Пятна на солнце

– Заходи, – произнес майор. – Там генерал Власов.

Сорокин толкнул дверь и оказался в кабинете, который раньше занимал комендант разъезда. За столом сидел генерал-лейтенант Власов. Большие роговые очки делали его лицо каким-то гражданским, далеким от суровой военной действительности.

– Товарищ заместитель командующего фронтом, капитан Сорокин прибыл по вашему приказу.

Андрей Андреевич внимательно посмотрел на него.

– Почему на вас форма лейтенанта, если вы – капитан? – спросил он Александра.

– Извините, товарищ генерал-лейтенант. Я только что вернулся с операции по уничтожению немецких диверсантов. Моя форма порвалась, не мог же я предстать перед вами в рваной гимнастерке.

Генерал улыбнулся.

– Мне кажется, капитан, что мы с вами раньше встречались?

– Так точно, товарищ заместитель командующего фронтом. Я был начальником одного из отделов пятьдесят 57-ой армии, которой командовали вы. Мы вместе выходили из окружения под Киевом.

– Да, да. Сейчас я вас вспомнил, – произнес Власов. – Значит, это ваша группа уничтожила немецких диверсантов, которые планировали захватить литерный поезд? Мне только что об этом доложил начальник особого отдела фронта. Спасибо вам, капитан Сорокин, за службу.

– Вам спасибо, товарищ генерал-лейтенант. Нами взят в плен немецкий офицер. Эта группа была составлена из солдат немецкого полка «Бранденбург-800».

– Молодец, капитан. Мне кажется, что такие боевые офицеры должны быть в первых рядах наступающей армии, а не прикрывать ее тылы, – произнес он, обращаясь к стоявшему рядом с ним полковнику. – Что вы скажете об этом?

– Я согласен с вами, товарищ заместитель командующего фронтом. Однако боюсь, что начальник особого отдела 2-ой ударной армии будет против подобного решения. Мне не хочется конфликтовать с НКВД по данному вопросу. Есть другое предложение, – произнес полковник, в котором Сорокин узнал начальника фронтовой разведки, – нужно перебросить капитана Сорокина вместе с его группой ближе к передовой. Вчера немцы чуть не перерезали дорогу, по которой идет снабжение наших войск, участвующих в Любанской операции. Пусть почистит местность, прилегающую к дороге.

– Хорошо, – тихо произнес Власов. – Переговорите по этому вопросу с начальником особого отдела дивизии. Думаю, он поймет нас и направит туда группу капитана Сорокина. И еще, полковник, подготовьте приказ о награждении всех участников этой операции. Представьте капитана Сорокина к Ордену Красной Звезды. Мне кажется, что он заслужил эту награду.

– Есть, товарищ заместитель командующего фронтом, – ответил ему полковник.

Власов перевел взгляд на капитана.

– Вы что-то хотите сказать, капитан?

– Так точно. Прошу представить к правительственным наградам и погибших бойцов.

– Хорошо, капитан, я вас понял, а сейчас идите. Вы свободны.

Сорокин развернулся через левое плечо и вышел из кабинета.

* * *

Заканчивался февраль 1942 года. Месяц, по местным меркам, выдался на редкость холодным: морозы иногда доходили до сорока градусов. Было много обмороженных бойцов и дезертиров, которыми кишели местные леса. Начатое в начале января наступление Волховского фронта, целью которого был прорыв немецкой блокады Ленинграда, оказалось не удачным. Частям фронта не удалось соединиться с наступающими подразделениями Ленинградского фронта, и сейчас 2-ая ударная армии вела позиционные бои, вклинившись в немецкую оборону на глубину шестьдесят километров. Все предложения руководства Волховского фронта отвести войска из образовавшегося «мешка» Ставкой верховного главнокомандующего были отвергнуты. Сталин и Генеральный штаб РККА были уверены, что войскам остается совсем немного дожать немцев, и успех будет достигнут: фронтам удастся разорвать кольцо блокады. Время шло, а фронт все топтался на месте, будучи не в состоянии прорвать немецкие оборонительные позиции. То, что наступление советских войск было неподготовленным, догадывались многие офицеры. Сильнейшие морозы и снегопады сковали наступающую армию. Не хватало боеприпасов, медикаментов, продуктов питания. Особо упорные бои шли за деревню Мясной Бор, которая переходила из рук в руки. Белый снег был покрыт тысячами трупов советских и немецких солдат.

Машина капитана Сорокина медленно двигалась вперед в составе воинской колонны стрелкового полка. Обогнать медленно двигающийся обоз было практически невозможно. Немцы, отступая на заранее подготовленные позиции, уничтожали все, что могло быть использовано русскими войсками при наступлении. Кругом были мины и неразорвавшиеся снаряды и авиабомбы.

– Ну, что они кое-как двигаются? – ругаясь трехэтажным матом, то и дело бубнил водитель. – Надо же, за три часа мы не проехали и двадцати километров.

Сорокин, сидевший рядом с водителем, не отрывал глаз от дороги, по которой ехала их машина. Деревья, стоявшие вдоль нее, были все изранены осколками снарядов. Неожиданно колонна остановилась. Александр вышел из машины и направился вперед, чтобы узнать причину остановки. Стояло раннее утро, и, если бы сейчас в сером небе появились немецкие самолеты, то они бы практически уничтожили идущий к фронту полк. Заметив сбившихся в кучу солдат, капитан направился к ним. Посреди дороги, перегородив ее, лежали на снегу две лошади. Одна из них была уже мертва, другая судорожно била копытами, стараясь подняться с земли.

– В чем дело? – спросил капитан ездового, мужчину преклонного возраста с седыми обвисшими усами.

– Лошади… – тихо ответил он Сорокину. – Кормов нет, вот и падает скотина с голоду.

Заметив пробегающего мимо него лейтенанта, Александр остановил его.

– Лейтенант! Это ваши люди? Срочно очистите дорогу, – приказал он ему. – Пристрелите лошадь. Если налетят немецкие самолеты, вы представляете, что здесь будет?

Офицер достал из кобуры наган и подошел к лошади. Та, словно почувствовав смерть, еще сильнее забила копытами. Из глаз лейтенанта выкатилась слеза, и он никак не мог заставить себя выстрелить в лошадь.

– Слюнтяй! Мальчишка! – оттолкнув его в сторону, произнес Сорокин и выстрелил в голову лошади. – Оттащите трупы животных с дороги.

Сунув пистолет в кобуру, он направился к своей машине. Минуты через две колонна двинулась вперед. Они проехали километра два, когда налетела немецкая авиация. Звено пикирующих бомбардировщиков, включив сирену и завалившись на правое крыло, устремилось на колонну.

– Воздух! Воздух! – закричал кто-то из бойцов и бросился в лес.

Он не успел пробежать и метров двадцати, как под ним рванула мина. Комья земли и куски мяса посыпались на людей сверху. Сорокин выскочил из машины и бросился под ближайшие деревья. Обезумевшие от страха люди и лошади метались по дороге, убивая и калеча, друг друга. Первые немецкие бомбы легли в начале колонны, уничтожив с десяток саней. В воздухе запахло сгоревшей взрывчаткой и жареным мясом. Самолеты, сбросив бомбы, поднялись вверх, чтобы сделать очередной заход. Где-то рядом с Сорокиным стал бить ручной пулемет. Александр повернул голову на звуки выстрелов и увидел солдата, который, упершись пулеметом о сук дерева, стрелял по заходящим в пике самолетам. По дороге в расстегнутой телогрейке и в ватных штанах метался молодой боец. Он был без шапки, и его голова, постриженная наголо, крутилась из стороны в сторону, ища укрытие. Вот он поравнялся с автоцистерной и вдруг раздался взрыв. Из пламени, охватившего цистерну, внезапно показалась фигура человека, объятого пламенем. Он махал руками, пытаясь сбить с себя пламя, а затем повалился в снег.

Машина капитана внезапно оторвалась от земли и, дважды перевернувшись поворота в воздухе, упала в трех метрах от него и моментально загорелась черно-красным пламенем. Стрелявший по самолетам боец радостно закричал:

– Попал! Попал! Горит сволочь!

От горящего самолета отделилась черная точка и полетела вниз. Через мгновение над ней раскрылось белое полотнище парашюта. Несколько бойцов бросились в лес, чтобы схватить немецкого летчика. Отстрелявшись из пулеметов, самолеты улетели на запад. Из леса появились солдаты, которые вели впереди себя немецкого пилота. Все лицо летчика было в крови. Сорокин вышел на дорогу.

– Я из особого отдела дивизии, – громко произнес он. – Передайте летчика моим людям.

– Каким людям? – с ухмылкой, произнес солдат. – Мы поймали, а теперь вы хотите забрать его у нас? Да мы сейчас…

– Отставить! – с угрозой в голосе произнес Сорокин. – Ты знаешь, что бывает за невыполнение приказа вышестоящего командира в военное время?

Улыбка моментально исчезла с лица бойца.

– Да пусть забирают, – примирительно произнес его товарищ. – Мы с тобой еще не один десяток таких немцев поймаем.

Солдат толкнул немца в спину и направился к дороге.

* * *

К вечеру изрядно поредевшая колонна подошла к Тихвину. Вдоль дороги то и дело попадались замерзшие трупы немецких и русских солдат. Некоторые из них висели на деревьях, заброшенные туда взрывами снарядов, другие были сложены, словно бревна, в штабеля. Подводы, груженные боеприпасами и продовольствием, медленно двигались по дороге. Машин практически не было видно: перевозки осуществлялись в основном с использованием гужевого транспорта.

– Ну, что ты плетешься, словно сонная, – закричал один из бойцов на лошадь. – Если так медленно будем двигаться, то и до ночи до передовой не доедем.

Он стеганул уставшую лошадь по крупу кнутом и выехал на обочину. В ту же минуту тишину разорвал мощный взрыв, это сработала установленная немцами мина. Когда рассеялся дым, на дороге валялось несколько убитых извозчиков и лошадей. Самого виновника взрыва найти не удалось. Его винтовка, отлетевшая в сторону, обнаружилась за двадцать метров от взрыва. Передняя часть лошади, все еще стояла на дороге и тряслась в конвульсиях, пока не упала в снег.

Вскоре колонна втянулась в Тихвин, вернее в то, что осталось от этого небольшого, провинциального города. Сорокин вошел в комнату полуразрушенного здания, в котором размещался штаб стрелкового корпуса. Представившись, он поинтересовался у начальника особого отдела, как ему лучше добраться до места, где заняла оборону его дивизия.

– Я смотрю, ты вообще не владеешь оперативной обстановкой, капитан. Штаб 2-ой ударной армии находится в «мешке», там и твоя дивизия. Сейчас наш корпус сдерживает яростные атаки немцев, которые пытаются перерезать коридор, соединяющий армию с фронтом. Не ровен час и армия окажется в окружении.

Майор взглянул на удивленное лицо Сорокина.