Театральные подмостки

От буржуазного порабощения извне…

Думаю, не стоит приводить это стихотворение полностью: там не одна сотня «волшебных» строчек. К тому же эта чарующая поэма, к глубокому сожалению, пока не закончена. Помнится, сначала Ольга накидала строчек двадцать, потом нашлись ещё стихоплёты, и ткут по сей день. Боюсь, это будет продолжаться до бесконечности. К тому же Вася Глинский отобрал несколько самых лучших строчек и положил их на музыку. Кстати, мало кто знает, Ольга Резунова автор стихов таких хитов как «Ты люби меня вчера», «Не забудь пополнить счёт» и многих других.

Зал никак не реагировал, зрители слепо переговаривались друг с другом и ждали спектакля. Оля обиженно замолчала, да тут же и вовсе разозлилась не на шутку. Оскорблённая до глубины души, она в сердцах замахнулась на публику бутылкой, предварительно отхлебнув из неё несколько жадных глотков. Но вышла полная несуразица: бутылка осталась на месте, повиснув в воздухе наперекор всем законам физике, а в зал, кувыркнувшись, полетела сама Ольга Резунова. И надо же было такому случиться, она шмякнулась на головы Леры и её счастливого избранника.

Оля странно смеялась – какое-то громкое прерывистое ржание, – извинялась и, брыкаясь, пыталась подняться. А Лере и её ухажёру, судя по всему, было уже не до смеха. Они, увы, получили травмы несовместимые с жизнью…

Я смотрел в каком-то странном оцепенении, не в силах что-либо сказать или предпринять, и чувствовал, как волосы шорохтят у меня на голове. А Лев Сергеевич треснувшим голосом, полного горечи и «констатации факта», выдал обличительную реплику:

– Вот он, Ваня, женский алкоголизм, э-хе-хе, бутылка всегда сильнее оказывается в руках слабого пола… А главное, что обидно: пострадали ни в чём не повинные люди….

Как ни странно, уже через какие-то секунды – Оля ещё и подняться не успела – подбежали молодые и крепкие санитары с носилками. Помогли Ольге подняться и скоренько погрузили безжизненные тела. Я смотрел вслед, как мою вдовушку, такую родную и бездыханную, накрытую с головой белоснежной простынёй, торопливо и трогательно выносят из зала, и комок подступил к моему горлу.

В эти трагические мгновения мой замутненный горем взор отвлекла та самая на удивление меткая бутылка. Эта «сильная бутылка», как выразился Лев Сергеевич, будто живая, медленно опустилась на подмостки, допрыгала до стола и ловко заскочила на столешницу. Так и замерла смирехонько передо мной, как ни в чём не бывало. И я увидел, что в ней – ещё на пару рюмок, которые, несомненно, следует выпить за упокой моей вдовушки и её избранника. А ещё я почувствовал, что бутылка ждёт от меня некой благодарности или хотя бы внимания… Но я равнодушно смотрел на неё, и мне совершенно расхотелось пить. К тому же моё сознание настолько свихнулось, что на меня вдруг нашла странная мысль: «А что если эта бутылка и есть моя душа?.. Ведь она вроде как отдельно пока где-то там…» Вот и подумайте, что у меня в голове творилось.

Лев Сергеевич, видимо, уловил моё состояние и сам разлил по рюмкам.

– Давай, Ваня, выпьем за здравие твоей супруги, хоть и бывшей. Трудно ей сейчас…

– «За здравие»? – удивился я. – Так ведь она вроде того…

– Ничего, может, ещё очухается… В очередной раз. Сама виновата. Ей седня положено на девять дней быть, мужа свово поминать на кладбище, а она непонятно с кем по театрам шляется…

Мы выпили, причём звонко чокнулись наперекор обстоятельствам, и я снова посмотрел в зал: Ольги нигде не было.

– К спектаклю готовится, грим, то, сё… – хитро прищурившись, сказал Лев Сергеевич. – Ну вот, Ваня, и мне пора, скоро мой выход. А ты тоже не путайся под ногами, сходил бы в храм, что ли. Всё душе легче…

– В какой храм?

– Бог даст – ноги сами выведут.       А как же, лицедейство хоть и не грех, а душе много хлопот доставляет… Путаница всякая… Ты иди, иди, не занимай сцену. Уступи живым…

Я покорно встал и, не помня себя, как загипнотизированный, пошёл на ватных ногах невесть куда. Очутившись возле кулис, я машинально обернулся и увидел, что на сцене поменялись декорации. Изменился и весь облик Льва Сергеевича – его одежда и лицо. Пушистые бакенбарды приросли округлой благородной бородой, странный костюм… Это уже был аскетически отрешённый учёный, всецело поглощенный своими научными изысканиями и немного чудаковатый. Я узнал этот персонаж. Профессор Ламиревский из спектакля «Ящик Пандоры».

Явление 8

Ящик Пандоры

Алаторцев вот уже больше десяти лет неподражаем и, я не побоюсь этого слова, гениален в этой роли. Спектакль только начался, и Лев Сергеевич, как подобает для вступительной мизансцены, стал метаться из угла в угол декорационной комнаты, восторженный и возбуждённый, переполненный неописуемой радостью. Он настолько счастлив, что не боится казаться глупым и ведёт себя как мальчишка. И это, как выясняется впоследствии, совсем не свойственно рассудительному и убелённому сединами профессору. Размахивая руками, Ламиревский кричал в зал:

– Сегодня величайший день в моей жизни! Сорок лет я шёл к своему великому изобретению! Сорок лет! Боже! Мне даже страшно оглядываться назад! Сколько же трудностей пришлось преодолеть! Сколько страданий вынести! Как часто я оказывался на грани отчаяния и думал, что ничего не получится. И вот свершилось! И теперь человечество воздаст мне по заслугам! Никто и никогда за всю историю не смог даже приблизиться к тому, что удалось мне!

Это первый душераздирающий монолог профессора Ламиревского, есть и другие… Но на сцене Ламиревский не один. За столом, заставленным хитроумными приборами, сидит лаборантка и синий чулок Алевтина Аркадьевна, преданная науке и профессору, которую бесподобно и, я вновь не убоюсь этого слова, гениально играет Ольга Резунова… Она с восхищением взирает на Ламиревского поверх своих старомодных очков и, кажется, тоже счастлива. И всё же тень тревоги мимолётно омрачает её одухотворённое лицо… Как будто она чувствует беду…

Я с удивлением смотрел на Ольгу: как это она в кратчайшие сроки успела протрезветь и органично войти в образ? Поистине такое под силу только великой актрисе! Ещё недавно весёлая и несколько вульгарная особа безвозвратно канула в Лету. Строгий халат лаборантки – от бирюзового платья с глубоким декольте не осталось и следа, – чёрные туфли на низком каблуке, скромный облик и осанка. Вычурная и вызывающая косметика Ольги осыпалась, как тополиный пух, ярко-напомаженные губы поблекли, а шикарная причёска скукожилась до банального тощего хвоста на затылке, перехваченного чёрной резинкой.

Кстати сказать, Алевтина Аркадьевна одна из ключевых образов в спектакле, роль сугубо положительная и серьёзная. А посему, помнится, Бересклет и актёры нашего театра почти единогласно решили, что только Ольга Резунова может справиться с этим сложнейшим персонажем. И конечно же, наша Олёша справилась и вот уже многие годы блистает в этой роли всеми гранями своего таланта.

Есть в спектакле «Ящик Пандоры» роль и для меня. Я играю Андрея Звенигородского, сибарита и ветреного мажора, у которого нет души… Я сватаюсь к дочери профессора Ламиревского от четвёртого брака. Юленька меня обожает, готова идти за мной на край света, и в огонь, и в воду, готова нести на своих хрупких плечах мои в будущем гарантированные медные трубы, но между нами встаёт «папенька», зануда и ретроград профессор. Он по каким-то одному ему ведомым причинам принимает меня в штыки, брезгливо морщится при каждом моём появлении и всякий раз наотрез отказывается меня выслушать. Словом, все мои поползновения заканчиваются крахом.

Не все, наверно, читали это эпохальное произведение – пьесу Валентина Рингера «Ящик Пандоры» и тем более не смотрели спектакль в театрах… и правильно. Довольно вычурная пьеска. Уж такой в ней глубинный смысл сокрыт, такая умопомрачительная сакральность, что публика выходит из театра… в полном недоумении.

Вкратце идея пьесы такова. Известный учёный профессор Дмитрий Ильич Ламиревский изобрёл прибор, который может видеть душу. Достаточно направить прибор на человека, и сразу ясно, есть ли у того душа или нет её вовсе. Изобретение грандиозное, что и говорить. Человечеству уже не надо ломать голову по поводу бессмертия. И теперь атеизму вместе с Дарвином, естественно, грозит полный крах. Дарвин обиженно ворочается в гробу, а весь атеизм летит к лысой ежовой бабушке.

Прибор Ламиревского фиксирует душу как некий очень плотно сжатый энергетический объект. Причём это не электромагнитная энергия, а нечто совершенно неизвестное науке. Профессор объяснил эту энергию, как очень сжатое информационное поле. И без колебаний определил: дескать, это душа, и ежу понятно, потому что от мозга к этому объекту и обратно исходят импульсы той же неизвестной природы. Эта душа оказалась меньше сантиметра и может находиться в любой части тела.

Признаюсь, мне это показалось какой-то ахинеей, но, ничего не попишешь, так автор незамысловато представил человеческую душу и её связь с мозгом и со всем телом.

Ну и вот, профессор Ламиревский над своим прибором трудился сорок лет. Недосыпал, недоедал, отказывался от всех жизненных благ – словом, всю жизнь положил ради своего великого изобретения. Первыми на наличие души прошли испытания Алевтина Аркадьевна и домочадцы Ламиревского. Опыты увенчались успехом. Но весь трагизм истории заключается в том, что у самого профессора души не обнаружилось. Ламиревский, конечно же, расстроился, но ему хватило мудрости и самокритичности, чтобы не впасть в отчаяние. Как впоследствии выяснилось, это было не самое страшное… Профессор поступил дальновидно и не стал афишировать во все инстанции и трубить во все трубы о своём открытии. Во время своих тайных исследований он вдруг обнаружил совершенно необъяснимые вещи. Поначалу всё шло хорошо. У тех людей, которых профессор хорошо знал и которых считал честными и порядочными, он легко находил эту самую душу, а когда при встрече со своим недругом, человеком низким и подленьким, Ламиревский украдкой включил свой прибор, тот ничегошеньки не зафиксировал. Было и ещё несколько удачных экспериментов. Естественно, у профессора захлопали крылья за спиной, и он, окрылённый, уже видел себя на Нобелевской трибуне. Но потом пошли странные и непонятные вещи, всё оказалось гораздо сложнее. У какого-нибудь убийцы и насильника запросто могла быть душа, а у хорошей, доброй женщины, матери пятерых детей, души почему-то не оказалось. Таких примеров накапливалось всё больше и больше, и профессор, само собой, рухнул, как Икар с обожженными крыльями, с небес на бренную землю.

Для Ламиревского это, конечно, явилось страшным ударом. Ведь он видел предназначение своего изобретения в том, чтобы распознавать тех нелюдей, которые испокон веков приносили человечеству много горя и страданий. Известно же, чужая душа потёмки. Жизнь знает немало примеров, когда добропорядочный гражданин, прекрасный семьянин и любящий отец, потом вдруг оказывался каким-нибудь маньяком или педофилом. У таких людей, само собой, не может быть души. И профессор при помощи своего чудо-прибора планировал освещать потёмки и выводить этих чертей из тихого омута на чистую воду. И вот теперь весь многолетний труд – сорок лет! – оказался совершенно бесполезным.

Пытаясь привязать факты к какой-нибудь логике, найти некий здравый смысл, Ламиревский совсем запутался. Всё в его голове перемешалось и вера в справедливость пошатилась. Он оказался перед дилеммой, как Гамлет, открывать ли своё изобретение человечеству, получить заслуженную Нобелевскую премию, славу и признание гениальности или унести тайну в могилу. Он понимает, что в любом случае найдутся невежественные фанатики, которые увидят в наличии души некую избранность, своего рода приближённость к Богу. Тех, у кого души не окажется, приравняют к животным или к растениям, какими бы прекрасными и нравственными людьми они ни были. Человечество расколется на два лагеря, и это уже будет не нацизм или расизм, а нечто более страшное. Последствия даже страшно предугадать.

Сами посудите: те, у которых есть душа, возомнят себя избранными, а всех остальных, в лучшем случае, будут презирать и всячески ограничивать в правах, а в худшем – уничтожать. Конечно же, религиозные фанатики объявят крестовый поход на «порождение дьявола». Те же, напротив, возненавидят «избранных» со всеми вытекающими из этого последствиями. Словом, религиозные войны получат мощную подпитку.

Профессор, будучи человеком чутким и восприимчивым, с подвижной психикой, и так все несправедливости мира чувствовал очень болезненно, а тут ещё такой удар. В конце концов, мироздание перед ним явилось настолько чудовищно и цинично, что он подумывает о самоубийстве. К счастью,       в один прекрасный момент его осеняет: а что если то, что он открыл, и не душа вовсе? Может, это нечто совсем другое или привнесённое извне? И вот в это судьбоносное для него время он встречается с биологом Алексеем Николаевичем Меридовым, которого очень занимает идея клонирования. Одно время он серьёзно изучал этот злободневный вопрос, но потом случилась заминка. Меридов сам приостановил свою деятельность – и всё из-за тех самых этических и нравственных проблем.

Встреча двух учёных произошла неслучайно. Они, если так можно выразиться, подошли к одной проблеме с разных сторон. Жизни Меридова и Ламиревского как бы противостоят друг другу. И в пьесе это очень тонко показано. Ламиревский всю жизнь занимался, как он думал, благим делом, но, добившись желаемого, столкнулся со страшным открытием, подтвердив старую как мир поговорку «благими намерениями вымощена дорога в ад». Меридов, напротив, всегда осознавал, что занимается чем-то нехорошим, и вдруг понимает, что, быть может, ничего особенного в его деятельности нет. Но лучше будет, если вы сами воочию, так сказать, заглянете в этот «Ящик…»

С позволения автора привожу отрывок из его животрепещущей пьесы.

«Меридов. Вы же знаете, Дмитрий Ильич, какое у нас в обществе отношение к клонированию. И особенно к клонированию человека. Позиция всех религий тоже строго отрицательная. Всё упирается в главный вопрос: будет ли у клонированного человека душа и смеем ли мы вмешиваться в самое святое таинство Бога? Спрашивается, вдохнёт ли в такого человека Бог душу и чем он будет отличаться от обычных людей? Как видите, вопросы сложные. И самое печальное в том, что, даже если мы клонируем человека, мы на эти вопросы не ответим.

Ламиревский. Да, не ответим… Ещё совсем недавно я думал, что это разрешимо…

Меридов. Могу узнать почему, если не секрет?

Ламиревский. Я пока сам не разобрался…

Меридов. Понимаю. Я тоже долго хранил то, о чём хочу рассказать, пока полностью не утвердился в своих предположениях… Так вот, я думаю, что проблемы, будет ли душа у клонированного человека или нет, просто не существует, потому что в человеческом теле душа, как таковая, отсутствует…

Ламиревский. Даже не знаю, что и сказать…

Меридов. Нет-нет, я вовсе не приверженец атеизма. Хотя ещё вчера был больше атеистом, чем верующим. Вашу позицию я знаю, вы человек верующий, хотя, как учёный, строго следуете концепции науки. Всё дело в том, что душа не находится в теле. У неё, так сказать, дистанционное управление.

Ламиревский (волнуется). Как это «не в теле»?

Меридов. Очень просто, Дмитрий Ильич. Никакого противоречия нет. Как раз, наоборот, в религии есть это противоречие. Нас приучили считать, что у человека есть душа, а у животных её нет. Но чем мы отличаемся от животных? Бездушные животные также ходят, едят, живут. Те же собаки, кошки, коровы, лошади явно наделены определённым сознанием, способностью любить, они радуются и бывают счастливы, им присущи все чувства, которые есть и у человека. Ну, или почти все. У каждой, например, собаки свой характер, свои страхи и фобии. Вам это известно лучше меня. И единственное, чем мы отличаемся от животных, – это более развитый мозг. Спрашивается, где тут душа и какая её функция? Если только сохранить сознание после смерти, зачем ей сидеть в теле? Она может периодически прилетать, подключаться к сознанию и копировать всю жизненную информацию. А может получать эту информацию и с большого расстояния. Это совсем не противоречит нашим научным знаниям.

Ламиревский. Допустим, вы правы, Алексей Николаевич. Но я не пойму: причём здесь животные?

Меридов. Подождите, Дмитрий Ильич, я не досказал. Ещё больше противоречие возникает, если душа бессмертна и до этой жизни она прожила не одну жизнь. А это вполне возможно: ведь Вселенной уже тринадцать миллиардов лет. Вы же не будете утверждать, что за такой огромный период времени никакой жизни не было?

Ламиревский. Допустим…

Меридов. Допустим, душа оказывается в теле, и куда деётся память прошлых жизней? И нет ли здесь опасности, что эта память как-то помешает теперешней жизни? И почему она, объясните мне, Дмитрий Ильич, как чурка сидит в теле и никак не проявляет себя?

Ламиревский (улыбается). Здесь я вам не помощник.