Пятна на солнце

– Да, пока не пришлось. Я до этого преподавал в пехотном училище, учил молодежь воевать. Но, оказывается, я и сам много чего не знаю и не понимаю.

– Ничего, научитесь, – произнес Александр, – не боги горшки обжигают.

– А вам приходилось?

Он не договорил. Раздалась зычная команда «по вагонам», и моментально перрон станции превратился в муравейник. Солдаты бросились по вагонам, сбивая, и сталкиваясь друг с другом. Сорокин козырнул майору и направился в сторону своего вагона. Мимо него, расплескивая на бегу, кипяток из котелка, пробежал солдат, чуть не ошпарив ему ногу.

Александр ухватился за поручни и взобрался в тамбур. Он прошел в конец вагона и, открыв свое купе, начал снимать шинель. К нему заглянул молоденький лейтенант.

– Ты кого-то потерял, Александров? – поинтересовался у него Сорокин.

– Так точно. Разыскиваю майора Измайлова. Вы, товарищ капитан, его не видели?

– Он был в купе у заместителя начальника штаба. Ищи его там. А что случилось?

– Получена шифровка из штаба фронта.

– Понятно.

Сорокин расстегнул ремень и, сняв его, положил на столик перед собой. Шла вторая неделя, как приказом по наркомату внутренних дел СССР он был освобожден от занимаемой должности и направлен в распоряжение особого отдела мотострелковой дивизии, которая направлялась на Волховский фронт. Сейчас, по истечению определенного времени, он уже не думал о справедливости, потому что она категория нравственная и порой чисто субъективная. Обида, терзавшая его первое время, вскоре стала стихать. Он снова вернулся туда, где когда-то начинал свою оперативную деятельность. Его назначили заместителем начальника отдела, и по его личной просьбе, он возглавил одно из важнейших направлений деятельности особого отдела – борьбы с немецкими диверсантами. Группа, которую он возглавлял, была небольшой: в нее входили, помимо него, еще четыре сотрудника, один из которых был водителем автомашины. Услышав в коридоре шум, Александр приоткрыл дверь купе.

– В чем дело? – поинтересовался он у лейтенанта Александрова.

– Да часовой задержал здесь одного, похоже, хотел совершить диверсионный акт.

Сорокин посмотрел на разбитое в кровь лицо бойца, руки которого были связаны за спиной поясным ремнем.

– Может, сразу в расход? – обратился к нему лейтенант. – Что с ним напрасно разговаривать.

– Не спеши, лейтенант, это можно сделать в любой момент, – произнес капитан. – Заводи его ко мне, я решу, что с ним делать дальше.

Конвоир втолкнул бойца в купе и встал около двери.

– Кто такой?

– Рядовой 1267-ого стрелкового полка.

– Как оказался в этом поезде?

– Отстал от полка, хотел догнать. А эти схватили меня, и давай бить. Диверсант, говорят, а какой я диверсант?

Сорокин взял в руки его солдатскую книжку. Вроде все правильно: Тимофеев Михаил Сергеевич, 1910 года рождения, рядовой 1267-ого стрелкового полка, однако что-то насторожило Александра. Какое-то внутреннее чувство говорило ему, что здесь что-то не так.

– Скажи, почему ты выбросил вещевой мешок во время задержания? – спросил его капитан. – Что было в мешке?

Тимофеев вздрогнул. Это не осталось незамеченным со стороны Сорокина. Боец облизнул внезапно высохшие губы.

– Что может быть в солдатском мешке? Котелок, шерстяные носки…

Он сделал вид, что вспоминает, что еще находилось в мешке. Он снова облизнул губы.

«Волнуется, – подумал капитан, – хотя внешне спокоен».

– Ты так и не ответил мне, зачем ты его выбросил, если ничего особого в нем не было?

– Я не помню, товарищ капитан, что еще там было. Все это произошло так неожиданно, что я до сих пор не могу прийти в себя. Налетели, стали руки крутить.

Сорокин открыл дверь купе и приказал конвоиру отвести задержанного. Он быстро написал сообщение и попросил лейтенанта Александрова связаться с особым отделом 1267-ого полка. Передав ему записку с данными Тимофеева, он расстегнул ворот гимнастерки и, закрыв дверь, вытянул больную ногу. Он снова подумал о солдате, с которым только что говорил. Несмотря на то, что у бойца была трехдневная щетина, лицо его показалось ему знакомым. Где-то он видел этого человека и, возможно, даже разговаривал с ним, но где? Неожиданно, его словно прострелило. Он вскочил на ноги, сильно ударившись головой о верхнюю полку.

– Лейтенант! Александров! – возбужденно прокричал он, открыв дверь купе. – Сходи, посмотри, есть ли у этого солдата на плече татуировка? Там должно быть наколото женское лицо.

Из соседнего купе вышел лейтенант и заглянул к Сорокину.

– Какая разница, Александр Михайлович, есть у него на плече татуировка или нет? А если есть, что тогда?

– Вот и доложишь, есть или нет. Для меня это очень важно.

Лейтенант что-то еле слышно пробурчал и, надев на шапку, направился в служебное купе, где находился задержанный Тимофеев.

* * *

Стоял август 1941 года. Три дня назад армия под командованием генерал-майора Власова получила приказ Ставки оставить Киев. Штабная автоколонна, отстав от основных соединений армии, пыталась нагнать их к обеду. Неожиданно они были атакованы немецкими десантниками. Откуда они появились в тылу армии, никто не знал. Александр сумел выскочить из автомашины, прежде чем ее прошила пулеметная очередь. Замешкавшийся водитель повалился на землю рядом с машиной. Пулеметная очередь пробила ему грудь, и он моментально умер. Капитан скатился в кювет и, достав из кобуры пистолет, выстрелил в немецкого десантника, который выбежал из кустов на дорогу. Немец упал на землю и дико закричал, суча ногами. Похоже, пуля попала ему в живот. Рядом забил пулемет. Пули как косой скосили придорожный кустарник, в котором укрылись немцы. Кто-то из них бросил гранату, которая взорвалась недалеко от пулеметчика. Машина, в которой следовал Сорокин, вспыхнула. Рядом уже горел грузовик. Воспользовавшись завесой дыма, Александр перебежал к пулеметчику. Тот был мертв. Сорокин припал к пулемету и нажал на курок. Длинная очередь заставила немцев на какой-то миг ослабить свой натиск. Заметив немца, он вновь нажал на курок, но пулемет лишь щелкнул. Он снял диск и увидел, что пуст.

– К лесу, к лесу! – закричал начальник штаба и первым бросился к спасительной зелени. Вслед за ним устремились все, кто мог самостоятельно передвигаться. Александр, прихватив с собой ручной пулемет, и бросился к лесу: от дороги до него было метров восемьдесят, но пробежать эти метры смог не каждый. Рядом с ним бежал капитан Назаров. У него были длинные ноги, но это его не спасло. Пуля немецкого десантника сразила его буквально у самой опушки. Он споткнулся и, широко раскинув руки, упал в нескошенную траву. Немцы почему-то не стали преследовать их: то ли побоялись, что сами могут попасть в засаду, то ли по каким-то другим причинам.

Начальник штаба собрал оставшихся солдат и офицеров на небольшой поляне. Их оказалось около трех десятков человек. Судя по лицам, многие из них были просто деморализованы этим побоищем. Полковник Травкин обошел строй: некоторые бойцы не имели при себе оружия, побросав его при бегстве через поле.

– Я принимаю на себя командование группой, – громко произнес он. – Нужно сделать рывок, чтобы догнать наши отходящие части.

– Что их догонять? – довольно громко произнес боец. – Они, небось, так драпают…

– Кто это сказал? – с угрозой в голосе произнес полковник. – Капитан Сорокин, разберитесь с этим бойцом. Я не потерплю в рядах группы предателей и паникеров!

Александр обернулся в сторону солдата. Тот стоял в строю по пояс голый. Где и каким образом он мог потерять нательную рубаху и гимнастерку, было непонятно. На его левом плече ярко выделялась татуировка. Когда полковник распустил строй, он приказал привести к нему этого солдата. Его фамилия была Маленков, родом он был из Пензы, служил во взводе охраны штаба.

– Где ты потерял гимнастерку, Маленков?

– Не знаю, товарищ капитан, наверное, когда бежал. Все было так неожиданно: немцы, огонь. Нашу машину они пожгли первой.

Он снова не закончил предложение.

– Выходит, рядовой Маленков, ты так испугался, что ничего не помнишь? Ты и полковнику ответил тоже с испугу?

– Я не знаю, как у меня это вырвалось, товарищ капитан. Простите меня.

– Ты знаешь, что бывает за подобные высказывания и неподчинение приказу во время войны?

– Да, знаю. Я уже покаялся в том, что сказал. Еще раз простите меня, больше такого не повториться.