Под старыми клёнами

– Почему? – спрашиваю.

– Она никак не могла начало и конец буквы соединить в круг. Он у неё получался всё больше и больше. Рукой вела по бумаге и выезжала с листка. Беда! А помогать писать не давала. Говорит: секрет. Читать написанное не позволяла. Слово с меня взяла, что не буду подглядывать. Какие уж у неё секреты с вами со всеми, не знаю? Она и вам писала?

– Да.

– И что там, в её каракулях?

– Я храню эти письма отдельно, как очень дорогие.

– Беда с вами, – покачала головой Вера Михайловна, – и этот молчит! Кругом тайны.

Говорит и улыбается Настиной улыбкой. И я невольно улыбаюсь.

Кто приносит зиму?

Нынешний декабрь – особенный. Снега совсем мало. Жёсткие струйки позёмки, извиваясь, ползут за окнами чураевского дома.

Берёзки, которые сбились в кучку совсем недалеко на высоком берегу речки, кажется, не выдержат напора ненастья. Сломаются и их не станет. Или сбегут вниз по обрыву в реке туда, где слабее ветер. Там стоят деревья более сильные, привыкшие переносить жёсткое наступление зимы. С ними заодно легче.

Три клёна над избой нависли могучими великанами. В такие дни своими оголёнными ветвями они не укрывают, как летом, двор. Наоборот, стараются пропустить как можно больше тёплых солнечных лучей.

Но откуда теплу взяться? Солнце в полдень поднялось багровым холодным кругом в серо-голубом воздухе над горизонтом, да так и повисло, скучая. Себе не нравится.

Декабрь – месяц-студень. Куда деваться, будет ещё холоднее. Выпадет много снега – в нём спасенье живому. А пока всё вокруг насторожилось, затаилось. И зверь, и птица, и деревья. Перезимовать надо!

Мы с Настей стоим в комнате у окна. Нам тепло. Цветки крепенькой герани заглядывают за окно в лютую стужу. Лепестки тихо колышутся.

– Переговариваются между собой, – шепчет Настя, – удивляются зиме, как и мы?

Оконное стекло всё в сказочных узорах. Причудливые хризантемы, папоротники, пальмы нарисовал на стекле декабрь.

К Новому году Дед Мороз начал готовиться основательно. Он не только заузорил стёкла. И сосульки развесил, как гирлянды, во дворе на кленовых ветках!

Неустойчивая промозглая погода скоро пройдёт.

– Задача у декабря, – говорю Насте, – дать разбег зиме, поставить её на ноги. Впереди солнцеворот – настоящее начало зимы. Тогда солнце начнёт по небосводу тянуться выше и выше.

– Все сейчас боятся зимы, – отзывается Настя. – Вот герань! Откуда она взялась, если на морозе ей жить нельзя? А улететь, как птичка, на юг она не может… Её бабушка Вера спасла, внесла в дом.

– Родина герани, кажется, в Африке, – отвечаю я.

– Семечко, как птичка, прилетело к нам из Африки? Или принесли птицы? – спрашивает Настя.

– Скорее всего, человек привёз росток. Посадил. Он не пропал – выросло растение.

– Да… – призадумалась Настя. Чудно как! Человек специально ездил в Африку?

– Не знаю.

– И ещё непонятно мне, – говорит она, – кто нам вообще зиму приносит? За ней же никто не ездил. Если лето приносят жаворонки, то, наверное, зиму – пингвины. Но они у нас не живут… Ветер приносит тогда?

Не дожидаясь ответа, рассуждает дальше:

– Вот принёс ветер морозную снежинку. Она не пропала. Взяла и выросла! Нахолодила вокруг себя целые сугробы. Лёд получился. Потом – целая зима вышла. Зима уходит, а лето приходит – они договорились так?

Вера Михайловна громко из кухни, второй раз уже, зовёт нас обедать. Некогда беседовать, потому отвечаю Насте:

– Давай, когда приедет Алёшка из Москвы, попросим твоего дедушку Сергея Ивановича провести урок на эту тему. Как это делали летом. Алёшке тоже будет интересно знать, откуда берётся зима. Хорошо?

– Хорошо, – как эхо, отзывается Настя, – скорее бы все приехали. И Денис с Ромкой из Самары. Все-все наши!

Письмо от Алёшки

К Чураевым, кроме моих писем, приходили и другие послания. Четыре – от Алёшки, одно – от Дениса из Самары. Настя хранит их в особой шкатулке в доме деда. Сегодня пришло ещё одно письмо от Алёшки. Его принесла Настина мама Любовь Васильевна.

Настя пришла из школы прямо к бабушке. Они втроём сидят за столом, я – на диванчике. Настя читает письмо:

«Дорогая Настя! Я очень соскучился. Одному без самых близких друзей грустно.

В Москве сейчас всё нормально. Были выборы эти. Сейчас мама с папой говорят про них. Мне не интересно. Папа говорит, что я не городской человек. У меня в голове лес да путешествия. Это не совсем так. В Москве есть очень красивые места. Например, Третьяковская галерея. Это такой музей, в который один человек Третьяков, представляешь, накупил на свои деньги для всех нас много картин. И подарил сразу всем!

Рядом с нашим домом есть посёлок художников «Сокол». Там много деревьев, детская площадка, качели. А чуть дальше – большое озеро, рядом в лесу – родники. Мы с папой набираем и пьём родниковую воду.

В этом посёлке жили знаменитые художники. Есть даже улицы Репина, Поленова.

В Москве жить тоже можно. Только газа много. Кругом машины. Мне вспомнилась наша корова Жданка. Представляешь, если бы вместо машин было столько коров: Жданок, Зинок, Дочек, Красулей всяких… Сколько было бы молока!

Моё здоровье нормальное. Скоро мне купят мини-компьютер.

Напиши, как у тебя дела? Как дедушка Сергей и бабушка Вера живут? Как там козочка Мариша? Выросла за это время или нет? А у Жданки последний рог целый?».

У Насти затекла нога, на которой она сидела, поджав её под себя. Она встала со стула, пододвинула его чуть ближе к окошку. Уселась, опустив обе неспокойные ноги под стол. И продолжала читать про Алёшкину жизнь:

«Мы вчера с папой играли в шахматы, – писал Алёшка. – Ну, да, конечно, папа выиграл. Но я сражался стойко. Напоследок папа предложил ничью. Я не взял такое предложение. Бился до конца! Потом проиграл.

Приеду, будем с тобой в шахматы резаться.

Настя, по-моему, я уже закончил письмо.

Пока, до свидания!

Вот ещё! Моя мама говорит, что интересно, кто будет у Чураевых быстрее, мы или это письмо? Как только начнутся каникулы, через неделю с дедом поедем к вам. Наперегонки с письмом».

– Пока они на поезде будут мчаться к нам, мне надо, чтобы деда научил меня играть в шахматы, – забеспокоилась Настя. – Я не умею.

– Когда ж ему учить тебя, – говорит Вера Михайловна, – он торопится до приезда побольше дел переделать. Потом некогда будет.

– Попробуем научить, – говорю я. – Но времени мало.