Под старыми клёнами

– Было жарко, жарко-начало июля уже…

– А Алёшке сколько лет тогда было? – нетерпеливо спрашивает Настя.

– Три годика было, мы с ним везде уже ходили вместе. Хоть куда: в магазин ли, на речку…

На лице Насти – обида. Она даже всхлипнула и стала смотреть перед собой, не поднимая головы.

– Внученька, что с тобой? – спрашивает ласково бабушка Вера.

– Что, что? – медленно говорит Настя.

Она поднимает голову и глаза её, очень грустные и большие, смотрят на бабушку. Из них, кажется, вот-вот польются слёзы.

– Когда меня ещё даже не было, вы все Алёшку уже три года любили, – сказала так и мизинчиком левой руки стала тереть глаз у носа.

Но слезинка не успела выскочить.

Бабушка Вера погладила шершавой ладонью Настенькин лоб и успокоила:

– Вот придумщица. Я вас одинаково люблю обоих. Не бери в голову.

Глаза у Настеньки становятся после таких слов бабушки ещё больше и красивее, а веснушки на щеках – весёлыми. Она смотрит на бабушку и ничего не говорит: всё и так понятно.

Сон под утро

– Почему в Москве у нас метро есть, а в деревне нет? – спрашивает Алёшка.

– На десять дворов метро? – бабе Вере сделалось смешно и она сказала сквозь смех:

– Сядешь в метро и выскочишь из деревни – не успеет вагон остановиться – деревня уже кончилась!

– Не-е-е, – возражает Алёшка, – между деревнями метро надо бы. То грязь, то пыль, а так – чик и готово! Все сухонькие.

– Метро делают там, где людям тесно, не разойтись – вот они и лезут под землю. Не от хорошей жизни это. Без свежего воздуха живут, бедняги, – убеждённо говорит бабушка Вера, – а у нас ходи и дыши, сколько надо!

– Ни одного дома нет у нас двухэтажного, а в городе дома огромные и многоэтажные. Они лезут все вверх, – продолжал Алёшка.

– Оттого и лезут вверх, что воздуха и места мало.

– А зачем тогда они, если воздуха мало, как муравьи, которых мы нашли, лезут в одну кучу, раз столько места много везде.

Алёшка показал на выгон перед домом, на широкий просторный Ильмень за рекой, уходящей далеко-далеко к горизонту.

– А шут их знает, – ответила бабушка Вера, – некогда им думать. Суетятся в делах. Вот ты приехал, перестал суетиться – огляделся, подумал и удивился: почему так? А они – нет.

– Они не удивлённые ещё, – подытожил Алёшка услышанное. И покачал по-взрослому головой. И не понятно было: соглашается он с бабушкой Верой или сомневается…

– Вон почему дядя Саша уезжает, – шутливо кивнула в мою сторону Вера Михайловна, – спроси его.

– Да, правда, дядя Саша, не надо уезжать, – проговорил Алёшка и тронул меня за руку, – тут интересно же. Каждый день что-нибудь новое. Мы так подружились отлично с Вами!

Мой отпуск, к сожалению, кончался и я не мог больше оставаться, поэтому только потрепал Алёшкин белокурый чуб и ничего не ответил.

А вечером в мой подвальчик пришли Алёшка и Настя.

– В саду у бабушки Веры так много сейчас спелой малины, зачем уезжать, – говорила Настя, – и уже огурчики первые, пупляточки в тепличке есть! Бабушка сказала: «Золотая пора идёт, скоро будут помидоры спелые».

…Мне не хотелось уезжать. И, когда ребята ушли, я долго не мог успокоиться. И не работалось мне в ту ночь над рукописью, и заснуть не мог.

Взрослые заботы тянули меня в большой шумный город, а душе моей не хотелось отлепляться от тихой деревушки у реки Ветлянки. От моих старых и новых знакомых, вернувших меня на целый месяц в самое дорогое, что было у меня в жизни – в моё деревенское детство.

Уже засыпая, как маленький, загадал я: если знакомый соловей за палисадником в черёмухе запоёт и возьмёт голосом не менее семи коленец, то мне суждено приехать на следующее лето к Чураевым. И ничто меня не остановит. А если не возьмёт – видимо, не судьба.

Моя знакомая птаха не подвела меня. Соловей выдал семь коленец кряду.

Но я-то знал: он способен на большее. Соловей малость помолчал и рассыпал в листву фарфоровые колокольца словно в память о недавно ещё красовавшихся в ложбинке ландышах. Это восьмое колено было самое красивое!

…Когда заснул, приснилось, будто иду я росным утром по просёлочной песчаной дороге.

Солнце едва начало золотить верхушки больших деревьев.

Иду я давно. Издалека, к Чураеву дому. И стоит окрест такая тишина, будто нагнулся я над тихим и чистым незащищённым родничком и не решаюсь тронуть его губами…

…А навстречу мне идёт Настя. И так она похожа, оказывается, на девочку из моего детства! Только звали ту девочку по-другому.

Девочка из моего детства, став взрослой, уехала далеко в большой город, и больше никогда мы не виделись.

Она, наверное, меня забыла давно.

А я, после того, как познакомился с Настей, часто вспоминаю её…

2003 г.

Однажды в зимние каникулы

Настины тайны

Я приехал к Чураевым в деревню в конце декабря. Мы не виделись целых полтора года. Самая младшая из Чураевых – внучка Настя – сильно подросла. Теперь ей почти семь лет.

Она такая же непоседа, какой была раньше. Когда появляется в горнице у Чураевых, светлые её косички так и порхают перед глазами. Как птички в летнюю пору!

И комната тогда становится другой. Освещенная Настиными лучистыми глазами, как летняя поляна с душистым разнотравьем, радует она душу. И будто нет за окошком зимних холодов. И бесприютно-печальные дни декабря уже не кажутся тусклыми и серыми. Всё больше чувствуешь желанное обилие света. Вот грянет настоящий снегопад и словно в хрустальной ландышевой свежести ядрёными листьями капусты захрустит под ногами снег…

– И смех, и грех, – говорит бабушка Насти – Вера Михайловна, – теперь-то страсти улеглись. А когда в прошлый раз летом все разъехались, Настя горевала сильно. Всё письма писала, чаще Алёшке.

Засмеялась весело и добавила:

– Не справлялась с буквами. Начинала, например, писать слово, а в нём буква «о». И доходило у неё до слёз.