Я соткан из прожитых лет,
но что из прожитого свято?
Я сцепленный с миром белок,
но как же я в нём одинок.
Циклон
Приближался циклон. Безголосьем царил
разомлевший, запущенный день
над сознаньем моим и беззвучно роил
равнодушную пыль и прозрачную лень.
Только розовый газ над коленом твоим
излучал очертания слов
за анфас понедельника. Солнцем немым
проросла пустота облаков.
Сок был приторен, сладок, тягуч,
как и воздух, приросший к асфальту,
как асфальт, переплавленный в смальту,
как и смальта смарагдовых кущ.
И без ветра приклеился голос к губам,
тишина закипала в висках.
И безвременье, спрыгнув на головы к нам,
выползало в наручных часах.
Солнце молча сбегало с зенита долой,
неспособное больше стоять.
И текла у него под ногой, над водой,
фиолетами взбитая рябь.
Ожидали пустой фаэтон.
Шли по жёлтому полю газона
и, не выпив ни грамма озона,
исчезали за бронзой колонн.
Это время приснилось. Отсутствием снов
не докажешь обратного ты.
Но свободой от зыбких, ленивых часов
стала белая плоть наготы.
Стали пальцы холодные голых дождей,
выбивающих дробь тарантелл
на косых треугольниках белых ночей
между наших распущенных тел.
часы
Я совмещался с женщиной во плоти,
измерив небо формулами строф,
я грелся в эротическом комфорте,
за тропом разворачивая троп.
Я совмещался с женщиной и просто
касался неба дюжиной зрачков,
вплетая пальцы в клавиши отростков
разбитых на отделы позвонков.
Я совмещался с женщиной во плоти,
касаясь неба эллипсами губ,
и ангелы играли на фаготе,
используя молитвы вместо рук.
Я совмещался с женщиной во плоти,
касаясь неба каплями росы,
и капли в восхитительном полёте
следили за движеньями. Часы
считали тяжесть каждого мгновенья,
отпущенного Господом для ласк.
Казалось, время втянуто в сплетенье
плечей и бёдер, сумерек и фраз.
Я совмещался с женщиной во плоти,
измерив небо мыслями на глаз…
А женщина, в отличие от плоти,
не знала геометрии для нас.
банальное
Тоска, великий искуситель,
полдня протягивает мёд
забытых слов, и ты, любитель
чужих надежд, открытий, снов,
летишь на мёд.
Летишь и ждёшь, что ночью лунной
отыщешь след и блеск комет
и слов забытых блеск. Безумный!
Лишь тень души, лишь слабый всплеск
тебе в ответ.
Тебе в ответ сырое небо,
печальный колокол забот
и время, время, где ты не был,
очаровательное время…
И горький мёд.
За дверью матовой
Милый друг! За дверью матовой
писем, снов, дорог и лет
льют дожди; зонтов и смокингов
стало больше; серый цвет
доминирует; над парками
по утрам стоит туман;
всё привычно в этом воздухе:
что-то фарс, и всё – обман.
Серый глаз большого города,
серый профиль облаков,
чьи-то буйные фантазии,
чья-то школа дураков.
Стонет улица шпалерами