Театральные подмостки

Явление 9

Таинственная незнакомка

Проснулся на сцене уже опустевшего театра. Зрительный зал зиял черной ямой, но на подмостках ещё оставались кое-какие декорации «Ящика Пандоры». От сна я сразу отмахнулся, как от беспросветной глупости, а сразу раздумался о случившемся на спектакле. А вдруг и правда, размышлял я, меня ещё можно воскресить, как говорили Оля и Лев Сергеевич? И всё дело в таинственной Ксении? А с другой стороны, кого, спрашивается, воскрешать, когда я там и так вроде как живой. Ум за разум заходит!

Неужели я действительно остался жив? Странно как-то… Когда человек живёт, он озабочен своим бессмертием и всё гадает: а существует ли душа? А здесь всё перевернулось вверх ногами, и я ломаю голову: существует ли моё материальное тело? Вот, стало быть, я увидел себя живого в мире живых, и как прикажете понимать? Это реальная жизнь моего бренного тела или это просто мираж? Игры чужого разума, который потешается надо мной, или фокусы моего ещё не обвыкшегося сознания? Да уж, вопросы на грани помешательства, хоть кто голову сломит.

Я бродил по обезлюдевшему театру и сетовал на трудности тустороннего бытия. Как же невыносимо быть душой! Самое скверное, что нет никаких плюсов супротив бренного тела. Также маешься в одиночестве, и мучаешься, и страдаешь, и никаких сверхъестественных способностей, и никакой даже мизерной прибавки. Впрочем, мне тут говорили, что я ещё не совсем душа и якобы со временем эта заминка будет устранена.

Постепенно я стал забывать о спектакле. Вроде как надо разобраться с откровениями, постичь тайный смысл самого спектакля и всего произошедшего, но так уж устроен человек, что не очень-то он прислушивается к подсказкам свыше. А может, и не нет никакого сакрального смысла, и всё было затеяно лишь для того, чтобы я увидел себя живым и перестал роптать на судьбу? Видимо, мне нужно решительно отсечь все нити, связывающие меня с прошлой жизнью, отгрызть пресловутую пуповину и постараться наломать новых дров.

Помнится, Лев Сергеевич и Ольга говорили: мол, я кровь из носа обязан помочь таинственной Ксении. Она, если верить им на слово, моя любимая и родственная душа. А мне и самому невыносимо захотелось с ней встретиться или хотя бы увидеть мельком, узнать о ней, как можно больше.

Неужели эта Синичка и есть та самая милая незнакомка, моя таинственная зрительница? – думал я. Хорошо, если она. Мне уже кажется, что «Ревизора» я увидел её глазами. Эх, вот бы ещё раз, – может, повезёт, и я смогу её как-то рассмотреть.

Сел я, полон дум и раскаяния, на то самое место в зрительном зале, где на своего Хлестакова любовался. Сижу себе, мечтаю, а ничегошеньки не происходит. Пересел в соседнее кресло, потом – в другое, в третье… Словом, стал метаться по всему залу, как солнечный зайчик. И вдруг что-то заставило меня оглянуться. Повернул голову и вижу: на спинке кресла в пятом ряду… рыжая кошка сидит. Пушистая такая и хвост пушистый и чересчур длинный, как у лисы. Смотрит эта странная кошка на меня и глаз не сводит.

Весь такой радый, я пошёл к ней и прошелестел что-то вроде: «Кис-кис, кис-кис…» Мне показалось, что кошка даже улыбнулась, а в её взгляде будто читалось: «Да… И носит же земля таких…» Кошка подпустила меня совсем близко, и я уже мог достать её рукой и погладить. Но она тихо соскользнула вниз и скрылась под сиденьями кресел.

Я что-то крикнул – не помню, а в ответ хоть бы словечушко. И тишина точно ещё зловещей стала. Всё же у меня хватило ума понять, что кошка неспроста явилось, вроде как знак какой. Может, это и сама Синичка была? Должна же она, в самом деле, мне как-то помочь. Ну, чтобы я ей помог… И как-то мне это кресло особенным показалось. И правда, только в него бухнулся, и тотчас же утащило меня в прошлое.

На этот раз довелось мне посмотреть спектакль «Волки и овцы» А.Н.Островского (этот спектакль сняли из репертуара театра пять лет назад), где я играл Аполлона Мурзавецкого – или, правильнее сказать, пытался играть. Та же роль кривляки, и никакой глубины.

Стоит ли говорить, как я бездарно играл? Однако речь не об этом. В главном промашка вышла – не удалось мне разгадать тайну моей незнакомки. Видимо, решила Ксения помучить меня, довести до белого каления – такой шанс, как известно, ни одна женщина не упустит. Вот и повелось в моём театре: увижу рыжую кошку на спинке какого-нибудь кресла и сразу, готовый к нелицеприятным откровениям, на это место сажусь.

Где только моя кошечка ни сидела – и в первом ряду партера, и на последнем ряду амфитеатра, – видимо, на какое место моя зрительница билет брала, там и я оказывался. Может, и ошибаюсь, но, говоря по науке, выходит, точка в пространстве сохраняет информацию, а время можно туда-сюда двигать, как хошь и как угодно.

Ну и вот, спектакли я смотрел один за другим, с утра до вечера, «наслаждался», так сказать, своей бездарной игрой, а после собирал Синичку по крупицам и по крохам. И вроде как уже много чего собрал, а лица всё нет и нет. Пробовали ли вы полюбить кого-нибудь без лица, без глаз? Оказывается, можно и так…

Ксения всякий раз себя глазком окидывала – так что приметил я кое-какие детали. Всегда с одной и той же сумочкой была. Да и руки её я хорошо запомнил. Приходила одна, а с соседями если и разговаривала, то всё больше по случаю. Видно было: это всё чужие, случайные люди. А ещё я понял, что к этому, будь он неладен, беспутному актёру Ивану Бешанину, то есть ко мне, она как-то по-особенному относится. Если я на сцене, она только на меня смотрит. А в фойе подолгу перед моим портретом стоит – как вкопанная. Ну, хошь не хошь, приходилось и мне на самого себя любоваться.

В один из перерывов между спектаклями приснился мне странный сон, какой, наверное, можно только в тустороннем мире увидеть. Яркий и красочный, но совершенно непонятный для человеческого разума. Увидел я все свои роли разом в одном спектакле. На сцене одновременно находились больше десятка Бешаниных. Каждый в своём сценическом костюме и загримирован по своей роли. Согласитесь, странное зрелище. Казалось, они друг друга не замечают – играют свои мизансцены, как и подобает для каждой роли, в точности декламируют свои реплики. Со стороны это выглядело бестолковой мешаниной, смысл которой совершенно невозможно понять. В зале сидела лишь одна зрительница, лица которой я никак не мог рассмотреть.

Где-то на пятнадцатом спектакле мне моя поверхностная игра совсем опостылела. Да и то сказать, на этом свете я так чутко стал чувствовать всякую фальшь в актёрской игре, отчего у меня прямо всё нутро переворачивалось. И прерваться-то нельзя. Да и как же иначе! Зрительница-то моя с восхищением смотрит, это её жизнь, её прошлое, а управлять своими чувствами я начинал, только когда в себя приходил. Но больше всего обидно, что я никак Ксению разглядеть не мог. Несколько раз, правда, смотрелась она в маленькое зеркальце. А что я там мог увидеть, да ещё по памяти? Ну, блондинка. Ну, щёки на спину не захлёстывает – что стройная, я уже и по ногам понял. Словом, после каждого спектакля жить не хочется… Никакого просвета, только мрачные думы одолевают – и грызут, и царапают, и рвут на куски.

После очередного просмотра сморил меня сон. И снится мне, будто сижу я за старинным столом с дугообразными ножками и своей душе письмо пишу. Старательно вензеля выписываю, перо грызу, как Пушкин, и лицо у меня такое… дебиловатое, что ли.

Вот это письмо. «Здравствуй, милая душа моя! Хоть и говорят все, что ты в теле сидишь, и до поры до времени нет тебе никакой возможности на свободу выбраться, только я в это уже не верю. Знаю, летаешь ты себе где-то там… в небесах или ещё где и смотришь на меня свысока, на несчастную и неприкаянную жизнь свою. И конечно, знаешь, куда я теперь попал. Представляю, как тягостно тебе было и невыносимо житьё моё. И сколько раз, наверное, порывалась ты прекратить никчёмную жизнь мою. А может, и не в твоей это власти, и у кого-то повыше тебя терпение лопнуло – и теперь уже ничего не поправишь. Поначалу обидно мне было и невесело, и много думал я над несправедливостью бытия. Но сейчас достиг понимания, что всё в жизни устроено правильно и просто так даже волос с головы не упадёт. А недавно узнал я, что не один я у тебя. Даже не знаю, веселиться или радоваться. С одной стороны, теперь я спокоен за тебя, за нас. Рад, что ты, наверно, не скучаешь. И если я непутёвый у тебя получился, и не было от меня никакого прока, то, верю, есть у тебя другой я, который оправдывает твои надежды. И всё же мне грустно и тоскливо. Ты, наверно, совсем на меня внимания не обращаешь, стыдишься такого бездарного и никудышного и мечтаешь, наверно, чтобы не было меня вовсе. Я очень виноват перед тобой. Даже не знаю, смею ли писать тебе это письмо. Но пойми: мне не к кому больше обратиться. На тебя вся надежда. Напутал я в своей, а значит, и в твоей жизни. Сама, наверное, видела, как я любимую проморгал. Моргал восемь лет… Шарахнуло нас в разные стороны, а меня ажно на этот свет забросило. И ума не приложу, как же нам быть вместе? Видимо, не быть нам уже вместе, так хоть повидаться. Ты бы там поговорила с её душой по своим каким-то связям. У вас там про родство душ, наверное, не понаслышке знают. Вы там у себя, наверно, общаетесь, видитесь непременно и побольше нашего понимаете.

Жду от тебя весточки и уповаю».

После этого сна и случился прорыв: узнал я, кто такая Ксения, ну, или Синичка моя. Видимо, душа письмо моё получила. Прочитала и перечитала несколько раз подряд, облилась слезами – ну и сжалилась. Более того, она, видимо, решила, что будет правильней, если я «познакомлюсь» с Ксенией на том же самом спектакле, на котором она меня первый раз увидела. Это произошло восемь лет назад на спектакле «Неопреновый костюм» по одноимённой пьесе В. Воскресенской, где я играл Игоря Карасёва – не главная, но вполне приличная роль. Тогда я был начинающим актёром, но Ксения почему-то просидела весь спектакль в каком-то очарованном оцепенении, не сводя глаз с вашего покорного слуги. Хотя это и не была любовь с первого взгляда: просто… как бы это сказать… в ней я пробудил некий образ, тронул какую-то тайну… Видимо, она что-то уже знала.

После спектакля Ксения, вся такая задумчивая и странная, говорила подруге:

– Сама не знаю, что со мной. Я ведь его совсем не знаю, но почувствовала… Почувствовала что-то настоящее, что-то из прошлого и… хрупкое. А ещё почувствовала, как мой ребёнок… моя дочка… ну, будущая, обвивает мою шею ручонками… Я сумасшедшая, правда?

– Это всё глупости, завтра уже забудешь, – сказала подруга. – В артистов часто влюбляются. Может, ты его по телевизору видела, в фильме каком-то?

– Да нет вроде, не видела. Что-то не то… странно… Мне кажется, я его знаю… Кажется, именно его во сне видела… А ещё – не уверена, но… встречала однажды…

К сожалению, в этом месте меня выкинуло обратно в театр, и я так и не узнал, откуда Ксения могла меня знать.

А увидел лицо Ксении вот как. Обычно, я возвращался в сознание, когда спектакль заканчивался и занавес опускался, а тут я мою зрительницу до выхода из театра «проводил». В вестибюле она шубейку на себя накинула и перед зеркалом покрутилась… Зеркала у нас в полный рост, глядись в них – не хочу, и в фас и в профиль. Вот тут-то я её и подстерёг, и запомнил со всякой подробностью. А ещё в этот раз произошёл некий прорыв сознания. Если раньше я начинал соображать, только когда приходил в себя, то в этот раз я мыслил и чувствовал с самого начала. Мыслил как бы параллельно с милой незнакомкой. И вот когда она посмотрелась в зеркало, я сразу узнал её. И когда пришёл в себя, мне уже не надо было сомневаться в своих воспоминаниях.

Ну и вот, Ксения, моя любимая Синичка, – оказывается, та самая девушка, которая плакала в день моей смерти. Она же и милая зрительница, которую я последние восемь лет видел на своих спектаклях. Такие вот дела.

Конечно, это счастье, что оказалась именно она, а с другой стороны, чувство вины и отчаянной горечи сжало мне сердце. Я лихорадочно метался по сцене, гонимый хлёсткими мыслями о том, как я виноват перед своей любимой, с которой у меня всегда была таинственная и незримая связь.

Я вспоминал себя и понимал, насколько невозможна была наша встреча с Ксенией. Ведь я был женат, пусть и на нелюбимой. И если бы вдруг у нас с Ксенией что-то сложилось, это было бы, думаю, издевательство над любовью. Над Ксенией и над её ребёнком, который обвивает её шею ручонками. Я, как женатый, составлял бы пошлый график, и наша любовь начала бы шелушится, трескаться, пока совсем не рассыпалась бы в труху. И нас отбросило бы друг от друга, полных ненависти и опустошенности. Хотя, конечно, Ксения вряд ли согласилась бы встречаться с женатым. А если бы я развёлся ради Ксении, то тогда получилось бы, что она построила своё счастье на чужом несчастье. Хотя… может, для Леры это наоборот бы обернулось новой счастливой жизнью с тем же Шмыганюком. А так я у неё семь лет отнял.

Ещё я думал и не мог понять: чем я мог покорить Ксению? А вдруг это та самая любовь? Может, стоит в этой стороне покопаться? Глупо считать, что вот Ксения пришла в театр, увидела меня на сцене, такого красивого и талантливого, и влюбилась по уши. Нет, конечно: настоящая любовь так банально и пошло не начинается. У любви всегда есть какая-то тайна, которая может мучить влюблённых с младых когтей, когда они ещё и не знают друг друга. И вот они встречаются, и эта тайна потихоньку начинает раскрываться, начинают объясняться кое-какие истории из прошлого, какие-то былые минусы превращаются в плюсы… Но полностью всё проясняется только тогда, когда влюблённые наконец-то вместе. Где-то слышал, что любовь даётся не благодаря чему-то, а – вопреки. Как и по той затасканной поговорке – «любовь зла…» А посему страдания влюблённым гарантированы.

Но получается, Ксения страдает уже восемь лет, а меня решили просто усыпить…

Где же Ксения могла видеть меня раньше? Разве что во сне… Она и сама об этом говорила. Женщины серьёзно вроде как относятся к вещим снам и ко всяким там знакам свыше. Но вещие сны, по-моему, вообще как раз несерьёзно. Невозможно с точностью утверждать, что это тот самый (или та самая) из сна. Память может и обмануть, выдавая желаемое за действительность, а цепляться за какие-то совпадения…

Стоп! А ведь и у меня был «вещий» сон, связанный с Ксенией. Это случилось где-то спустя год, после того «Неопренового костюма». Помню, снилось мне, что я на празднике или на какой-то вечеринке, – словом, застолье. Как ни странно, вокруг совершенно незнакомые мне люди. Рядом со мной сидит пожилой мужчина, который что-то мне доверительно рассказывает. Мы так увлечённо беседуем, как будто давно и хорошо знакомы. Он меня намного старше, но я к нему почему-то на «ты» обращаюсь. Несколько раз даже батей назвал. «Батя» сидел слева от меня, а по правую руку – стул, на котором никого не было. И вдруг я вижу её, мою таинственную незнакомку. Она пушинкой опустилась рядом на тот свободный стул, посмотрела на меня влюблёнными глазами, а потом и вовсе в каком-то влюблённом и страстном порыве обняла меня за шею, на мгновенье прижалась своей щекой к моей щеке, поцеловала и что-то шепнула мне на ухо. В этот момент я и проснулся. Спросонья даже и не вспомнил, что она там сказала. Но сон был на удивление ясный, и даже не собирался улетучиваться. Я мог вспомнить любую деталь. И всё же… думаете, я придал ему какое-то судьбоносное значение? Как бы ни так! Была, конечно, мысль, что сон не иначе вещий и вроде как надо что-то делать… Но, видимо, мой ясный жизненный уклад оказался сильнее любви.

Больше скажу: в тот же день я спешил в театр на утреннюю репетицию и, когда вышел из автобуса, случайно увидел на остановке Ксению, которая странно и пристально на меня смотрела. Я сразу как-то замешкался, меня даже толкнуло к ней, но уже в следующую секунду я опомнился и только ускорил шаг. Потом я постоянно вспоминал милую незнакомку, но всякий раз отгонял эти мысли прочь.

Интересно, неужели этот сон приснился нам одновременно? И Ксения с самого утра, веря в вещие сны, прибежала в каком-то таинственном и самоотверженном порыве на остановку?

Может, хоть на этом свете я разгадаю эту тайну?

Но теперь я уже, конечно, не так ясно помнил тот сон, стёрлись и детали того утреннего происшествия. Я старательно напрягал память, но у меня ничегошеньки не получалось. И когда я совсем отчаялся, махнул рукой и постарался думать совсем о другом, в голове моей вдруг помутилось, и моё сознание свалилось в какое-то странное прошлое.

Я очутился на том самом празднике, который увидел во сне. Справляли день рождения Ксении, и мой Бешанин сидел за столом между нею и её отцом, тестем Дмитрием Фёдоровичем. А незнакомые мне люди были близкими и родными моей дорогой и любимой супруги… Да, как будто я попал в какую-то параллельную реальность, где мы с Ксенией – муж и жена. И всё, что я видел раньше во сне, действительно произошло в этой жизни. Я с удовольствием открыл, что у меня мировой тесть. Он не богатый и не влиятельный, как отец Леры, но зато сам по себе человек интересный, в общении весёлый и остроумный. Вот и здесь, разговаривая с моим Бешаниным, он много шутил и рассказывал занятные истории из своей непростой и увлекательной жизни капитана речного плавания.

Забавно, но моя память, оказавшись в этом прошлом, сразу воспрянула и давай накладывать тот сон на эту реальность, словно пытаясь мне доказать, что это одно и то же. Едва мой тесть Дмитрий Фёдорович открывал рот, и я уже знал дословно, что он скажет. А уж про мои реплики и говорить нечего. Странно, но получается, сны иной раз банальная копирка из прошлого. Но какое же это прошлое, ведь этого не было! Или это какая-то параллельная реальность? Тогда вещие, красочные и цветные сны, похоже, всего лишь уже произошедшие события.

Я как-то сразу упал духом. Получается, дурят нашего брата человека, ох и дурят. Вот так верят влюблённые в вещие сны, думая, что теперь им в любом разе вместе быть. А получается, никакое это и не будущее, а самое что ни на есть прошлое. И если искать в таком сне какой-то знак свыше, то, скорее, его можно растолковать так: мол, уже существует жизнь, где вы вместе, а посему ваша новая встреча маловероятна и нецелесообразна.

Недаром говорят, что когда человеку собственная смерть приснилась, то это, наоборот, к долгой жизни. Верная примета. А ведь и правда, если человек в одной жизни умирает, другим жизням это, как правило, в ближайшее время не грозит – в целях экономии, так сказать. А то, что документальная хроника просочилась в виде сновидений, так ведь смерть – событие особенное, важное, как не проинформировать?

К сожалению, в той своей «командировке» на дне рождение моей любимой жены Ксении я пробыл недолго. Вышвырнуло меня обратно в театр, и самое обидное, всё прервалось, как и во сне, в тот же самый момент. Я опять так и не узнал, что Ксения прошептала мне на ухо.

Не в силах усидеть на месте, я вышагивал вдоль проходов и старался хоть что-то понять. Получается, у нас с Ксенией не всё так плохо… Ведь где-то, оказывается, мы всё равно вместе.

Но оказалось, я рано обрадовался. Как обычно, в минуту сильного возбуждения я вдруг ухнул в сон. И то, что мне привиделось, было поистине страшно…

Явление 10

Горько

На ней было белое платье,

Венок был приколот из роз,