Дедсад

– Ты себе не представляешь! Ты просто себе не представляешь? Баскетболистка! Чемпионка! Абсолютная красавица, только в увеличенном виде! У меня метр шестьдесят восемь, как у тебя… И я не верил! Веришь? Она лежит… и я несколько раз её прополз – с головы до пят и наоборот! А как мы с ней танцевали на танцах? Обоссались все отдыхающие Адлера! Это такой кайф! Тимофеич, что ты рот открыл, у тебя хоть скромная разрядница по стрельбе из лука была, давала свой спортивный инвентарь потрогать? Веришь? Двухметровая красавица! Вся твоя! В смысле – моя! И это при том, что я грек и у меня метр шестьдесят шесть, как у тебя… Я танцую, и головой между сисек… и чувствую: все лежат, а она любит! А я плачу! Не верю! И держусь за её деревянную жопу!

– Это всё? – спросил я у греческого комментатора.

– Почти! А что тебе ещё надо? – удивился Вася. – Я у кого ни спрашивал, ни у кого не было такой любви! Я её на руках носил! Клянусь!

– И не обкакался? Куда ты гонишь? Побереги свой пульс, Василий! Двухтонную тёлку на руках?!

– А я в воде… Что, не сказал? Вожу её по морю на руках… Лежит, балдеет, смеётся… Кино! А однажды идём… за руки взялись… я чуть не плачу от счастья… а она цветёт и пахнет, цветёт и пахнет! К морю идём, а народ снопами валится… Представляешь, хорошо, я тогда бородку отпустил, а то не любовь получалась, а серьёзный курортный прикол!

– Молодец, судя по трофеям!

– Так мы когда открыто к морю шли, меня достало изображать из себя лилипута, и я её попросил стать немного ниже и перейти в кювет. Таким образом мы хоть немного уравновесились. Держимся за руки… она идёт в кювете, а я по асфальтированной дорожке. Адлер кончил… раньше времени курортный сезон. Три дня, и вот теперь… история!

– Вася, ну ты и отмочил! Девушку в кювет загнал! Я представляю…. Цирк!

– Тимофеич, что ты понимаешь? Ты имел когда-нибудь? Хотя ты мне уже ответил. И что ты рубишь тогда в любви? Ничего не рубишь!

– Спасибо, получил ещё и пенку! Самому-то не смешно?

– Да ладно… Жизнь куда-то прошла… Вот что смешно! Нет, в молодости, когда только начинаешь подозревать о своей собственной смерти, всё-таки не подозреваешь, не можешь подозревать, какой «попадос»! И что всё – так быстро и противно!

Жизнь только кажется лучше, чем есть на самом деле, но в этом мало кто разбирается… Человеку чаще всего достаточно того, что и как ему кажется, а не того, что есть. Чтобы более или менее спокойно жить, ему надо постоянно чем-нибудь засирать себе мозги, иначе они такую жуть могут притащить ему к ужину! Пойду погуляю в растениях, расчувствовался я с тобой… – сообщил он и пропал в локальной природе.

В то же самое время Самолапов с шахматистом схватились в дебюте и слышали только обрывки и наночастицы нашего разговора.

– И что это тебе наш грек намёл? Хвостом крутит, успокоиться не может, – спросила и сделала свой вывод одновременно Неля-Ника. Юридическое прошлое научило её мыслить вопросами и подозрениями и даже при отсутствии информации всегда иметь своё достоверное мнение.

– Да так, ничего особенного… Делился опытом по сексуальному овладению двухметровой женщиной.

– Какой-какой? – спросили по очереди шахматисты.

– Двухметровой!

– О! И эти зачесались, головастики? – слегка возмутилась Неля-Ника. – Пойду лучше сыграю с девчонками в очко!

– Василий – настоящий гигантолог! – согласился Самолапов.

– И документалист! Вот чёрт, хотел сказать – монументалист! – примкнул его соперник.

Вот так весь день постепенно протёк сквозь наши пещеристые тела. «Пенсы» по большей степени мыкались среди предметов обихода и своих настроений, цеплялись друг к другу и излучали невзрачные эмоции и характеристики… Но бывало и всё наоборот – это зависело от астрологических прогнозов, но в большей степени от самих астрологов и их паствы. Звёзды как будто бы были ни при чём, а человек и так слишком долго думал о них или привыкал к ним.

Параполитическая среда

Жорес Иванович появился среди недели, немного уставшим от хорошей жизни. Оказывается, он не только извёл диарею, но и три раза посетил стоматолога, после чего принял православное христианство и почувствовал себя вечным.

Фишка же была в том, что он приехал не один, а с умопомрачительным подарком, сделанным в его адрес. Как это нередко случалось, он не задумываясь решил примостить его в «пенскоме», но нарвался на вопросы Берзеня и инфантилизм приходящего сантехника, впервые своими глазами восхитившегося японским унитазом.

В процессе профессионального сосуществования он наконец открывал для себя вещь, которая не работает без вай-фая. Хорошо, что вещь решили как следует изучить и не спеша поставить на эксплуатацию.

Жорес же Иванович же выделил время и перецеловал двенадцать ручек всей женской группировке, у которой сегодня вышло на смену девять «пенстарс», и сказал:

– Как же мне вас не хватало! В молодости особенно! – но про себя добавил: – Промазал немного, ничего, бывает…

Женщины, теряющие свои шкуры, облики и планы на будущее, придавлены настоящим настолько, насколько им хватает самостоятельности и противопоставлений. С остальным они справляются при помощи врачей или развёрнутых характеристик своим внукам. Тем не менее такие верзилы, как полковник-генерал, не замечавший особенно их «бабства», нравились больше, чем, например, правительство и его жмотство и его умение свалить всё на прошлое и наобещать будущее подрастающим «пенсам».

– Послушай, – неожиданно спросила Жореса Ивановича Зоя Никитична, – а кто лучше – Ленин или Черненко?

– А нельзя ли какую-нибудь другую пару выбрать? Ленин и Сталин, например?

– Нет! Сталин у нас всегда на закуску!

– То есть как это – на закуску?

– Он к другому типоразмеру политических «вершителей-крушителей» относится, а вот Черненко нам всем что-то жалко… Подсунули его под большую кремлёвскую дверь, он и задохнулся…

– Постойте! Непонятно, как это вы наших политических лидеров сортируете?

– И ваших, и наших – всех по-человечески, – обобщила выжившая в средней школе Зоя Никитична.

– Ты уж, Жорес Иванович, извини, но мы в той жизни тоже, так сказать, мужиков привечали. Понимаем, кто что мог, а кто что сделал… – примкнула Софья Леонидовна. – Вы со своей линейкой, а у нас другой прибор для измерения.

– Нет, то, что касается Ленина… То, что он сделал… – сопротивлялся полковник-генерал, но замолчал, понимая, что тут одной линейки мало и что они – независимо заматеревшие.

– То, что касается вас, милый Жорик, не знаю, как на этот счёт понимать, но ощущать-то вы должны, что они уже с нами наигрались, что теперь они не кусаются… Следовательно, пора покинуть карцер политических предрассудков и не бояться жить! – продолжила Софья Леонидовна.

– Нет, ему надо сделать особое «пирке», что бы больше не мог ничем таким заразиться, – предложила Зоя Никитична.

– Какое ещё пирке? Вы что? – испугался незнакомого слова полководец.

В это время на самокатике подрулил художник, упивающийся своей способностью унижать пространство и время:

– Жорес Иванович, вас там ждут!

– Где там?

– На унитазе! Там без вас не получится. Ваша жопа нужна, пардон!

– Для чего? Хотя, естественно…

– Он вроде метрику должен с неё снять, чтобы потом её узнавать и включаться для работы!

– Серьёзно? Это что значит, другая жопа у него уже не проканает?

– В том-то и дело!

Женщины хлопнули в ладоши и весело прослезились…

– Это хорошо! Хоть какие-то политические привилегии, а то, понимаешь ли… Ладно, пошли к унитазу! Слушай, кто лучше – Ленин или Черненко?