Пестрые очерки

Весь мир завидовал несметным богатствам, накопленным в Риме, и Гензерих, получив такое неожиданное приглашение, решил ими воспользоваться. Он быстро и в глубокой тайне снарядил армию и большой флот; фактически он только выполнял просьбу вдовы законного императора Рима. И если уж вандалы малость переусердствовали в грабеже – так это проявилась широкая славянская натура, как она проявляется и сейчас, при разграблении России.

В 5 веке в Средиземноморье не было ни одной страны, способной дать отпор 80-тысячной армии Гензериха, состоявшей из вандалов и аланов. Огромная добыча, привезенная из Рима, раззадорила захватчиков, и Гензерих затем методично ограбил Сицилию, Сардинию, Корсику, Италию и Грецию. Историки рассказывают, что маршруты своих набегов он держал в глубокой тайне и сообщал о них лишь после выхода флотилии в море. Можно представить, как кормчий флагманского корабля, поглядывая на Гензериха, услужливо спрашивал: «Кого, батюшка, значится, грабить-то нынче будем – Италию аль Грецию?..» Это шутка, но королевство вандалов превратилось в грозное государство пиратов, из-за которых торговля на Средиземном море почти полностью прекратилась.

В 477 году, скопив несметные сокровища, Гензерих умер. А его наследников сгубили роскошь и безделье. Разграбив соседей, вандалы прводили время в бесконечных кутежах и попойках, в театрах, банях и на ипподромах. Все в шелках и золоте, среди бесчисленных рабынь и наложниц, окруженные блудницами и флейтистками, они быстро потеряли былую силу и мужественность.

Расплата не заставила себя ждать. Византия подготовила мощный удар по Карфагену. В 533 году византийский флот под командованием не знавшего поражений знаменитого полководца Велизария возник перед Карфагеном так же неожиданно, как когда-то корабли Гензериха – у стен Рима. Велизарий одним ударом разогнал войско разжиревших бездельников, захватил их в плен, превратил в рабов, а затем еще год ловил в горах руководителей некогда грозного государства. В казну византийского императора Юстиниана, известного и нынешним юристам своим сводом законов, поступили сотни тонн золота Древнего Рима, а государство вандалов исчезло с лица земли. Славяне не сумели колонизовать Африку.

Мир быстро забыл о вандалах. И вспомнили о них лишь французские аристократы в 1794 году, когда завершилась Французская революция и они вернулись в свои дворцы, разоренные восставшим народом. Вот тогда-то французской буржуазии и пригодилось слово «вандализм»! Но французы считали вандалов немцами: здесь проявились и исконная вражда галлов к агрессивному и опасному немецкому племени, и влияние античных историков, которыми зачитывались в эпоху классицизма образованные французы. Они не знали, что древние римляне смешивали славян с другими покоренными народами, объединяя всех одним словом «варвары». Так, например, Гай Юлий Цезарь в «Записках о галльской войне» называл венедов и венетов галллами; Плиний Старший их же считал германцами, а историк Тацит – сарматами (аланами).

В отличие от них германские, готские и византийские историки, современники вандалов, жившие бок о бок со славянами, обязательно отличали германские племена от славянских, к которым они относили винулов, вендов, вандалов и прочих. Но труды этих историков были известны гораздо меньше – отсюда и историческая несправедливость в оценке великого пассионарного – в понимании Л. Гумилева – племени славян, расселившихся на огромных пространствах Европы.

Ведь предками славян были и легендарные хетты и хатты Малой Азии, и загадочные этруски Италии, и древнейшее население Греции и Средиземноморья – пеласги. Согласно Гомеру, пеласгом был и знаменитый царь острова Крита – Минос, при котором расцвела великая Минойская цивлизация, возможно, уничтоженная чудовищным взрывом вулкана Санторин в 1645 году до н.э.: именно этим годом датируется прослой древних льдов Гренландии, обогащенный вулканическим пеплом, золой и кислотами.

Если взглянуть на карту, можно удивляться удивляться энергии народа, который с боями прошел от Азовского моря через Германию, Францию, Португалию, Гибралтар, Ливию; построил Карфаген и разгромил могучий Рим. Но великие воины бесследно исчезли, растратив свои силы на грабежи, пьянство, разврат. О печальном конце вандалов должны помнить многие славянские страны и народы – бывшая Югославия, бывшая Чехословакия, бывший СССР, а также Украина и Белоруссия.

Князь Игорь – автор «Слова»

Рано утром 11 мая 1185 года, войско князя Игоря было окружено половцами.

…Бишася день, бишася другый, третьяго дня к полуднию падоша стязи Игоревы…

Ту пиръ докончаша храбрии русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Русскую.

Ничит трава жалощами, а древо съ тугою къ земли преклонилось.

Вот уже более двухсот лет первое великое произведение русской литературы – «Слово о полку Игореве» – выходит без имени автора. И российская общественность не устает сокрушаться по этому поводу. Авторы многочисленных монографий и статей, посвященных поэме, а следом за ними – преподаватели русской литературы в школах и вузах с удивительным постоянством восклицают: «Ах, безымянное гениальное произведение! Ох, как жаль, что мы никогда уже не узнаем имени автора! Охти нам, Иванам Непомнящим!..»

Обидно за Россию. Греки, например, своего Гомера помнят вот уже три тысячи лет; грузины восхищаются современником князя Игоря – поэтом Шота Руставели, финны ежегодно отмечают дату опубликования Э. Леннротом «Калевалы» (1835), как национальный праздник, а вот русским, как обычно, не повезло: имя своего первого национального поэта, описавшего трагические события в середине мая 1185 года, они забыли. Два века не утихают унизительные для русской культуры «дискуссии» о подделке великого произведения. Но, может быть, «загадка» авторства – всего лишь плод исторически сложившегося недоразумения?..

Вспомним историю. В 1792 году московский библиофил и любитель старины граф А. И. Мусин-Пушкин приехал в Ярославль, где заинтересовался собранием древних рукописей, хранившихся в доме Иоиля, престарелого архимандрита Спасо-Преображенского монастыря. Под номером 323 архимандрит числил рукописную книгу, отличавшуюся особенно древним видом: слова в ней были написаны без разделения и с трудом поддавались прочтению. Исследователи пришли впоследствии к выводу, что рукопись относилась к рубежу ХУ-ХУ1 веков.

А. И. Мусин-Пушкин по достоинству оценил свою находку. Он понял, что имеет дело с древнейшим русским литературным произведением, написанным великим поэтом. В своей московской усадьбе он занялся переложением «Слова» на современный русский язык, но вскоре понял, что такая задача ему не под силу: в тексте не было ни разделения слов, ни строчных знаков, ни привычного правописания, а многие слова уже вышли из употребления и смысл их был неясен.

Тогда Мусин-Пушкин обратился за помощью к двум опытнейшим русским историкам-архивистам – Н. Н. Бантыш-Каменскому и А. Ф. Малиновскому. Разбирать текст было очень трудно, оригинал был в неважном состоянии, к тому же мы теперь знаем, что это был не оригинал в истинном понимании этого слова. Ведь современные исследователи сходятся в том, что поэма была написана в конце 12 века, а к Мусину-Пушкину попала рукопись, переписанная примерно через триста лет. Предполагается, что переписчик был из Пскова – каково было ему, жителю русского севера, разбирать текст, созданный сотни лет назад в южной части России!..

Ошибки накапливались – и уже в наше время новые поколения исследователей бьются над «темными» – не вполне понятными – местами «Слова». К тому же рукопись бесследно исчезла в 1812 году при разграблении французской солдатней московского имения Мусина-Пушкина.

С найденной поэмой вскоре ознакомился и известный литератор Н. М. Карамзин, ставший впоследствии знаменитым историком. Но в то время вся Россия рыдала над его «Бедной Лизой», а он выпускал сборники сентиментальных стихов «Аониды» и «Мои безделки». Задолго до окончания работы над переводом «Слова» Карамзин в 1797 году опубликовал в гамбургском журнале «Северный зритель» короткую заметку о том, что в России найдена древняя поэма под названием «ПЕСНЬ ИГОРЕВЫХ ВОИНОВ», написанная НЕИЗВЕСТНЫМ СОЧИНИТЕЛЕМ. С этой заметки, где НЕВЕРНО ВСЕ – и название поэмы, и мнение о «неизвестном сочинителе» – начинается «безотцовщина» «Слова».

Сейчас, когда в начале ХХ1 века вы читаете начало поэмы так, как оно написано на обложках многочисленных изданий: «СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ, ИГОРЯ СЫНА СВЯТОСЛАВОВА, ВНУКА ОЛЬГОВА», – вы должны понимать, что в первоисточнике, то есть в рукописи конца 15 века, оно выглядело совсем иначе: слова шли слитно, без всяких знаков препинания и строчных букв.

На самом деле первые слова поэмы уже несут всю необходимую и достаточную информацию о настоящем названии произведения и его авторе! Но к словам в самом начале текста надо было отнестись с величайшим вниманием и осторожностью при расстановке запятых или точек. Точно так же, как в телеграмме: «Казнить нельзя помиловать» – от места точки зависит жизнь!

К сожалению, именно в самых первых словах произведения переводчики совершили трагическую ошибку, которая на века, но – надеюсь – не навсегда, лишила Россию имени великого родоначальника русской литературы.

Мусин-Пушкин в 1800 году издал поэму параллельными текстами – на древнеславянском и современном русском языках. Первые девять слов древнеславянского текста он вынес в заголовок, поставив еще две запятые: так, как это делают издатели в наше время. При переводе заглавия на современный русский язык было почему-то выброшено одно слово и произвольно поставлены две запятые. Русское заглавие получилось по смыслу очень похожим на то, которое в 1797 году дал поэме Карамзин: «ПЕСНЬ О ПОХОДЕ ИГОРЯ, СЫНА СВЯТОСЛАВОВА, ВНУКА ОЛЬГОВА». Для имени автора здесь места не оставалось: просто чья-то «песнь» о походе князя Игоря…

Однако любой читатель может взять ИСХОДНЫЙ древнеславянский текст и, ничего в нем не меняя, написать: «СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ». ИГОРЯ, СЫНА СВЯТОСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА. Оказывается, достаточно поставить всего лишь одну точку, чтобы смысл первых слов поэмы стал совершенно иным: в нем четко обозначились, во-первых, НАЗВАНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ и, во-вторых, ИМЯ АВТОРА – в родительном падеже!!!

Совершенно очевидно, что лишь первые четыре слова относятся к названию: «Слово о полку Игореве». Чье же это «Слово»? Ответ в пяти следующих словах: «Игоря, сына Святославля, внука Ольгова». Вот оно, якобы «исчезнувшее» имя автора, которое ищут уже два века!..

Именно так, в такой непреложной последовательности, написаны произведения многочисленных средневековых русских произведений. Примеров очень много: «Поучение». Князя Владимира Мономаха; «Хождение в Царьград». Добрыни Ядрейковича; «Хождение за три моря». Афанасия Никитина и т. д. И никто не сомневается, что именно Афанасий Никитин автор «Хождения»; никому из литературоведов, слава Богу, еще не пришла в голову мысль о том, что некто безвестный написал произведение под названием «Хождение за три моря Афанасия Никитина»! Ведь огромная разница в смысловом отношении существует между «Приключениями барона Мюнхгаузена» и «Приключениями». Барона Мюнхгаузена! Как видим, знаки препинания полностью меняют смысл.

Совершенно очевидно, что автор «Слова», князь Игорь, писал точно так же, как это было принято на Руси в конце 12 века. Чем же он провинился перед потомками?.. Ведь ясно, что переводчики, возможно, под влиянием авторитета М.Н.Карамзина, в первоиздании 1800 года буквально «вбили» имя автора в название его же собственного произведения! Разве гениальный стилист, каким, несомненно, был автор «Слова», мог позволить себе в «зачине» произведения такой невнятный повтор и буквально «подвесить» к первым четырем словам названия поэмы еще пять – только для того, чтобы дублировать имя одного из действующих героев!..

Но недаром говорится: что написано пером, того не вырубишь топром! Первое издание поэмы заложило ЛИТЕРАТУРНУЮ ТРАДИЦИЮ И МНЕНИЕ, что имя автора утеряно. В 1816 году вышел третий том знаменитой «Истории государства Российского», где М.Н.Карамзин уделил «Слову» большое внимание, но повторил свою мысль двадцатилетней давности о том, что автор поэмы неизвестен. В то время авторитет Карамзина как писателя и историка был так велик, что проблема возможного авторства даже не обсуждалась.

Зато появилась плеяда злобных «скептиков», уверявших, что «Слово» – поздняя фальсификация, подделка по старину. Особенно «старались» известный в то время писатель О.И.Сенковский (автор похождений барона Брамбеуса) и профессор Московского университета М.Т.Каченовский. Последний в своих лекциях развивал точку зрения, в соответствии с которой Древняя Русь была населена дикими варварами, с трудом воспринимавшими благодетельный свет культуры с Запада – и разве они могли создать целую поэму?.. Это просто невозможно!.. Как это ни удивительно, однако и в наше время в России сохранились последователи сенковских-каченовских…

Не случайно именно такой великий поэт, как А.С.Пушкин одним из первых выступил в защиту «Слова»; он писал: «Подлинность песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в ХУШ веке мог иметь на то довольно таланта?..» А уровень Каченовского он знал достаточно хорошо, чтобы пригвоздить его к позорному столбу эпиграммой:

Клеветник без дарованья,

Палок ищет он чутьем,

А дневного пропитанья —

Ежемесячным враньем!..

И в античные времена, и в средневековье авторы часто говорили о себе в третьем лице. Например, Гай Юлий Цезарь в автобиографической «Галлльской войне» (1 век до н.э.) пишет о себе так: «Тогда Цезарь выступил из лагеря и двинулся в землю гельветов». Этот же стиль сохраняется и в «Слове», более того, есть даже очень похожая строчка: «Тогда вступи Игорь князь в злат стремень и поеха по чисту полю».

Многие любители знатоки «Слова» приходили к выводу о том, что именно князь Игорь – автор поэмы. Они исходили из лингвистического анализа текста и ощущения возвышенного и национально-патриотического духа произведения. Доклад на эту тему сделал еще в начале 50-х годов советский исследователь Н.В.Шарлемань. Но его сообщение было встречено скептически, а забытый доклад пылился без дела у другого известного любителя «Слова» – филолога В.И.Стеллецкого.

Но он попал в руки писателя-патриота В.А.Чивилихина, который развил мысли Шарлеманя в блестящем исследовании – романе «Память». Проанализировав историческую обстановку, в которой создавалось «Слово», а также особенности его словарного состава, писатель пришел к выводу: князь Игорь – несомненный автор поэмы! Поэт И. М. Кобзев выступил со статьей «Автор „Слова“ – князь Игорь?» – и опять общественное литературоведение осталось глухо к этой мысли. Нет, не нужен автор «Слова» России… Все как бы смирились: ну, утерян, так утерян; гениальная поэма есть – и то хорошо! А кто написал – в конце концов, не так уж и важно!..

Хотелось бы спросить: имеет ли для нас значение, кто написал «Евгения Онегина» или «Войну и мир»?.. Или мы так сейчас забиты, что кроме проблемы своевременной выплаты зарплаты или пенсии нас уже ничто не интересует?..

Давайте обратимся к фактам. Что сообщает текст поэмы об авторе, что он знает, каков круг его общения, какие проблемы его интересуют? Оказывается, что ответы на эти вопросы рисуют человека очень высокого социального и культурного уровня. Автор на равных обращается к князьям, называя их «братие»: в те времена на это мог решиться только князь! Автор безошибочно называет более 40 княжеских имен из восьми поколений: такая историческая память на «генеалогическое древо» рюриковичей тоже необходима лишь князю! Автор проявляет редкую эрудицию в вопросах, касающихся оружия, доспехов, соколиной охоты; 22 раза повторяются в поэме слова «злато», «сребро», «кощей» (раб); 20 раз возникает образ сокола, дважды упоминается редкостный охотничий зверь пардус (гепард). Обширна территория, обозначенная названиями рек и городов; на тысячелетие уходит память автора в историю.

Очевидно, что тип ассоциаций, стиль, уровень мышления, кругозор, политическая направленность текста, «ключевые слова» – все свидетельствует в пользу человека государственного мышления, воина и руководителя, КНЯЗЯ. Хроникеры-летописцы писали в те времена совсем иначе: сложная символика, образные и «неинформативные» слова не подходили для четкого и лаконичного стиля летописей.

Автор сообщает такие детали, о которых может знать лишь участник битвы и пленник, которому удалось бежать. Но ведь с поля боя никто не вернулся, войско бесследно исчезло, о разгроме рассказали заезжие купцы через полгода после битвы! Ипатьевская летопись сообщает, что из русских сумели бежать лишь человек пятнадцать; пять тысяч попали в плен и были проданы в рабство, остальные погибли. В плен попали и все четыре князя – руководители злополучного похода. Но из плена бежал лишь князь Игорь. Любопытно, что, взывая о помощи из плена, он называет князей уже не «братие», а «господине»…

Историк А. М. Петров обратил внимание на то, что «паволоки и оксамиты», захваченные у половцев дружиной Игоря, – это китайские шелковые ткани, ценившиеся тогда дороже золота. Но об этой драгоценной добыче летописи молчат: значит, о китайских шелках знал лишь автор «Слова»! Выходит, что кроме Игоря, писать поэму просто некому!

Ан нет! Еще В. А. Чивилихин отмечал дикий разнобой во мнениях ученых, пытавшихся определить общественное положение автора «Слова». Историки, филологи и литературоведы, всяк на свой лад, «убедительно» доказывали, что авторами могли быть совершенно разные по своему уровню люди. На равных перечислялись «летописец», «грамотный поэт», «придворный певец», «член музыкального придворного коллектива», «дружинник», «воевода», «дружинный сказитель», «книжник», «боярин», «поп», «посол-дипломат», «видный боярин» и даже… «половецкий гений» и «представитель крестьянства, как передового класса»! А вот назвать автора князем – ни у кого из них язык не поворачивался!

К сожалению, в советское время установлению истины сильно мешала «идеологическая установка». Например, исследователь «Слова» С.А.Бугославский (1938) пишет: «Князья-авантюристы не щадили ни людей, ни культурных ценностей, ни народного достояния. Богатыри и писатели вышли из народных масс. Споры идут лишь о том, чьим именно дружинником был автор „Слова“ – киевского ли князя Святослава или северского – Игоря». Профессор В. В. Водовозов в учебнике по истории древней русской литературы (1972) учит: «Близость автора „Слова“ к трудовому народу определила глубокое соответствие между его поэмой и современным ему народным мироощущением». Как говорится, какой уж тут автор-князь!..

Настоящий разгром князю Игорю устроил историк, академик Б.А.Рыбаков, посвятивший «поиску» автора «Слова» роскошно изданную монографию «Петр Бориславич» (1991). В этой толстой книге академик пытается доказать, что «Слово» написал знатный киевский боярин и летописец Петр Бориславич. А князь Игорь изображается, как один из самых отвратительных мерзавцев, какие только были в русской истории: «…он крайне цинично пригласил своих родственников воспользоваться уходом половецких всадников и ударить на беззащитные вежи, захватить беззащитных женщин и детей… Он разбил маленький отрядик в два эскадрона половцев, устроил военную прогулку…» и т. д.

Б.А.Рыбаков пишет: «Самым опасным в историческом осмыслении «Слова”является всевозрастающее в нашей научной и околонаучной литературе стремление к идеализации Игоря, к героизации его, к превращению этого князя в активного сторонника общерусского единства и общей борьбы с половцами». В этом «смертном грехе» обвиняются академик Д.С.Лихачев, писатель В.А.Чивилихин, поэт И.И.Кобзев и др. А что касается тех, пишет Б.А.Рыбаков, «кто предполагает, будто бы «Слово» написал сам Игорь, то этим исследователям нет лучшего ответа, чем отсутствие в поэме богатырских подвигов Игоря и полное молчание по поводу его возвращения в родную землю. Зловещее молчание».

Если этот ответ действительно «лучший» и иных вариантов нет, то цена такой критики очень мала. Б.А.Рыбаков прекрасно знает, что «Слово» не имеет ничего общего со стилем русской былины, где богатырь в одиночку «побивает всю силушку татарскую». В том и гениальность «Слова», что нет в нем никаких былинных подвигов. Оно реалистично и трагично, поскольку автор понимал: не годится былинный стиль для рассказа о страшном разгроме русского войска! Поэтому и создал он свой, новый стиль; поэтому и предупредил в начале поэмы, что будет говорить по-новому, «новыми словесы».

Академик очень удивляется, что нет в «Слове» описания торжественной встречи Игоря: «…очень странно и недружелюбно описано возвращение Игоря на родную землю. Никакой встречи, толп радостного народа, благовеста колоколов, всего того, что сопровождает такие редкие торжества». Интересно знать, какие «редкие торжества» предполагал увидеть маститый академик по случаю бегства из позорного плена полководца разгромленной и полностью уничтоженной армии?.. Тем не менее, финал поэмы в меру оптимистичен: «Игорь едет по Боричеву к святой Богородице Пирогощей. Страны рады, грады веселы, слава Игорю Святославичу!» Разве это описание похоже на «зловещее молчание»?

Мы не идеализируем князя Игоря. Как полководец он оказался несостоятельным и, видимо, попал в хорошо подготовленную западню. Ведь собрать воедино рассеянные в степи отряды кочевников – дело непростое. Наверное, агентура у половцев работала лучше, чем у русских. Возможно, что не следует человеку с поэтическим складом ума руководить армией. Но наша обязанность – отдать должное князю Игорю, как великому русскому национальному поэту. Потому что многословный труд Б.А.Рыбакова не отвечает на главный вопрос: с какой стати столичный киевский летописец, перегруженный текущими событиями лаконичный историк взялся вдруг писать поэму о неудачном походе захудалого князя из небольшого городка на далекой окраине киевской земли? Мало ли их было, таких неудач!.. Летописцы сообщали о них как положено: кратко, четко, без лишних слов.