Искатели счастья

Увидев сотню малотрезвых мужиков с дубинами в руках, аборигены предпочли немедленно скрыться, оставив нас без видимых врагов. Боб не смутился и предложил сходить на танцы и навести порядок еще и там, «раз уж мы так хорошо размялись». Но и в клубе нас ожидало разочарование: на три танцовщицы внушительного возраста и комплекции тут сидело четверо мужичков и в полудреме слушали затёртую магнитофонную запись чего-то заграничного. Видимо, воины призывного возраста перебрались в наше прежнее село для участия в боевых действиях под кодовым названием «престольный праздник». Олег подошел к самому трезвому танцору и протянул червонец:

– На все – и быстро!

– Ого! Если своего, то это на десять штук. Пойдем, поможешь донести.

Мы свернули за угол, и через минуту из мрачного дома мужичок вынес корзину с бутылками, закупоренными газетными кляпами. Оставив боевой отряд слушать заграничную музыку и дегустировать местный напиток, мы с Олегом вернулись в наш барак к четырем звездочкам и говяжьей тушенке.

– Надо будет с Бобиком провести душеспасительную беседу, – вздохнул Олег. – Кажется, он близок к белой горячке. А он еще пригодится: нам ему экзамены по сопромату сдавать.

Вернувшись в место постоянной дислокации, мы обнаружили в селе следы необузданного погрома. Заборы по главной улице лежали в грязи, кое-где чернели пепелища от сожженных стогов сена, сараев и туалетов, всюду мусор, битые бутылки и… лужи с содержимым желудка. Но местные жители, казалось, нимало не огорчались. Например, бригадир возбужденно рассказывал:

– Уж молодежь сурьёзно погудела! Да-а-а!.. И всё у нас было не хуже чем у людей. А как же: престол ить!

– Дедуля, – спросил Олег, – какой же престольный праздник, когда престол разрушен и церковь ваша используется под склад зерна?

– А какой, какой!.. – Чесал дед щетину на бордовой щеке. – Знамо дело, Сергий Радонежский. А церковка сломата – это ж значит так по грехам надоть. А наше дело праздник справить, чтоб молодежь не забывала. У нас тута каждый второй мужик – Серега. А как же: престол ить!

– Видел бы вас преподобный Сергий! – проворчал Олег. Потом повернулся ко мне и сказал: – Мы с тобой, Юрка, пожалуй съездим к нему в гости. А?

– А это куда? – спросил я, проявляя полное невежество по этому вопросу.

– Это в Загорск, в Троице-Сергиеву лавру, – вздохнул он. – Обязательно съездим!

Проклятые вопросы

Наконец, картошку мы собрали. Под чутким руководством Олега бригадир закрыл нам хорошие наряды, и мы в правлении получили немалую зарплату. Всю последнюю неделю стояла теплая пора бабьего лета. Мы с утра и в обеденный перерыв собирали грибы, сушили их в русской печи. Так что каждый с собой увез объемные пакеты сушеных боровиков.

На следующий день после нашего приезда в Нижний погода резко сменилась, и замела метель. Из-за картошки нам пришлось наверстывать отставание в программе. Начались суровые дни учебы с авралами.

Но странное дело: несмотря на беготню по институту, сидения в библиотеке, лекции, коллоквиумы и лабораторные – у нас всегда находилось время на личные дела. Иной раз приходилось даже сокращать сон до двух-трех часов в сутки, но как, скажите на милость, пропустить вечеринку с новыми музыкальными записями? Или как не попробовать достать билеты на гастроли нашумевшей скандальной рок-группы?

Например, приезжает в Нижний шоу-группа «Интеграл». Уже за две недели по институту, по компаниям студентов и прочих интеллигентов прокатывается волна билетного ажиотажа. Часто в таких делах помогал отец Олега. Но даже у него не всегда получалось достать билеты и контрамарки. Тогда мы с Олегом «импровизировали». Встречались на площади Горького у кафе и, как тореадоры, шли на корриду, где нас ждал разъяренный бык – толпа фанатов. Мы были готовы ко всему: драке, приводу в милицию, к преодолению любой преграды и ограды и, наконец, уговорам любой женщины-кассира или мужчины-администратора.

И вот мы идем по центральной улице, в народе называемой «Сверловка». До кремлевского концертного зала еще не менее полутора километров. А к нам уже тянутся сотни рук: «У вас нет лишнего билетика?» Иногда Олег вытаскивает из толпы за протянутую руку ее красивую хозяйку и предлагает идти вместе. Отказа в таких случаях никогда не звучало. Перед входом в Кремль толпа сгущалась, и Олег ледоколом прокладывал нам путь со словами: «Пропустите с билетами!» или «Дорогу, граждане, – у нас спецпропуск!»

Уже в самых дверях в концертный зал он обращался сначала к милиции, потом к контролеру на входе – и те нас пропускали. И вот мы уже сидим в буфете и «подогреваемся». Сидя в креслах, иногда на ступенях, стоя в проходе или на задних рядах галерки – неважно! – мы наконец-то видим и слышим то, к чему так стремились. Объявляется начало концерта, и еще при закрытом занавесе раздаются оглушающие аккорды гитары и барабанный бой! Расходится занавес, ты видишь трех волосатых парней с гитарами, обнаженного по пояс ударника, окруженного барабанами и тарелками. Но что это? Целых две полновесных ударных установки по краям сцены – это невиданно! Они играют ритмичную перекличку. Клавишник с трех сторон обставлен синтезаторами. В центре – солист с необычным, особым тембром голоса. Сзади качаются на длинных ногах в сверкающих платьях девушки из бэк-вокала. По сцене, по залу мечутся яркие огни и фантастические звуки…

Всё! Исчезает вселенная, космос, тают звезды, уплывает из-под ног земля. Тебя уносит в неведомый мир, где царствуют ритмичные звуки, носится кругами крик солиста и сверкают и переливаются все цвета радуги. Это шок! Это праздник! Это ожившая сказка о великом счастье!..

И всё бы хорошо, но… Каждый раз после такого отрыва обязательно приходило похмелье. Где-то глубоко в груди поселялся безжизненный хаос, растерянность, холодный мрак. Насколько высоко поднимал нас восторг, настолько же тоскливо и тяжко становилось на следующее утро, будто рухнул на дно. Это касалось и вина, и рок-музыки, и свиданий с девушками. Почему? – пульсировало болью в голове и отдавалось в сердце – почему на смену удовольствию всегда приходит расплата за него? Каждый раз от головной боли и тяготы в душе я малодушно откладывал ответ на свои «проклятые» вопросы на потом. То ли потому, что не был готов на них ответить, то ли потому, что эти пьяные восторги по молодости приносили хоть не надолго, но какую-то радость.

Не сразу и не с первого захода, но все же мы справились с зачетами. И, наконец, – сессия! Как ни странно, сдача экзаменов показалась нам чуть ли не курортом. На подготовку к экзамену нам давали четыре дня. Первые два мы отдыхали, и только к вечеру предпоследнего дня садились за конспекты и учебники.

Эти свободные дни оказались для меня очень кстати: у меня в тумбочке лежала книга Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» и требовала прочтения. Наконец, я добрался до неё и, открыв первую страницу, уже с первых глав почувствовал неутолимую жажду: это когда пить хочешь всё сильней, а вместо воды получаешь сладенький сахарный сироп, от которого жажда лишь нарастает. Я вспомнил, как в школе запоем читал «Преступление и наказание» и страстно желал стать Раскольниковым, но не убийцей, а молодым человеком, любимым и любящим верующую и страдающую блудницу. И читать вместе с ними, как свою книгу, про своего, личного, любимого Бога – Библию, где блудники и разбойники вперед праведников идут в Царство Небесное.

Помню, как детектив, не отрываясь, за сутки прочел «Униженные и оскорбленные» и долго еще жил той Достоевской средой, где страдания так сладки, а умирать в молодости так легко – потому что там всюду и со всеми, как воздух и вода, с самого детства – Бог, Господь, Спаситель, и Пресвятая Богородица. И вдруг эта ненасытная неутолимая жажда «Карамазовых»! Меня не интересовали семейные дрязги – их я пролистывал. Зато описание монашеской жизни притягивали внимание. Но вдруг я понял, что меня раздражали и Алеша, который ходил в иноческом подряснике просто так, и выходил-входил в монастырь по своему настроению, и полусумасшедший «старец», который давал советы приходящим не по вдохновению от Бога, а от своего опыта, как психоаналитик. Не принимал я старца, который советовал целовать землю, искать восторгов в конце-концов «протух»… И всё казалось каким-то надуманным и ненастоящим… Это так удивило и расстроило: писатель жил в православной стране с тысячелетними православными корнями, а сам так и не прирос, не понял монашества, старчества, силы молитвы и живого общения человека с Богом. Там у него люди сами решают свои проблемы, вроде бы и нет Бога, Его всеведения и всемогущества. И не странно, что эту книгу не приняли монахи Оптиной пустыни, которая вдохновила писателя. А Серафим Роуз писал статьи против харизматической «ереси старца Зосимы». В моей же душе наблюдалась неразбериха.

Затем Олег дал мне почитать ксерокопию запрещенной книги «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Мне показалось, что ничего более интересного в жизни я еще не читал. Безусловно, Михаил Афанасьевич писал гениально! В моем сознании оживали вполне зримые пейзажи, события и образы. Впрочем, даже не образы – живые люди… и нелюди, включившиеся в реальную борьбу добра со злом. Под конец прочтения книги я абсолютно верил в существование сатаны.

Вот только образ Иешуа мне никак не нравился. В моем представлении Христос должен быть не подобострастным добрячком, а живым воплощением Бога! То есть мощным, нечеловечески умным и при этом по-отечески мудро-снисходительным к непутевым детям. Как сказал Олег, Булгаков был сыном преподавателя Киевской духовной академии. Заподозрить его в незнании Библии было бы глупостью. Что могло стать причиной столь уродливого образа Христа? Потеря веры? Страх перед гонениями? Богоборчество? Бунт личности писателя против Бога, месть за те беды, которые накрыли Россию с приходом коммунистов к власти? Я томился этим, мучился, задавал эти вопросы Олегу, но даже он не смог ответить на них.

– Всё! – резанул он по воздуху ладонью, – пора ехать в Загорск и купить там Библию. Надо читать первоисточник, а не литературную версию. И еще, знаешь, что я подумал? Нужно найти священника и поговорить с ним о вере. Чует мое сердце, что именно там мы найдем ответы на самые главные вопросы.

– Отлично, едем! – согласился я.

Каникулы

Чем более страшный и могущественный начальник, тем более притягательна и обаятельна его секретарша. В приемной нашего декана по фамилии и по сути Ежов сидела очаровательная девушка Нина и, как положено в таких случаях, источала обаяние и свежесть. Не смотря на свою молодость, Нина для студентов была «мать родная».

Например, однажды она протянула мне на подпись какую-то ведомость, а у меня не оказалось при себе авторучки; Нина сказала, что для студента этот предмет – как пистолет для армейского офицера. С тех пор и доныне авторучка всегда при мне. Так же она узнала, что я мыкаюсь по чужим углам, и «по секрету» посоветовала мне сдать кровь, стать участником художественной самодеятельности и учиться без троек – тогда мои шансы на получение места в общежитии и повышенной стипендии резко повысятся. Я прислушался к ее совету и небезуспешно.

А в конце сессии Нина – этот ангел! – изящным движением руки остановила меня в коридоре и посоветовала обратиться в профком за бесплатной путевкой. Мы с Олегом помчались в кабинет профсоюзных боссов и получили две последние путевки в Прибалтику. Вот так: ни за что и «за просто так»!

И в то время, как все нормальные студенты «обмывали» окончание сессии мутным дешевым вином, мы тряслись в поезде, следующем до города Таллин. Тряслись в прямом смысле слова. Ночью мне снился сон, будто я лежу не на верхней полке купе, а в комнате, по которой тараном наносят ритмичные удары агрессоры, осаждающие нашу крепость. От каждого удара стены содрогались, на голову сыпалась штукатурка, а плита потолочного перекрытия трескалась, угрожая рухнуть и раздавить. В ужасе просыпался и с облегчением обнаруживал себя в комфортном купе фирменного поезда, мирно доставляющего туристов в экзотические прибалтийские страны.

Экзотика началась для нас уже в вагоне-ресторане, куда мы с Олегом и еще с одним нашим сокурсником Лёвой зашли поужинать. Все столики там были заняты, а у буфета стояла очередь. Самым страшным для нас оказалось то, что все эти люди были хорошо одеты и говорили не по-нашему! Олег обратился с вопросом к тощему парню в строгом костюме-тройке. Он тряхнул длинными сальными волосами, пролепетал что-то на иностранном языке и со смехом отвернулся. Олег, не привыкший к такому отношению к своей персоне, скрипнул зубами, побледнел и еще раз похлопал по плечу невежу:

– Молодой человек! – рявкнул Олег. – Я к вам обращаюсь. – Тот повернулся и, напоровшись на испепеляющий взгляд моего друга, приоткрыл рот. – Вас разве не учили в детстве, что по правилам этикета положено отвечать на заданный старшим вопрос, и по возможности, на понятном ему языке, то есть на общегосударственном, русском. Итак, я повторяю свой вопрос: не смогли бы вы передать мне меню, которое лежит под вашим локтем?

– Да, конечно. Простите. Пожалуйста, – с испугу затараторил тот на чисто русском языке и трясущейся рукой подал «старшему» книжку меню.

– Уже лучше. Благодарю вас, – бросил Олег, углубившись в изучение главы «Напитки». – Да-а-а. Чую нас ожидает не легкая прогулка, а тяжелый воспитательный процесс в диковатой среде провинциального народа.

В Таллине нас поселили в средневековой гостинице «Три сестры», что в самом центре города недалеко от Ратушной площади. Бросив сумки в номере, мы, не смотря на возражения гида, вышли в город и «без сопровождения взрослых» стали бродить по узким мощеным улочкам. В «Мюнди-баре» наблюдали за виртуозной работой бармена в ослепительно-белом смокинге. Познакомились с молодым парнем по имени Гинтарас, который в одиночестве потягивал ликер из крохотной рюмочки и умирал от скуки. Пригласили его в нашу компанию, и дальше до глубокой ночи исследовали город с ним вместе.

Гинтарас уберег нас от штрафа во время перехода улицы. Там не было ни одной машины, мы было ринулись перейти дорогу на красный цвет светофора, но резидент решительно остановил нас. Чуть позже мы его поблагодарили: за колонной универмага прятался милиционер, который собирал штрафы с нарушителей и набирал за смену крупную сумму в несколько тысяч рублей. Так что наш коллектив сэкономил целых четыре рубля, с которыми решили решительно расстаться где-нибудь в теплом злачном месте.

Погода той зимой в Прибалтике стояла морозная, мы продрогли на ледяном ветру и решили согреться в ресторане гостиницы «Виру». Узнав, что на двадцать первом этаже имеется гриль-бар, мы поднялись на самую верхотуру и устроились за столиком у огромного окна. Не смотря на неурочное время – ни обед, ни ужин – нас окружали шумные компании финнов, немцев, эстонцев и, конечно же, наших русских соотечественников. В общем, засиделись мы там до ночи. Что-то около десяти вечера в бар вошла парочка из нашей группы – Саша и Маша – и рассказали, что в нашей гостинице «Три сестры» случился пожар, поэтому нашу группу переселили сюда, на 17-й этаж. Вещи наши уже там. Нас это известие вовсе не расстроило.

Мы познакомили Сашу и Машу с Гинтарасом и пригласили за наш стол, тем более что свободных мест видно не было. Эти ребята нам понравились. Они почти постоянно держали друг друга за руки, обменивались нежными взглядами. Лёва, открыв рот, неотрывно глядел на Машу. Я его понимал: девушка притягивала взгляд румяной свежестью и кроткой загадочной улыбкой. Однако правила приличия вынудили меня наступить под столом на ногу Лёвы, вернув его из страны розовых миражей в суровый социум. Лёва пришел в себя и, опустив глаза, покраснел. Вся эта идиллия была столь красива и невинна, что не могла продолжаться долго.

Но вот наши немецкие соседи что-то громко сказали, глядя на нас, хором заржали. Саша встал, поправил единственный в нашей компании галстук, застегнул верхнюю пуговицу пиджака, подошел к оратору и произнес по-немецки длинную тираду. Лично я уловил только слово «трауриг» – нечто похоронное. Когда Саша отошел от них и занял свое место за нашим столом, немцы подозвали официанта, расплатились и поспешно ушли. После них осталась батарея пустых бутылок из-под водки «Кристалл».

– Что ты им сказал? – спросил Олег.

– Эти неофашисты обозвали нас нехорошими словами. Я сказал, что они нас весьма огорчили, и если они немедленно не уйдут, то у них появится шанс провести эту ночь в сточной канаве с тяжкими телесными повреждениями.

– Саша – офицер ВДВ, – пояснила Маша, прижимаясь к его плечу головкой в светлых кудряшках. – У него есть награды. Но самая красивая награда – это его седая бровь. – Она бережно погладила его белую бровь.

– Как ты думаешь, Александр, почему они нас ненавидят? – спросил я.

– Думаю, это комплекс неполноценности побежденного.

– А мне кажется, это результат зомбирования, – предположил Лёва. – Знаешь, как им там средства массовой информации мозги против нас компостируют?

– А может быть еще из-за веры, – сказал Олег. – Они-то у себя православную веру огнем и мечом в средние века выжгли. А мы все еще живы. Им на беду.

– Да где она у нас, – возмутился Лёва, – православная вера? Мы же атеисты, безбожники.