Будни ваятеля Друкова

– Частично я согласен, что между реальностью и абсурдом иногда очень трудно провести границу, – задумчиво произнёс Друков. – Да и завтра может показаться нелепицей то, что сегодня считается неоспоримой истиной.

– Я всегда предполагал, Друков, что ты разумный человек и многое понимаешь… Но только молчишь себе в тряпочку, не протестуешь. Впрочем, и я уже преобразился, сделался не тот. Устал доказывать недоумкам, что разумом они не обладают.

Далее он стал рассказывать то, о чём хотел изложить в своей, можно сказать, бессмертной книге «Я поднимаю веки».

Так получилось, что в Разгуляндии уже около полвека и особенные в последние тридцать лет с лишним чётко наблюдалось две реальности. Если сказать проще, то это две страны: одна, великая, но нищая, обездоленная, ограбленная и обманутая; другая – маленькая и ничтожная, жирующая на крови и костях подавляющего большинства…

Парадоксально то, что они, всё же, пересекаются, но при этом являются разными… чуждыми друг другу мирами. А ведь совсем скоро они потеряют свои точки пересечения, сольются, став единым целым, да так, что всем чертям и двуногим свиньям у Большой Кормушки будет тошно. В этом Геннадий Феофанович тоже не сомневался.

Тут уж, как ни крутись, а победит большинство, то есть нищие и бедные, проще говоря, дети трубопроводов и огромная масса людей, которые не считают себя таковыми и ещё надеются на нелепое… светлое будущее.

В данном случае, почти каждый всегда вправе посочувствовать «простым» людям страны и, в большей степени, самим себе, пополняющим ряды голодных и бездомных оборванцев, униженных, оскорблённых, ограбленных, доведённых до явного рабства. Очень неразумные и доверчивые люди едва-едва существуют, но верят в какое-то неопределённое и очень-очень далёкое положительное будущее.

Но, вместе с тем, писатель Вий несколько раз умышленно повторил, что в Разгуляндии свершается то, что можно и нужно считать жестоким и кровавым абсурдом. Но ведь он здесь не только реален, но и процветает.

Зловещие и стремительные реформы самых последних лет, проведённые его величеством Клюкиным, то есть Задорным Теннисистом, и его подельниками, в поруганной двуногими бесами стране, безумно оригинальны. Основная часть народа уже не сомневалась в том, что истоки таких новшеств, объявленных, почему-то, демократическими, берут своё начало, вероятней всего от пыточных камер самых разных иностранных разведок. А вот теперь они уютно и беззаботно расположились в кабинетах самых главных чиновников, то есть компрадоров, воров и разбойников.

– Верховные палачи, политики и олигархи, нашей несчастной страны, – сказал Геннадий Феофанович, – всех мастей и скоростей безбедно жируют и обильно и регулярно прикармливаются бандитами и преступниками. По сути, мерзкое и обнаглевшее меньшинство уничтожает народ богатой, а для подавляющего большинства, бедной и несчастной Земли. Я долго ждал, когда кто-нибудь поднимет мне веки, но никто этого не сделал. Я набрался смелости и самостоятельно открыл свои глаза.

– Об этом лучше громко не говорить, Геннадий Феофанович, -0 предупредил его Друков. Тебя могут услышать. Да мы ведь и не сможем противостоять бандитам с их круговой порукой. У них великое множество вооружённых лакеев.

– Ну, передохнули, Денис, немного, и пойдём дальше, – Вий поднялся, вставая с одной из бережно брошенных ржавых труб, по-хозяйски сваленных в овраг. – Эти свиньи загадили всё! Берут, что плохо лежит, превращая страну в развалины. Они называют фирменный разбой бизнесом. Никакого… такого вот бизнеса не должно быть в нормально стране. Всё принадлежит тем, кто нынче нищ и беден, и точка!

Друков тоже встал на ноги. Он знал, что их разговор продолжится и по дороге. Ведь теперь они шли не наугад, а в тот посёлок, где проживают. Конечно, Денис мог бы даже и не слушать подобных рассуждений. Ведь он – процветающий скульптор, и, как-нибудь, на пищу, одежду и всё прочее сможет себе заработать, но теперь в этом абсурде, в котором он, получается, всегда существовал,

Но сейчас Денис Харитонович начал осознавать, понимать, что идёт планомерное и наглое разграбление страны и её народа. Причём, не только Задорный Тенннисист, Игнат Игнатьевич Клюкин, но и мерзкие существа, подобные ему, утверждают, что так и должно быть.

Во многом Друков верил Вию, но молчал, большей частью, находясь, всё-таки, в некоторых сомнениях.

– Если ты не до самого конца доверяешь моему мнению и книге, в которой я всё изложил, – серьёзно заявил Вий, – то послушаешь, что тебе сейчас скажут говорящие деревья.

– Опять ерундистика полная! – удивился сказанному Друков. – Какие ещё, говорящие деревья?

– Самые обычные. Это сосны, которые в предыдущей жизни были людьми. Они всё видят и знают. Я часто прихожу сюда и советуюсь с ними по многим политическим вопросам. Ты знаешь, Денис Харитонович, они очень мудры.

В небольшую сосновую рощицу, Друков вошёл вслед за Вием, озираясь. Он ведь до сегодняшнего дня нигде и никогда не встречал говорящих деревьев.

Самым разговорчивым среди всех деревьев оказалась сосна среднего возраста и мужского пола по имени Валера. Собственно этот мужчина-дерево больше всех и говорил. Нет сомнения в том, что он пользовался здесь, в своём хвойном коллективе, большим уважением.

Программа политического и экономического устройства будущего государства, которым, как и должно быть, в самой ближайшей перспективе к власти придут не партии, не кланы, не бандитские группировки, а самые активные профессиональные союзы. Вот, именно, через них должны происходить разного рода выборы и референдумы. Деятельность так называемых крупных отечественных и зарубежных бизнесменов, проще сказать, олигархов, обязаны оценивать суд и прокуратора.

Самое гуманное и справедливое, что можно было придумать в этом направлении – это обязательный процесс возвращения государству и народу всего награбленного ворами, бандитами, олигархами, чиновниками и теми, кто путём переворота и узурпации власти довёл народ страны до нищеты, лишил его не только элементарных прав, но и возможности по-человечески существовать.

– Смертная казнь и пожизненные сроки здесь обязательны, – заметил Валерий. – У них нет жалости к детям трубопроводов и, в целом, к народу, значит, палачей и бездельников не стоит беречь. Они не нужны ни народу, ни государству. Дорого обходятся их «шалости». Нормальные люди всегда травят тараканов, и это не считается преступлением или ярким проявлением антигуманизма.

– Да и разницы в заработных платах и разного вида доходов в двести-триста раз быть не должно, – заметил Вий. – В четыре-пять раз допустимо, но не больше. Следует строить социализм, но без всяких там партий и прочего абсурдного сброда… Только через профсоюзы люди могут выражать своё мнение.

– О чём вы говорите, господа? – возразил Друков. – Во всех городах и посёлках правят ставленники олигархов, бандитов и грабителей из столичного города Труба.

Но тут в сосновую рощу вошёл Миня, то есть защитник гражданских прав детей трубопроводов и, в целом, всего народа страны Михаил Терентьевич Куровальсов. Стряхивая руками пыль с пиджака, он коротко рассказал о том, что будет происходить в самое ближайшее время. Отрылся, всё-таки, выбрался из довольно глубокой могилы.

Между столицей Труба с её окрестностями и основной огромной территорией в силу природно-климатических катаклизмов образуется широкий морской пролив. Бандиты, олигархи и главные чиновники-кровососы будут территориально отделены не только от трубопроводов и сырьевой базы Разгуляндии, но и от основных вооруженных сил и мест расположения стратегических ракетно-ядерных точек и баз.

Вмешательство иностранных «благодетелей» в процесс построения нормального человеческого общества в Разгуляндии дорого им обойдётся.

– Нам есть, господа и товарищи, чем ответить на происки международной буржуазии, – сурово, но относительно с обаятельной улыбкой, сказал Куровальсов. – Они быстренько закончат войну, не успев её начать. Есть у нас такое оружие…

– Иначе в подобной жуткой ситуации и не должно происходить, – заметил Друков. – Мы обязаны защищать нашу родину.

– Это верно, – подтвердил Вий. – Имеются у нас и настоящие, а не столичные генералы. Я говорю о таких военных начальниках, которые готовы встать на защиту интересов детей трубопроводов и всего народа пока ещё не до конца разграбленной страны.

–У меня многие важные мысли были на бумажке записаны, – –сообщил Куровальсов. – Я текст изучил, а бумажку съел.

Друков собрался принести Мине, то есть Куровальсову, свои искренние извинения за то, что лично убил и даже закопал его, но тот, махнув рукой, растворился в воздухе.

Конечно же, все эти добрые перемены произойдут не так скоро, как хотелось бы, но они верили, что истинный господь, а не тот, придуманный разбойниками и палачами, и нелепый, не оставит в беде Разгуляндию. А пока надо спокойно жить, надеяться и верить.

Терпи, гордый и обманутый человек! Терпи и жди… Пока смирись даже с введением последней пенсионной реформы, разрушившей самые последние надежды даже на нечто, отдаленно напоминающее справедливость. Но наивные люди, попавшие в явное рабство, всё же, пока ещё верят… в справедливость. Вера поможет им попытаться пройти даже сквозь крепкие кирпичные стены, чтобы окончательно убедиться в том, что «добрые» традиции, начатые с конца минувшего века, получили глобальное развитие и успешно процветают.

Но это обман, даже не изысканный, а наглый, вызывающий. Такова несчастная Разгуляндия, где реальность так тесно переплетена с абсурдом, что уже трудно понять, где – правда, а где – ложь.

Писатель Вий был глубоко убеждён в том, что возведённый в ранг закона изощрённый садизм господ и дам, возомнивших себя государством, ни в коем случае нельзя назвать политикой. Это беспощадное истребление народа под нелепыми и… наглыми лозунгами является нарушением элементарных социальных, антропологических и экологических норм и правил, поскольку человек не самое последнее живое существо в земном мире. Он – ни в коем случае не может быть звеном «пищевой цепочки».

– Вон, за теми трубопроводами, Денис, – показал рукой в низину Геннадий

Феофанович, – находится наш с тобой посёлок. Только ты живёшь в добротном доме, а я – в землянке на берегу Мазутного озера.

– Перебирайся в мой дом, – предложил Друков. – Я ведь уже давно тебе это советовал, Геннадий Феофанович. Только уволь меня от ваших революций. Я уже итак окончательно испортил отношения с Задорным Теннисистом. Но при первой же возможности… я буду рядом с вами.

– Странно такое слышать от Лауреата государственной премии и Кавалера Ордена Задорного Теннисиста Третьей степени. Я, конечно, верю тебе, Денис, но только наполовину. Я пока никому не верю, даже Куровальсову.

Здесь их пути разошлись. Вий направился в сторону Мазутного озера, а Друков в посёлок. Он скульптор и уж, как-нибудь, сумеет прокормить себя и даже тех, кто рядом с ним. Высшие Силы дали ему такую возможность. Но, конечно же, Денис сочувствовал детям трубопроводов. Страшная участь, жестокая доля.

Огромная толпа детей трубопроводов шла мимо Друкова. Голодные, в изорванной и ветхой одежде женщины, дети, старики, да и мужчины, не имеющие никакой работы. Но даже те, кто её и имел, временную или относительно постоянную. на жалкие гроши, которые платили им новоявленные князья и бояре, не в состоянии был прокормить даже самого себя.

Они шли с севера с большими узлами, с грязными корзинами и пошарканными чемоданами, где лежал их небогатый домашних скарб. Понятно, что их согнали с насиженного места, выгнали из землянок, новые хозяева этих просторов. Может быть, они бы так не поступили. Но, скорей всего, на месте табора нищих и бездомных была найдена нефть, газ или золотоносная руда. В недрах Разгуляндии многое можно найти и по сходной цене сбыть за кордон. Стремительно небольшие кучки копеечек таким образом превращаются в миллиарды долларов и евро.

А нищих путников просто выгнали с помощью полицейских и приставов и отправили бродить по свету, по огромной стране, которая уже давно не принадлежала ни детям трубопроводов, ни тем доверчивым людям, которые очень скоро станут таковыми. Обязательно станут, если ничего не изменится.

На окраине посёлка давно уже было построено добротное двухэтажное здание. На самом входе в него висел яркий красный транспарант, на полотнище которого большими белыми печатными буквами было написано: «Ярмарка вакансий». Но народу рядом с этим зданием не наблюдалось. Люди опасались входить в красивое здание, и на то имелись веские причины. Тот человек, из бедного и нищего народа, который входил туда, назад уже не возвращался.

Страшное место было своеобразным местом переброски так называемых лишних людей в нежилые места планеты Земля. Вошедший туда в надежде найти хоть какую-то работу мгновенно оказывался или среди льдов на Северном Полюсе, или в центре какой-нибудь огромной пустыни, или высоко в горах… Он перебрасывался, телепартировался в то место, где невозможно выжить – ни пищи, ни воды. Происходило, как бы, гуманное решение проблемы. Никто, вроде бы, и никого не убивает, но смерть, всё же, настигает самых наивных и доверчивых, проще сказать, зомбированных лохов.

Что касается посёлка, в котором обитал Друков, то это населённый пункт имел свою давнюю, ни с чем несравнимую, историю. Уже в начале семнадцатого века, по предположениям историков Разгуляндии разных направлений и степеней стремительно возрастающей и ныне активно процветающей толерантности его называли Холуи. Вероятно, по той простой причине, что среди обычных людей проживали в ней и своего рода подхалимы и низкопоклонники.

Их, пожалуй, можно сравнить с такими субъектами, которые легко и просто могут предать, продать, купить, ограбить или с необыкновенной лёгкостью ради собственной шкуры перейти из одной партии в другую и… наоборот, сделать обратный ход, когда запахнет жареным. Как бы сказали относительно грамотные и эрудированные граждане и даже тамошние телевизионные «политолухи», что, как раз, то и были обыватели, готовые пресмыкаться перед кем попало ради личной ничтожной, сиюминутной или даже сомнительной выгоды… в перспективе.

Но прошло время… И ни с того и ни с сего внезапно, спонтанно и поочередно в определённые сроки произошли сразу две исторические революции или государственные перевороты. Дальновидные политики новой «левой» формации это село специальным постановлением срочно переименовали. Они дали ему крылатое и, возможно, в какой-то степени, неувядаемое название Красные Холуи.