Танго метанойи. Тексты

под мягкой паутиной впечатлений
блуждают независимо вполне
причины не сегодняшних сомнений —
безликим сонмом гнусных черепов,
последним криком преданного бога,
гремящей колесницей дураков,
остывшими следами у порога,
стадами женщин в перьях из интриг,
кустами тьмы с астральными плодами,
рядами сытых выструганных книг
и Библией со странными годами.
Соперничая в выборе мессий,
стеклу даруя качества алмаза,
меня кольцуют радугой стихий
и пустоту вливают в оба глаза.
И чувства вереницей палачей
свиваются в клубок противоречий,
рождая одиночества: ничей
в просторах вседозволенных наречий.
И мягкой паутиной пригвождён
к единому уходу и исходу:
под знаками нездешними рождён,
крещён несуществующим приходом.

квадрат

Красный камень обуглился в чёрную ночь,
из квадрата Малевича вылетел дух,
под руками моими не мир, а колчан,
и стрела догоняет стрелу,
расщепляет стрелу.
Я один, как всегда. Я с друзьями один,
я один на безмолвном стекле мостовой.
Я пытаюсь идти, я пытаюсь простить,
но стрела расщепляет стрелу.
Как всегда.
Сальвадор, Сальвадор, мне понятен твой торс,
исковерканный рабством причин,
но стрела, как всегда, догоняет сестру
приговором растерзанных тел.
В забытьи, у свечи, колебания строк
продолжают отпущенный век,
но и краски уже превращаются в струп,
и надет капюшон, и надет.
Я пытаюсь идти, но слова отрицают слова,
и лишь пеплом усыпан мой лист,
приобщённый к свидетельству вех.
И разносится пепел, как прах.

замкнутое

замкнутое пространство
двадцатичетырёхлетний Георг Гейм
розы
кофе без сливок
вкус кофе на губах
запах кофе на губах
чёрный
сквозняк вентилятора
опечатанные окна на восьмом этаже
электричка 22.25 Москвы
снова сигарета
«Улисс»
чтобы ты
сегодня дома
«Записки сумасшедшего»
ночь одинока в своём молчании
25,26,27-е
чтобы ты была
люблю?
коридор домов
поворот
запах кофе
свет от окна
в угол
комната
обездвиженное пространство
ты сказала, что Саади
целовал
розы
как поэт
Господи, прошу Тебя
запечатанные окна
ночь одинока
экзистенциализм
Костас Варналис
чёрный Малевич
как и воздух, приросший к асфальту
замкнутое пространство

Сторож грусти

Ах, Ира, Ира. Брачная контора.
Промокший френч. Гагарин-авеню.
И тёплый плед. И кофе без ликёра.
Всё предсказала бабка. На корню.
А перед этим стонущее нечто.
Голодный кот на первом этаже.
И форточка, распахнутая вечно.
И вечность в закатившемся драже.