Голоса на обочине

Он ещё что-то сказал. И хохотнул. Мне было не до него.

* * *

Больше Лены я не видел. На другой день Лисовский отвёз её в госпиталь, оттуда через пару дней проводил в Саратов. Об этом, ухмыляясь, сказал мне всё тот же Водолазов.

Лисовский вёл себя со мной так, будто вообще ничего не было.

Не замечал меня, делал вид…

А потом его перевели куда-то в другую часть… Он – не знаю где, она – тоже. И живы ли?..

Меня-то уже точно нет прежнего…

…Хирургом я стал. Циником тоже… Это – профессиональное.

Возвышенней и чище, чем с Леной, у меня потом уже ни с одной из моих женщин отношений не было…

Столько перегорело во мне тогда в одном коротком замыкании…

Правда

Спрашиваешь: страшно на фронте было, по правде? А как же не страшно? Живой, чай! Но когда опасность, некогда вроде и бояться. Начинаешь действовать, делать то, чему учили. Опять же по своей сноровке…

Правда – она то колючая, а то совсем не знаешь, как к ней подступиться…

…Помню миномётный обстрел, в первые дни, когда на передовую попал… Фриц как начал лупить! Мы врассыпную. Ещё и испугаться не успели…

Рядом ложбинка какая-то была, небольшая. Я – в неё. И тут же на меня ещё трое сверху. Придавили, дышать нечем. Я было задыхаться начал, рваться кверху. А тут мысль прожгла: «Стоп! Я так жив буду, прикрыли меня ребята собой…» Затаился… Даже как бы обрадовался… повезло… Съёжился, чтоб ничего не торчало…

…Смолкли взрывы. Двое, которые на мне лежали, – оба раненые, а тот, что сверху них, – мёртвый. Вот оно как… И стыдно, и вроде вины-то моей нет.

Санитары раненых и убитых подбирают, а я сижу целёхонький. И так не по себе…

Коля Меченый

Дружку моему Николаю на передовой не повезло спервоначала. При бомбёжке, смешно сказать, оторвало осколком ему краешек левой ноздри. А когда миномётный осколок надорвал ему мочку правого уха, ребята попритихли. Только нет-нет, да назовут его меж собой «Меченым». И правда ведь: меченый. У нас в селе так овец метят перед тем, как в стадо пускать, – ухо надрезают.

…А Николай стал настороженным каким-то. Задумчивым. Заметив, что ребята около него стараются долго не задерживаться, странно усмехался только…

…А тут идём втроём по нейтральной полосе. Вне зоны обстрела миномётов. И ему по нужде потребовалось, по лёгкой. Всего-то метров на десять отошёл от нас в реденькие кустики. И вдруг – как ахнет! Прямо в эти кустики. Поднялись и к нему. Голову у Николая, как лемехом, срезало. Лежат: отдельно он, отдельно голова его…

Пристрелочный, что ли, был выстрел, либо шальной снаряд этот. Больше-то не последовало. Всего один-единственный.

…Будто почуял Колька и вовремя отошёл от нас – беду отвёл.

На себя взял… Или совпадение?.. Как хочешь думай…

Такой случай

– Стали нас принимать всем классом в октябрята. А я отказываюсь. Не хочу.

Наша учительница Нина Ивановна внушает мне:

– Не волнуйся, я говорила с твоим отцом. Он тебе разрешает быть октябрёнком.

– Нет, – говорю, – пусть он об этом сам мне скажет!

И ушёл домой. Остальных Нина Ивановна повела во двор на площадку.

Шёл из школы и не мог понять, как мой отец священник мог разрешить такое. Значит, тогда Бога нет?

Оказалось, что отец ничего не знает. Моя учительница с ним не говорила.

На другой день я подложил ей кнопку на стул. Она сразу догадалась, что это моя проделка. Стала при всех меня стыдить. Что мне оставалось делать? Я сказал, что она врунья! В присутствии всего класса заявил.

Она оставила меня после урока одного и стала бить по спине, по рукам. Получилось так, что я ударился локтем о дверцу голландки, и у меня потекла кровь. Она, опомнившись, крепко испугалась. Выбежала из класса, оставив меня одного. Если б не кровь, досталось бы мне больше…

Она скрыла всё. И я ничего никому не сказал.

…Прошло более тридцати лет. В храме после службы подходит ко мне старушка:

– Батюшка, вы меня не узнаёте?

– Нет, – говорю, – не припоминаю.

– А я узнала вас. Я Нина Ивановна – ваша первая учительница. Помните приём в октябрята?

Тут-то я всё и вспомнил. Она рассказала о себе:

– Приехала я к младшей сестре, которая недавно стала жить в вашем городе. А она говорит: пойдём со мной в наш храм на службу, у нас такой батюшка!.. Один раз пришла, второй… Сегодня вот решилась подойти, открыться… Судьба моя оказалась тяжёлой. Всякое было. Больно уж я нетерпеливая была во всём… Упорная… А разума… Живу давно одна, дети разъехались – и как и не было их… Слава Богу, встретила вас! Хочу попросить прощения. Снимите давний грех мой с души! Я и раньше-то, как постарше стала, очень себя корила за свой тот давний поступок, но к кому с этим пойдёшь?.. Время-то… А я не такая сильная, как вы…

…Как всё переменилось вокруг, одиноко стало. В церковь-то и потянуло… Всё хотелось потом узнать, где вы? Слыхать-то слыхала, что настоятелем стали… А где? И тут такой случай!

«Ты такая нам не нужна…»

Я тогда медсестрой работала в больничке с отказными больными детьми. До перестройки ещё.

Узнали, что я собираюсь за верующего, сына священника, замуж выходить, стали «пужать» меня. Что только не говорили! «Он тебя ночами будет заставлять молиться. Истязать будет постами!»

Я упёрлась.

Тогда мне сказали, что я такая в больнице не нужна! Могу изуродовать слабые детские души. Что надо мне уходить, другую работу искать…

Я и ушла.

Поженились мы с Алёшей и уехали жить в другой город. Замужем я уже около тридцати лет. И дети есть, и внуки…

Где теперь те люди, где те детки, за которыми я ухаживала?