно скончавшемся отце… Они совсем не контактируют: Игорь не знает, о чем говорить с мальчиком, Пьер практически его игнорирует. Да и с языком проблема – Игорь не знает французского, а Пьер не хочет говорить с ним на английском. Встречаются они только во время совместных трапез. Не знаю, как хоть немного сблизить их. Игоря я, естественно, поместила в отдельную комнату, не хочется выставлять перед Пьером нашу близость. Утром Игорь бегает к нашим виноградникам, обегает все поля, возвращается взмыленный. Принимает душ и отправляется до завтрака «на этюды». Ему нравятся берега Луары. Да кому они не нравятся? После завтрака ходит по нашему поселку, садится где-нибудь в тени и рисует один за другим дома, некоторым из которых более двухсот лет. А Пьер валяется в кровати до самого завтрака. После завтрака сидит в интернете, связывается со школьными друзьями. Во двор выходит только перед ужином, когда становится прохладнее. Он вообще не очень любит наш Ламере, злится, что его затащили в такую глушь. И что делать с ним, я не представляю.

18.07.09, суббота. Лимере.

На днях нашла в нашем полуподвале спиннинги Франсуа.

Он иногда ходил на рыбалку. Однажды рассказал мне, что рыбалкой занимался еще его дед, передавший все хозяйство сыну.

И часто брал Франсуа с собой, когда тот приезжал на каникулы. Он перестал ходить с дедом на Луару только после перехода в последний класс лицея – стал интересоваться девушками.

А на каникулы приехала дочка соседа через дом. Вернулся к спиннингам только много лет спустя, когда приезжал со своей первой женой в Лимере. Деда уже не было в живых, отец рыбалку не одобрял. И все надеялся, что Франсуа вернется от своих книжек к настоящему мужскому делу – виноделию. Делать в Лимере было абсолютно нечего, и он вспомнил заветные места деда. Смеялся, что законы в то время были еще не так строги, он возвращался всегда с солидной добычей. Сейчас бы его, мол, по новым дурацким законам обвинили в браконьерстве.

Я полезла в интернет, прочитала все про эти самые «дурацкие» законы. Сплошные ограничения, но ловить-то можно. Посоветовалась с Игорем. Он безо всякого энтузиазма согласился попробовать наладить с Пьером отношения, сказал, что в Омске часто ездил с соседом на рыбалку. Я заказала в местном, в Амбуазе, рыбном хозяйстве «отловочные карты» (лицензии) на двоих, заодно попросила привезти хорошую приманку. Помню, что Франсуа много говорил о важности приманки. Помимо этого, парень из хозяйства привез и подборку положений об ограничениях, накладываемых на процесс рыбалки. Я перевела их Игорю. Пьер о рыбалке сначала не хотел и слушать, но я показала спиннинги, сказала, что отец любил рыбалку и, кажется, немного заинтересовала этим. По крайней мере, согласился сходить один раз. Лодку им достал Мариус. Старая лодка, с которой ходил на рыбалку Франсуа, совсем рассохлась на берегу без употребления. Заодно Мариус дал Пьеру подробную карту реки и указал место, где любил ловить рыбу Франсуа.

19.07.09, воскресенье. Лимере.

Не могу скрыть радость. Пьер вернулся с рыбалки очень довольный: с гордостью показал мне две большущие щуки и здоровенного карпа весом в пять килограмм. Как мальчишка, рассказывал о своей борьбе с карпом. Даже Игорь помогал. А трех щук им пришлось выпустить – Игорь объяснил, что нельзя ловить больше двух – припишут браконьерство. Оказывается, запомнил то, что я ему переводила. Пьер заявил, что помимо рыбной ловли, учился плавать. Обернулся вопросительно к Игорю, и тот подтвердил его успехи.

31.07.18. Лимере.

Отложила в сторону дневник, вспоминаю эти прекрасные дни. Больше всего меня обрадовало тогда, что Пьер заговорил наконец с Игорем по-английски. Так хотелось обнять обоих моих мальчиков-мужчин, жаль, что нельзя – не поймут. Пьер уже стесняется нежностей, Игорь предпочитает другие объятия. Помню, конец июля и первая половина августа были беспроблемными, мы просто жили, радовались хорошей погоде. Игорь непрерывно рисовал, я временами смотрела то, что он решался показать. Мне нравилось. Он предпочитал карандаш, но иногда переходил на акварель. За масло не решался взяться, хотя я ему говорила, что и это у него получится. Однажды я зашла к Игорю в комнату, когда он после обеда спал, увидела на столе тот лист, на котором он рисовал меня, идущую к воде. И рядом то же самое в акварели. Взглянула и ушла на цыпочках. Неужели он еще помнит тот вечер?

01.08.18. Лимере.

Вчера я не дождалась возвращения Пьера и Жанны из Тура. Уснула, вспоминая былое. Что, мне теперь предстоит только вспоминать прошлое? А утром, я еще лежала в постели, пришел ко мне в спальню Пьер:

– Мама, я хочу сделать Жанне предложение. Как ты считаешь, удобно будет свадьбу провести в Париже? Или лучше здесь, у нас?

Я даже приподнялась над подушкой:

– Пьер, это очень серьезно! Конечно, вы уже год вместе, но Жанна в Страсбурге, ей еще два года учиться, а ты из виноградника не вылезаешь, разве это семейная жизнь? Я вот не доучилась в университете, хотя до магистра пара шагов оставалась. Бросила все ради Франсуа, ради семейного уюта. А потом ты родился, было не до учебы. Ты того же хочешь для Жанны?

– Мама, но у нас все будет не так. Жанна переведется поближе, а ребенка мы пока не собираемся заводить.

– Милый, я совсем не прочь стать бабушкой. Только за вас волнуюсь. Подумайте еще хотя бы полгодика. Никуда от вас брак не уйдет, если вы любите друг друга. А перевестись поближе – это было бы вам действительно удобнее.

Ушел, ничего не ответив. А я вспомнила свою скоропалительную свадьбу с Франсуа. Разве я о чем-либо думала? Была безумно рада, что такой мужчина, такой ученый, решил связать свою жизнь со мной. Даже мысли не было о нашей разнице в возрасте. Ведь он был более чем в два раза старше меня. Не думала, что будет через десять лет. Да что там десять – через шесть лет сбежала от него в Израиль. От него? А может быть, от себя? Ладно, глупо размышлять о том, что было десятки лет тому назад. Главное – как и чем жить дальше. Нет, не о деньгах, с этим все в порядке.