Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом истории

Нет в истории европеоидной белой расы более трагических и даже катастрофических лет, чем годы Второй мировой войны, положившие начало печальному закату европейцев, подорвавшие нашу витальную силу. Гибельные последствия этой самоубийственной бойни, в которой приняли участие 72 страны, мы ощущаем со всевозрастающей мощью, а нашим детям и внукам, очевидно, придется еще хуже. Исправить дело уже вряд ли удастся, но надо хотя бы осмыслить произошедшее…

Загадки Второй мировой войны всегда не давали мне покоя. Я не понимал самых важных вещей, не мог найти ответы на главные вопросы:

1) почему Гитлер бросился на Польшу (да еще поделив ее со Сталиным), уничтожив тем самым буфер безопасности между Германией и СССР;

2) почему, будучи совершенно не готовыми к войне и подтвердив эту неготовность (и вообще неспособность воевать) стремительными и сокрушительными разгромами, которые они позволили учинить над собой Гитлеру, Англия и Франция все же объявили войну Германии после захвата тою Польши;

3) почему Гитлер, раздавив и захватив Францию и еще пол-Европы, но не завершив разгром Англии, бросился на СССР, ввергнув тем самым Германию в войну на два фронта, как бы забыв плачевный опыт Первой мировой войны и вообще все азбучные истины военного дела;

4) почему Гитлер 11 декабря 1941 года, уже ведя тяжелую войну на два фронта, объявил вдруг новую войну, на этот раз самой Америке, торжественно предопределив этим самоубийство свое и своей страны.

Меня совершенно не удовлетворяли шедевры советской историографии, в которых я не мог найти ничего, объясняющего все вышеназванное, кроме примитивной марксистской политэкономии и классовой идеологии. Но и зарубежные источники, злоупотребляющие субъективными факторами, мало проливали света на тревожившие меня вопросы. Приходилось вылавливать крупицы истины то тут, то там, в основном из проговорок участников событий и иных высоко осведомленных лиц. Закрытость советских (российских) и британских архивов в части, касающейся войны, не добавляли оптимизма.

Поиск объективных ответов на эти важнейшие вопросы снова и снова приводил меня к еврейской теме, на фоне которой каждый раз из океана истории всплывала, кривя лягушечий рот, монструозная фигура «Бленхеймской Крысы» – сэра Уинстона Черчилля. Поскольку сегодня мы ведем разговор с читателем в рамках жанра «размышления над персоной», я не стану отвечать сразу на все четыре вопроса и приводить весь массив фактов на сей счет и ограничусь лишь самыми существенными моментами по интересующей нас теме.

А для начала обрисую ее основные координаты: Германия и цели ее войны; Германия и еврейский вопрос; Германия и Англия.

Чего хотел Адольф Гитлер

Гитлер был одним из самых последовательных политиков в мире, почти доктринером, им полностью властвовали идеи и, если так можно выразиться, идейные мечты. Он всегда, невзирая на временные тактические, прагматические отступления, стремился воплотить в жизнь свои теории общественного устройства, свое понимание должного. Чтобы понять его мотивы, надо внимательно читать его программные тексты, в особенности и в первую очередь «Майн Кампф».

Тогда нам станет понятно, что в своих дерзких геополитических мечтаниях Гитлер вполне прогрессивно и реалистически исходил из главного: этнодемографического фактора. Налицо был стремительный рост немецкой этнонации, стоявшей по этому показателю на втором месте в Европе, сразу после русских. С 1870 по 1925 год население Германии увеличилось на целых 23 млн человек (более чем на треть за какие-то 50 лет и несмотря на войны и бурную эмиграцию в обе Америки!), составив 63 млн, а к 1939 – все 80 млн, из которых 70% уже переместилось в города, «раздувшиеся» от такого количества «лишних людей».

В «Майн Кампф» Гитлер, глядя в корень, отмечал ежегодный прирост народонаселения Германии в 900 тыс. человек. Считая плотность немецкого населения избыточной, но при этом намереваясь не снижать, а наращивать этот показатель, он естественным образом пришел к проблеме «жизненного пространства», поставив ее во главу угла внешней политики. «Нас, немцев, проживает по 150 человек на квадратный километр – разве это справедливо?!» – вопрошал он себя и всех своих слушателей и читателей, а слушала и читала его к тому времени вся Германия. Положим, в некоторых странах Европы (например, в Бельгии) этот показатель был повыше, но Гитлера интересовало только свое. И в поисках жизненного пространства для немцев во всех нынешних и грядущих поколениях он всегда обращал свой взор только на Восток, только на славянские земли – на Югославию, Чехословакию, Польшу и Россию. И никогда этого не скрывал [39 – А. Гитлер. Моя борьба. – М., Витязь, 2000. – С. 110—118, 196, 517, 544—549, 555—556, 560—565 и др. Кстати, исключительно антиславянский пафос гитлеровской агрессии ярко демонстрирует тот факт, что следом за захватом Чехословакии в 1938 году и вторжением в 1939 году в Польшу произошел быстрый захват немцами Югославии весной 1941 года. После чего практически все европейские славяне, не входившие в СССР, оказались под немецким владычеством, под тевтонской пятой (Болгария и так уже была сателлитом Германии со времен Берлинского конгресса 1878 г.).]. Процитирую самые яркие мысли фюрера.

«Мы, национал-социалисты… хотим приостановить вечное германское стремление на юг и запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе. Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены».

При этом речь вовсе не шла о превращении России в немецкий доминион, протекторат или даже колонию. Нет, Гитлер хотел «ариизировать Россию» вполне однозначным образом: ликвидировать «расово неполноценное» русское население и заменить его истинными арийцами – немцами. Он писал недвусмысленно: «Наша задача – не в колониальных завоеваниях. Разрешение стоящих перед нами проблем мы видим только и исключительно в завоевании новых земель, которые мы могли бы заселить немцами»; «Наша задача, наша миссия должна заключаться прежде всего в том, чтобы убедить наш народ: наши будущие цели состоят не в повторении какого-либо эффективного похода Александра, а в том, чтобы открыть себе возможности прилежного труда на новых землях, которые завоюет нам немецкий меч» [40 – Там же, с. 555—557.].

Русских (и вообще славян) Гитлер за людей не считал и участь им готовил незавидную. «Русский человек – неполноценен», – определенно заявил он на совещании 5 декабря 1940 года в ходе подготовки плана «Барбаросса». Его установки в полной мере проявились в ходе геноцида и этноцида русских, белорусов, украинцев, в культурной политике на оккупированных территориях Польши и СССР и т. д. Не говоря уже о цинично людоедском плане «Ост», варианты и подготовительные материалы которого сегодня тщательно исследованы, стоит вспомнить, что писал генерал-фельдмаршал Рейхенау в приказе по армии от 10.10.41 г. «О поведении войск на восточном пространстве»: «Основной целью похода против еврейско-большевистской системы является полное уничтожение ее власти и истребление азиатского влияния на европейскую культуру… Никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения» (выделено мной. – А. С.). Интересно, что другие генералы и маршалы – Рундштедт, Браухич, Манштейн, Гудериан – распространяли этот текст почти без изменений, поскольку он, во-первых, соответствовал их представлениям о целях и методах войны, а во-вторых – отражал официальную установку, идущую с самого верха. Листовку с этим приказом нес с собой в ранце каждый солдат вермахта, отправлявшийся на Восточный фронт.

Гитлеру вторил Гиммлер, к примеру, в речи перед высшими руководителями СС и полиции на юге СССР в сентябре 1942 года: «В следующем году мы окончательно завоюем и те территории Европейской России, которые остались еще не занятыми… В ближайшие 20 лет мы должны заселить немцами германские восточные провинции от Восточной Пруссии до Верхней Силезии, все генерал-губернаторство (т. е. Польшу. – А. С.); должны онемечить и заселить Белоруссию, Эстонию, Литву, Латвию, Ингерманландию (т. е. Ленинградскую, Новгородскую, Псковскую области. – А. С.) и Крым… Германский восток до Урала… должен стать питомником германской расы, так что лет через 400—500… немцев будет уже не 120 миллионов, а целых 500—600 миллионов».

23 мая 1939 года на совещании с высшим командным составом вооруженных сил Гитлер говорил: «Предмет спора вовсе не Данциг. Речь идет о расширении нашего жизненного пространства на востоке и об обеспечении нашего продовольственного снабжения. Поэтому не может быть и речи о том, чтобы пощадить Польшу. Нам осталось одно решение: напасть на Польшу при первой удобной возможности».

В том же духе высказывались и иные руководители рейха. Многие подробности можно найти, в частности, в статьях и книгах [41 – Александр Севастьянов: 1) Время быть русским. – М., Яуза, 2004; 2) Победу не отнять! Против власовцев и гитлеровцев. – М., Алгоритм, 2010.] автора этих строк, занимавшегося данным вопросом, а также в материалах конференции «Геноцид русского народа в XX—XXI вв.», проведенной в феврале 2005 года под эгидой Института философии РАН.

Подчеркну еще и еще раз: агрессия Гитлера, его захватнические планы изначально были направлены исключительно на славянские земли, расположенные к Востоку от Германии. Западноевропейским державам нечего было опасаться: все свои мечты и нужды Гитлер с лихвой мог и должен был удовлетворить отнюдь не за их счет. Вот лишь одно из множества свидетельств тому, но весьма значительное. Меньше чем за месяц до нападения на Польшу, 11 августа 1939 года, Гитлер заявил Верховному комиссару Лиги Наций профессору Буркхарду с предельной откровенностью: «Я ничего не хочу от Запада ни сегодня, ни завтра… Все намерения, которые приписывают мне на этот счет, – досужие вымыслы. Но я должен иметь свободу рук на Востоке… Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глуп, чтобы понять это, я буду вынужден добиться соглашения с Россией, разбить Запад, а затем, после его поражения, собрав все силы, двинуться на Россию».

Гитлер, повторюсь, был идеократом, власть идеи, мечты над ним всегда была чрезвычайно велика. Нетрудно видеть, что в дальнейшем события развивались в точности по изложенному им варианту, от которого он не отступил ни на йоту…

Сказанным полностью объясняется тот факт, что для начала без войны отобрав землю у чехов (сперва издавна онемеченные Судеты, а там и остаток: Богемию и Моравию) и максимально усилившись за счет добровольного присоединения словаков [42 – Словакия отделилась от Чехии сама, чтобы затем добровольно вступить в союз с Германией и стать ее протекторатом.] и воссоединения с немецкой в целом Австрией, отнесшейся к этому восторженно, Гитлер первым делом разгромил вечного врага немцев – Польшу. Отняв у нее не только онемеченную, как Судеты, Силезию, но и прочие земли за исключением тех, что входили некогда в Киевскую и Галицко-Волынскую Русь и на которые наложил руку Сталин.

Все шло по заранее не только намеченному, но и обнародованному плану. «Дранг нах Остен», прописанный в «Майн Кампф», продвигался вполне триумфально. Задача первого уровня была Гитлером решена: чешские и польские земли стали немецкими. Немецкие войска в 1939 году вышли непосредственно к границам исторической России.

Предстоял последний, окончательный этап этнической германо-славянской войны: разгром и захват Югославии и СССР; сербские и русские земли должны были разделить участь чешских и польских.

Но тут «некстати» вмешались Англия и Франция, объявив Гитлеру войну. Тем не менее весной 1941 года войска Германии вошли в Югославию (т. н. «Апрельская война»), оккупировав ее вплоть до 1945 года.

Однако о прыжке на территорию Советов пришлось на время забыть.

Гитлер хотел дружить, а не воевать с Англией

А что же Англия, война Германии с которой стала одной из основных пружин, вращавших гигантскую мясорубку, перемоловшую десятки миллионов жизней, и не только в Европе?

Уж с ней-то Гитлер никогда и никак воевать не собирался. Он обожал Англию, преклонялся перед англичанами, считая их не только братьями по расе, в отличие от славян, но и образцовыми европеоидами. Он вырос на расовых теориях английского естествоиспытателя Хьюстона Чемберлена (не путать с премьером-однофамильцем) и, в свою очередь, вырастил сотни тысяч своих единомышленников и поклонников в Великобритании. В своей откровенной и искренней книге, ставшей путеводителем для всей Германии, Гитлер делился мечтами о том, как Германия разделит огромные пространства России – с Англией и Японией, которых он ставил наравне с фашистской Италией.

С одной стороны, Гитлер не хотел воевать с Англией, с другой – был абсолютно уверен, что Англия сама не осмелится начать войну, будучи совершенно к ней не готова. И, между прочим, Англия тоже с самого начала не хотела воевать с Германией и удерживалась от любых резких шагов в течение долгих лет, демонстративно проводя «политику умиротворения», ярче всего проявившуюся в Мюнхене в 1938 году. Миролюбие Англии совершенно понятно: на случай боевых действий она могла предоставить сразу лишь две дивизии, а погодя – еще пять (катастрофа под Дюнкерком в 1940 году обнаружила, чего стоили английские дивизии в деле) [43 – Черчилль, ссылаясь на личную беседу со Сталиным в августе 1942 года, рассказывает, что на одной из встреч с английским представителем в августе 1939 года Сталин задал вопрос: «Сколько дивизий выставит Франция против Германии в случае мобилизации?» Последовал ответ: «Около ста». Сталин, помолчав, спросил: «А сколько дивизий выставит Англия?». Ответ английской стороны: «Две. И две позже». «А, две и две позже…», – повторил вполголоса Сталин. «Знаете ли вы, сколько дивизий нам придётся послать на фронт в случае войны с Германией? – он сделал паузу. – Больше трёхсот…». ].

Кстати, континентальная Франция, которая могла выставить целых 130 дивизий, еще больше не хотела воевать, чем островная Англия. Тоже понятно: ведь основной удар врага пришлось бы вынести ей, и кто знает, чем бы все это кончилось. (Практика показала: кончилось всего за сорок дней страшным разгромом и оккупацией Франции при трусливом предательстве Англией общего дела, то есть опасения были справедливы, силы Франции были слабы на деле, и лезть в войну ей явно не следовало [44 – Со 2-й половины XIX века во Франции, в отличие от Германии, наблюдается неуклонное снижение рождаемости. В 1900 году в этой стране был отмечен уже «минусовой прирост» населения – минус 26 тыс. человек; в 1911 году – минус 33 тыс. Окончательное обескровливание страны произошло в ходе Первой мировой войны: убитыми и без вести пропавшими французы потеряли 1354 тыс. человек (не считая офицеров); искалеченными и тяжелоранеными – 1490 тыс.; превышение смертности из-за голода и эпидемий над рождаемостью в эти же годы составило 1500 тыс. Это был конец, полное истощение нации, и к 1940 году Франция так и не оправилась.].)

За одиннадцать месяцев, прошедших после раздела Чехословакии, у Англии и Франции причин и оснований воевать с Германией стало не больше, а гораздо меньше. Германия за год замечательно окрепла, усилилась, чего никак не скажешь о союзниках, потерявших, между прочим, мощную линию укреплений в Судетах и 35 хорошо обученных чешских дивизий. Гитлер был прекрасно осведомлен о слабых англо-французских военных возможностях, которые гарантировали ему мир и спокойствие с Запада.

Неудивительно, что 3 сентября внезапное решительное объявление Англией войны, в ответ на вторжение немцев в Польшу, выбило Гитлера из колеи, ошеломило. Он до последнего свято верил, что этого никогда не произойдет, он был убежден, что это никому не нужно ни в Англии, ни в Германии, что это невозможно, нелогично, немыслимо, безумно. Он жаждал и ждал дружеского и равноправного союза с Англией, а вовсе не войны, и прямо не раз выражал это. Тихий, бледный, задумчивый, он сказал своему верному Гессу в тот день: «Все мое дело рушится».

Вскоре верный Гесс был уполномочен выполнить весьма щекотливую миссию. В мае 1941 года, когда Франция была уже захвачена гитлеровцами, Англия, испытавшая год назад тотальный разгром под Дюнкерком, переживала теперь ежедневные бомбежки Лондона, а Германия была в угаре подготовки нападения на СССР, Гитлер тайно отправил старого товарища в туманный Альбион. Отправил на одноместном «Мессершмитте» как бы в частном порядке – официально войну двух стран никто ведь не отменял, – чтобы в доверительной беседе вначале с лордом Дугласом Гамильтоном (камердинером королевской семьи, с которым Гесс познакомился в 1936 году на Олимпийских играх), а затем и лично с королем изложить гитлеровский план полюбовного мира и последующей, как то и планировалось в «Майн Кампф», совместной войны против СССР. Король же, согласно этому плану, должен был склонить к согласию парламент [45 – Об этих милых подробностях рассказал в своей книге «Hess, Hitler and Churchill» английский историк профессор Питер Пэдфилд, в свое время приглашенный разведслужбой МИ-6, чтобы в составе группы перевести с немецкого для Черчилля привезенное Гессом мирное соглашение, напечатанное на бланках рейхсканцелярии. Пэдфилд уверяет: «Это не был предательский тайный сговор. Гитлер послал Гесса, и тот привез полностью составленное мирное соглашение, чтобы Германия вывела войска из всех оккупированных стран на Западе». Согласимся – более чем широкий жест во имя мира и расовой солидарности!].

Но… Рудольф Гесс попал в плен, не найдя нужный аэродром.

Черчилль был заинтересован в том, чтобы истинные цели этого визита как можно дольше оставались в тайне, ибо совершенно не хотел скорого, достойного и почетного окончания войны даже со всеми последующими выгодами от раздела СССР. Не для того он годами не только добивался от Англии войны с Гитлером, но и вел большую работу по вовлечению в эту войну США. Ему, по определенной причине, было жизненно важно продолжать ее до конца во что бы то ни стало. Он не мог допустить, чтобы «партия мира», усиливавшаяся по мере военных неудач, взяла над ним верх в Британии. Поэтому многое, что связано с визитом Гесса, было засекречено правительством Черчилля (и его преемниками) на долгие десятилетия, а сам Гесс был убит английскими секретными агентами в тюрьме Шпандау в возрасте 93 лет.

Несмотря на то, что война с Германией, развязанная Англией, была в разгаре, Гитлер вел ее максимально мягко, «по-джентльменски». К такому «врагу поневоле», как расово близкие англичане, Гитлер относился – не найду другого слова – любовно. Исключительно этим объясняется его величайшая военная ошибка, когда после чудовищного разгрома союзных англо-французских войск при Дюнкерке (май 1940-го) тремстам с лишним тысячам английских солдат и офицеров была предоставлена возможность, побросав военную технику, эвакуироваться восвояси через Ла-Манш живыми и невредимыми. Издав свой знаменитый «стоп-приказ», остановивший победоносные немецкие танки, Гитлер не довершил разгром англичан ликвидацией живой силы и даже не стал брать их в плен, хотя имел все возможности для этого. Он не добил, не уничтожил врага вопреки военному опыту тысячелетий. Просто разоружил – и отпустил подобру-поздорову. Это очень дорого обошлось впоследствии Германии, ведь англичане лишь ожесточились, не оценив такого джентльменства и проявления расовой арийской солидарности. (Которая не менее ярко выявляется также при сравнении тех условий, в которых жили пленные англичане – и пленные поляки, русские, украинцы, белорусы.) Они не простили Гитлеру подобного демонстративного унижения…

Гитлер также не довел до конца свой план завоевания Англии путем высадки десанта (операция «Морской лев», июль 1940-го), хотя его подводный флот и авиация вполне могли перекрыть ради этой цели Ла-Манш, отрезать остров от материка. А там и раздавить остатки британской военной машины – почти сразу же после катастрофы Дюнкерка, пока американцы еще не компенсировали англичанам потерю почти всей военной техники. Но Гитлер, легкомысленно бросив в своем тылу раздавленную, но недодавленную Британию, решил осуществить мечту всей жизни – теперь или никогда! И кинулся с целью блиц-крига на СССР. И проиграл войну, свою судьбу и будущее своей страны.

Нелепость Польши как предлога для войны

В конечном счете война закончилась поражением Германии, не выдержавшей войны на два фронта. Но предвидеть в 1939 году такой счастливый для себя результат Англия, бросившая вызов Третьему рейху, конечно, никак не могла. Напротив, его ничто не предвещало, объективный прогноз мог быть только пессимистичным. Это понимали все трезвые и ответственные политики, руководители Англии и Франции – Чемберлен и Даладье – в первую очередь. Политика «умиротворения», долгое время проводившаяся ими в отношении Гитлера и Германии, была столь же мудрой, сколь и вынужденной: они не обольщались насчет своих возможностей и справедливо боялись и не хотели ввергать свои народы в пучину неизбежных поражений, бед и страданий. Они не хотели мировой войны. Да к тому же: кому другому, а этим-то странам Германия не угрожала, несмотря даже на старинные счеты немцев с французами [46 – Кстати, трудно было вести себя деликатнее, чем немцы-оккупанты в захваченной ими Франции. Об этом есть тьма свидетельств, начиная с визита Гитлера в Париж, которым он всегда восхищался. Французская столица всю войну прожила полноценною жизнью с устрицами и прочими деликатесами, шампанским, канканом, варьете и оперой… Но главное свидетельство: после окончания войны французское правительство наградило командующего отрядом Кюнстшутц во Франции графа Франца Вольф-Меттерниха орденом Почетного легиона. Орден оккупанту за помощь французской культуре, которую он бережно хранил от превратностей войны! Что значит братья по расе, юберменши…]…

Но почему же тогда не Германия – «ужасный агрессор» – объявила этим странам войну не на жизнь, а на смерть, а наоборот, они – не ожидавшей того Германии, бросившись на эту, ничего плохого им не сделавшую и даже не сказавшую страну, как бешеные псы?! Это кажется совершенно необъяснимым.

Необъяснимым прежде всего потому, что нет более нелепого и глупого объяснения, чем официально принятое во всем мире: они-де решили наказать Гитлера за вторжение в Польшу, будучи связаны с этой обреченной страной некими обязательствами. Можно подумать, кому-либо в мире действительно важна была судьба поляков, да еще настолько, чтобы за них нести кровавые жертвы! Об этом смешно и думать. Помилуйте, мы же не дети и не идиоты от рожденья…

Напомню, что Польша как самостоятельное государство появилось на карте Европы XX века только в результате Первой мировой войны, Гражданской войны в России и поражения Германии и Австрии. Воспользовавшись временной слабостью названных трех держав, поляки смогли освободить свои исторические территории от их владычества и восстановить свою давно утраченную государственность. К 1939 году этой государственности еще не было и двадцати лет. Припомните, как всего за десять лет до того в «Стихах о советском паспорте» (1929) Маяковский едко издевался над главным документом польских граждан, их паспортом: «На польский глядят, как в афишу коза, / На польский выпячивают глаза / В тупой полицейской слоновости: / Откуда, мол, и что это за / Географические новости?». Вот так и смотрела на Польшу вся тогдашняя Европа.

Чрезвычайно показательно отношение к полякам Уинстона Черчилля, который спустя уже годы после войны писал о них с упреком и застарелой обидой: «Героические черты характера польского народа не должны заставлять нас закрывать глаза на его безрассудство и неблагодарность, которые в течение ряда веков причиняли ему неизмеримые страдания. В 1919 году это была страна, которую победа союзников после многих поколений раздела и рабства превратила в независимую республику и одну из главных европейских держав. Теперь, в 1938 году, из-за такого незначительного вопроса, как Тешин, поляки порвали со всеми своими друзьями во Франции, в Англии и в США, которые вернули их к единой национальной жизни и в помощи которых они должны были скоро так сильно нуждаться. Мы увидели, как теперь, пока на них падал отблеск могущества Германии, они поспешили захватить свою долю при разграблении и разорении Чехословакии. В момент кризиса для английского и французского послов были закрыты все двери. Их не допускали даже к польскому министру иностранных дел». В другом месте своих послевоенных мемуаров Черчилль наделил поляков, бросившихся в 1938 году «дербанить» Чехословакию вместе с немцами, словаками и венграми, «жадностью гиены».

Понятно, что никакой внутренней мотивации для спасения «безрассудных и неблагодарных» поляков не было даже у такого сторонника войны с Германией, как Черчилль, и его воинственные побуждения имели совсем иную подоплеку (какую – поймем в дальнейшем). Что же говорить о сторонниках мира, бывших еще в большинстве?

Да, Англия и Франция публично давали Польше гарантии, обещали ее защищать в случае, если кто на нее нападет. Некоторые историки считают, что тем самым они поселили в поляках излишнюю уверенность и самонадеянность, в результате чего Польша бросилась укреплять свои рубежи с Советами, открыв Германии незащищенный, по сути, тыл. Но когда Гитлер ввел танковые колонны в этот разверстый польский тыл, ни Франция, ни Англия не смогли ее защитить, хоть и объявили зачем-то немцам войну. Ни денег, ни вооружений, ни войск, ни иных средств давления у них не нашлось. Всей польской дутой независимости пришел очень скорый конец: 1 сентября война началась, а уже 6 октября она закончилась капитуляцией остатков польских войск.

В этот знаменательный день своего полного торжества Гитлер выступил в рейхстаге с речью, в которой на весь мир прозвучал призыв к замирению с Англией и Францией. Фюрер-победитель великодушно давал этим странам последний шанс. Он не хвастал и не шантажировал проявленной только что грозной силой, он не давил на них, он по-хорошему уговаривал:

«У Германии нет никаких претензий к Франции… Я даже не буду касаться проблемы Эльзаса и Лотарингии. Я не раз высказывал Франции свои пожелания навсегда похоронить нашу старую вражду и сблизить эти две нации, у каждой из которых столь славное прошлое…

Не меньше усилий посвятил я достижению англо-германского взаимопонимания, более того, установлению англо-германской дружбы. Я никогда не действовал вопреки английским интересам. Даже сегодня я верю, что реальный мир в Европе и во всем мире может быть обеспечен только в том случае, если Германия и Англия придут к взаимопониманию».

Фюрер был искренен и говорил правду. Вторую мировую войну со всеми ее чудовищными последствиями для всего белого человечества еще можно было остановить. Все еще было поправимо, обратимо. Но на призыв Гитлера к миру Даладье и Чемберлен ответили отказом. На следующий день, 7 октября, первый официально заявил, что Франция не сложит оружия, пока не будут получены гарантии «подлинного мира и общей безопасности». А чуть позже, 12 октября, Чемберлен назвал предложения Гитлера «туманными и неопределенными» и заявил, что если Германия хочет мира, то нужны «дела, а не только слова», и Гитлер должен представить «убедительные доказательства» и дать гарантии своего стремления к миру, уйдя из Польши и Чехословакии. Увы, вот это именно и была пустая болтовня вместо дела.